Первый этап (1839-1857 гг.) мы, вслед за С.С. Дмитриевым (19), считаем временем “теоретического” славянофильства, когда в дискуссиях с западниками и внутри самого кружка вырабатывались основные идеологемы “московских славян”.
Второй (1858-1882 гг.) — можно условно назвать “практическим”. Он связан с активными попытками славянофилов претворить свои идеалы в общественной жизни. Здесь и участие в подготовке и проведении крестьянской реформы, и организация земского движения, и создание славянских комитетов, и активное воздействие на внешнюю политику во второй половине 1870-х гг. Крайняя дата — 1882 г., — выбрана не случайно: именно тогда проваливается аксаковский проект созыва Земского Собора, уходит в отставку “славянофильский” министр внутренних дел Н.П. Игнатьев, и умирает близкий к славянофилам, популярный в стране генерал М.Д. Скобелев. Эти события, по сути, подвели черту под эпохой ощутимого влияния славянофилов на власть и общественность. Поэтому заключительный, третий этап истории движения (1883-1910-е гг.) — есть время “позднего” славянофильства, период его “угасания”, маргинализации, и, в конце концов, можно согласиться с Вл.С. Соловьёвым, — “вырождения” (правда, сам Соловьёв понимал сей “термин” в совершенно ином смысле). Славянофильство, несмотря на попытки обновления, постепенно превращается в замкнутую идеологическую секту с влачащими жалкое существование малотиражными и нечитаемыми газетами и журналами. Какую-то одну конкретную дату завершения славянофильства назвать затруднительно. Оно умирало вместе со своими “последними могиканами”: Н.П. Аксаковым (1909 г.), А.А. Киреевым (1910 г.), С.Ф. Шараповым (1911 г.), В.И. Ламанским (1914 г.), Ф.Д. Самариным (1916 г.), Д.А. Хомяковым (1918 г.), А.В. Васильевым (после 1917 г.)…
Когда Н.И. Цимбаев отказывает тем же А.А. Кирееву, Н.П. Аксакову или С.Ф. Шарапову в преемственности по отношению к “классикам”, он опять-таки не формулирует, в чем же состоит глобальный разрыв между ними. А если читать тексты без предвзятости, то мы увидим, что у “эпигонов” лишь несколько больше панславистской риторики,( хотя само понятие “панславизм” в применении к себе ими отвергалось), в остальном же они твердо следуют аксаковским, и отчасти хомяковским заветам. Немаловажно отметить и тот факт, что “эпигонов” с “классиками” соединяли тесные связи: родственные, дружеские, деловые, творческие. Д.Ф. и Ф.Д. Самарины — это соответственно родной брат и племянник Ю.Ф. Самарина, Д.А. Хомяков — родной сын А.С. Хомякова, Н.П. Аксаков — дальний родственник К.С. и И.С. Аксаковых. А.А. Киреев и О.А. Новикова (урожденная Киреева) росли в доме, в котором завсегдатаями были все лидеры “теоретического” славянофильства и находились под их прямым влиянием (20). Т.И. Филиппов был создателем (вместе с А.И. Кошелевым) в 1856-1857 гг. первого славянофильского журнала “Русская беседа”. В.И. Ламанского, частого автора “Русской беседы”, “Дня”, “Москвы”, находившегося в близких отношениях с К.С. и И.С. Аксаковыми, Ю.Ф. Самариным и др., даже строгий Н.И. Цимбаев признал “истинным славянофилом” (21). А ведь В.И. Ламанский — несомненный панславист, причем, по мнению Б.Ф. Егорова, автор “первой откровенной программы русификаторского панславизма”, обнародованной еще в 1864 г.(22). Постоянным автором аксаковских изданий был О.Ф. Миллер, а С.Ф. Шарапов — помощником И.С. Аксакова по изданию “Руси”. На все это необходимо указать, ибо по глубокому наблюдению о. Павла Флоренского, ядро славянофильства — в “дружественно-родственных” отношениях (23).
