Чтобы привлечь к действию побольше зрителей, время и место смертной казни были четко обозначены и практически неизменны. Процессия должна была пройти по определенным улицам, поскольку, как утверждают тексты судебных регистров, любое изменение маршрута могло быть истолковано как нарушение закона. Включенность особенностей городского ландшафта в процедуру публичного наказания лишний раз подчеркивала ее значимость. Так, в Венеции преступник должен был пройти вдоль всего Большого канала, а затем выйти на площадь Св. Марка, где его ожидала виселица, воздвигнутая между двумя символами городской власти: дворцом дожей и собором. В Лионе казнь совершалась у моста через Рону, куда осужденный в сопровождении судебных чиновников и палача шел по главным городским артериям: по мосту через Сону, соединяющему центр города с окраинами, и по улице Мерсьер. Важно отметить и то обстоятельство, что местом казни обычно избиралось место, где совершалось наибольшее количество преступлений в городе. В Париже это были Гревская площадь, площадь Les Halles и свиной рынок. В Тулузе - площади Сан-Жорж и Сан-Этьен. В Венеции - площадь Св. Марка и мост Риальто, где в 1360 г. властям пришлось увеличивать число ночных патрулей, поскольку 37% всех зарегистрированных преступлений приходилось именно на эти два места.
Постоянство места способствовало наибольшему стечению народа. (Вспомним, что и балаган с заезжими актерами или театр марионеток сначала ехали по улицам, собирая любопытных, которые бежали за ними до самой площади). Зрителей привлекали крики глашатаев, звуки труб и барабанов. В особо важных случаях горожан собирали специальными постановлениями. Время также выбиралось наиболее удобное для большинства жителей города. Церемония всегда происходила днем, а не ночью, что явилось бы грубым нарушением ритуала казни. В 1405 г. прево Парижа было предъявлено обвинение в казни нескольких воров "вечером, тайно, под покровом тьмы". Раннее утро также исключалось, "так как еще никто не проснулся".
Оптимальным временем считался полдень, желательно, в рыночный день. В 1403 г. в Каркассоне истцы протестовали против исполнения смертного приговора в пятницу, поскольку "принято" (on a accoustumé) это делать "по субботам и в рыночные дни, между 11 и 12 часами дня". Полностью исключались для казни дни религиозных праздников (т.е. почти половина всех дней в году).
Итак, процессия достигала места казни. Именно здесь происходило окончательное расставание преступника с миром живых. Если на улицах осужденный находился в толпе зрителей, хоть и отделенный от них стражниками, то теперь он оставался один на один с палачом. На последнем этапе процедуры публичного наказания между зрителями и осужденными пролегала граница, которая лишь условно носила материальный характер: место казни окружалось стражей. Эшафот в средние века применялся исключительно в случаях измены королю, когда преступнику, прежде чем вздернуть его на виселице, отрубалась голова. Виселица же устанавливалась прямо на земле.
Отношения между ссуженным и палачом заслуживают особого внимания. Именно ответственность палача за правильное исполнение приговора являлось основой и сущностью последнего этапа публичного наказания в средние века. Она имела непосредственное отношение к ритуалу казни и его второй функции - направлению агрессии в безопасное русло. Палач встречал осужденного перед виселицей или эшафотом и сам переодевал его в белую рубашку смертника. Расставание с одеждой символизировало окончательное прощание с жизнью и, прежде всего, с тем местом в общественной иерархии, которое ранее занимал преступник. Такое переодевание было неотъемлемой частью ритуала и имело место всегда, даже если палач очень торопился. Вновь громко сообщался состав преступления, за которое человек должен был проститься с жизнью. В редких случаях приговоренному могла быть дарована особая милость: о его преступлении объявляли после казни. Так, например, прево Парижа Пьер дез Эссар, казненный в 1413 г., "молил всех господ [судей], чтобы его дело не было бы оглашено прилюдно до того, как его обезглавят, и ему было разрешено".
Казалось бы. момент смерти неотвратимо приближался. Однако преступнику, строго в соответствии с установленным ритуалом, в последний раз предоставлялась возможность оспорить решение суда. Порой осужденный на смерть имел право затеять борьбу со своим палачом. Хотя чаще всего такой "поединок" бывал совершенно фиктивным, в случае победы преступник мог рассчитывать на изменение своей участи. Например, в 1403 г. в Сан-Квентине во время борьбы палач упал на землю, и толпа горожан потребовала от королевского прево освободить победителя, что и было сделано. Безусловно, такая схватка имела непосредственное отношение к Божьему суду, и ее исход, в представлении средневековых обывателей, да и самих судей, зависел от решения Свыше. Казнь могла прерваться и совсем уже чудесным образом - или веревка обрывалась, или лестница оказывалась слишком коротка для виселицы. Все это истолковывалось как божественный знак невиновности осужденного. Во Франции существовал также обычай, по которому любая девушка могла заявить о желании взять осужденного на смерть преступника в мужья, и в таком случае, при полном одобрении окружающих, их брак заключался прямо у подножия виселицы.
Все возможности избежать наказания подчеркивали, что правом простить преступника обладал только Бог, и никакая светская власть не была в состоянии оспорить его решение. Однако, нужно отметить, что подобных примеров в источниках позднего средневековья все-таки очень мало, и обычно действие доходило до своего логического конца.
Следующим необходимым по ритуалу этапом процедуры было прощение, даруемое жертвой своему палачу. "Когда он увидел, что должен умереть, он преклонил колени перед палачом, поцеловал маленький серебряный образок на его груди и весьма кротко простил ему свою смерть", - описывал казнь Жана де Монтегю парижский буржуа. Этот жест крайне символичен и важен для понимания всего ритуала экзекуции. Прощение осужденного должно было как бы примирить палача с собравшейся публикой. Конечно, к Х1У-ХУ вв. для обывателей была в общем ясна разница между частным лицом и представителем официальной судебной власти, ясен характер казни как официального акта. К тому же присутствие судебных чиновников, прево или его лейтенанта было обязательным при исполнении каждого смертного приговора. Абсолютная законность действия как бы лишала его характера частного явления и сводила на нет возможные проявления агрессии или мести. Гарантом же законности смертной казни выступала толпа зрителей, присутствовавших при экзекуции. В противном случае палач, приводящий в исполнение смертный приговор, мог бы рассматриваться как убийца, а это, в свою очередь, открывало возможность для мести со стороны родственников или друзей "убитого". Прощение преступника предотвращало это, и, в какой-то мере, возможно, подчеркивало положение палача как официального лица, а казни - как официального акта. К тому же, прощение убийцы убиваемым предусматривается христианскими заповедями.
Как уже отмечалось, горожане собирались вокруг преступника, влекомого к месту казни, постепенно, по мере продвижения процессии. Важно учитывать то обстоятельство, что сам осужденный был крайне заинтересован в наибольшем числе зрителей, так как к ним в случае необходимости он мог обратиться за поддержкой. Для своего спасения преступники шли на различные уловки. Удачнее всего было притвориться клириком, поскольку закон запрещал применение смертной казни к людям духовного сана. В 1406 г. некий вор из Сан-Квентина на пути к месту казни кричал "Я - клирик, я - клирик!" так громко, что собралась "толпа в тысячу человек", которая требовала немедленного пересмотра дела. Регистр уточняет, что совет подала преступнику жена тюремщика, велев кричать не у выхода из тюрьмы, "поскольку там недостаточно людей, а посреди города, перед зданием суда".
Таким образом, именно зрители становились свидетелями точного исполнения ритуала, являясь одновременно как бы последними судьями преступника на этом свете. К их помощи взывал он при победе над палачом, на их поддержку рассчитывал в случае с женитьбой. Толпа наблюдала чудеса, происходящие с орудиями палача - веревкой или лестницей, - и могла подтвердить невиновность осужденного. В такие моменты горожане, как бы вовлекались в судебную процедуру, с их мнением чиновники обязаны были считаться. Если же этого не происходило, толпа могла взбунтоваться и помешать проведению казни. Видимо, именно такие действия толпы побудили парижского прокурора заявить в 1406 г.: "Те, кто мешает казни приговоренных к смерти, совершает тягчайшее преступление (hault crime maxima)".
Впрочем, свидетельство зрителей о божественном вмешательстве в дела светского суда не сразу освобождало преступника от уголовной ответственности. Горожане в данном случае были всего лишь свидетелями и могли требовать не отмены смертного приговора, а пересмотра дела, т.е. продолжения следствия. Однако единство мнений судебных чиновников, выносивших приговор, и горожан, собравшихся посмотреть на его исполнение, было необходимо. И те, и другие должны были прийти к выводу о необходимости и справедливости смертной казни в каждом конкретном случае. Только так достигалась третья цель подобной процедуры - единение разобщенных индивидов с целью защитить жизнь свою и своих близких от опасности, исходящей от мира преступников.