Нам кажется некорректным применять к славянофильству 1880-1890-х гг. термин “неославянофильство” (ничего принципиально нового в это время в учение “московских славян” внесено не было). Это именно “позднее”, “эпигонское”, “угасающее” славянофильство. Не можем мы согласиться и с причислением к славянофилам (или “неославянофилам”) Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, Н.Н. Страхова, а уж тем более, Вл.С. Соловьева. Это вполне самостоятельные мыслители, несомненно, испытавшие на себе сильное влияние славянофильских идеологем, но создавшие свои варианты традиционализма, по ряду принципиальных положений, сильно отличающиеся от “классического” и, особенно, “аксаковского” славянофильства. О проблемах “Н.Я. Данилевский и славянофильство”, “К.Н. Леонтьев и славянофилство” мы поговорим подробнее ниже. Что же до Вл.С. Соловьева, то он в своем творчестве 1880-1890-х гг. вышел за рамки не только славянофильства, но и русского традиционализма вообще. Весьма показательно в этом смысле такое острое высказывание И.С. Аксакова (1883), долгое время покровительствовавшему философу и помещавшего его работы в “Руси”: “До такого крайнего, радикального отрицания, такого крайнего, радикального западничества не доходил доселе никто из русских мыслителей” (24). Еще более резкая реакция на прокатолические писания Соловьева содержится в письме К.П. Победоносцева И.С. ксакову от 30 ноября 1884 г.: “Стыдно и позорно сыну соединяться с клеветниками и сплетниками на нашу родину…”(25) В конце 1880-х гг. Соловьева перестают печатать традиционалистские издания, и он публикуется в основном в либеральной прессе.
Таким образом, круг поздних славянофилов мы ограничиваем теми именами, которые перечислены нами в самом начале главы. Из них нам наиболее интересны как идеологи прежде всего И.С. Аксаков, а затем А.А. Киреев, С.Ф. Шарапов, Н.П. Аксаков, А.В. Васильев. Именно они наиболее активно пытались развивать славянофильское учение в 1880-1890-е гг.
Славянофильство и либерализм
Еще одна чрезвычайно важная проблема, на которой необходимо остановиться перед рассмотрением идеологем поздних славянофилов — это вопрос о взаимоотношениях славянофильства и либерализма. В современной российской историографии представление о славянофильстве как об одном из вариантов русского либерализма является господствующим. Характерно, что в новейшем обобщающем труде “Русский консерватизм XIX столетия” взгляды славянофилов не разбираются, ибо последние безоговорочно признаны либералами.
Родоначальником такого подхода к славянофильству был С.С. Дмитриев, еще в 1941 г. писавший, что “объективным итогом реализации социально-экономической программы славянофилов 1840-1850 гг. было бы развитие промышленного капитализма, их политическая программа привела бы при ее реализации к получению элементарной свободы выражения для либерально-помещичье-буржуазного мнения” (26).
Развивая эту идею, Е.А. Дудзинская пришла к выводу о буржуазной сущности славянофильской идеологии: “Подталкивая правительство к отмене крепостного права, и, ратуя за промышленное развитие России, помещики-славянофилы как представители “самого образованного и наиболее привыкшего к политической власти класса”, выполняли на данном этапе роль идеологов буржуазной эпохи” (27). Наконец, Н.И. Цимбаеву становится ясно, что “славянофильство и западничество были <…> ранними формами российского либерализма<…>” (28). Но, если для Н.И. Цимбаева, как мы видели, славянофильство заканчивается к 1875 г., и, следовательно, поздний И.С. Аксаков и тем более такие его последователи как А.А. Киреев и С.Ф. Шарапов — уже не либералы, то для Е.А. Дудзинской — И.С. Аксаков остается славянофилом и, соответственно, либералом до самой смерти (“неклассические” формы славянофильства она вообще не рассматривает). Но мы уже показали, что воззрения поздних славянофилов, по крайней мере, в социально-политическом аспекте мало чем отличались от взглядов “классиков”. Более того, все они резко отмежевывались от “официального консерватизма” и высказывали мысли, которые вполне можно было бы назвать “либеральными”.
Вот, например, некоторые суждения из концептуальной статьи А.В. Васильева “Задачи и стремления славянофильства” (1883): “Без свободы слова и печати, без действительной свободы самоуправления народа и Церкви, без свободы совещания о местных и общегосударственных нуждах и делах, по всему государству и в его сердце около престола <…> не может быть действительного знания государственных польз и нужд <…>”; “Нельзя вечно держать Россию в осадном положении и весь народ под полицейским надзором!” “Подлинное славянофильство не окрашено только, но насквозь пронизано самым ярким и полным либерализмом” (29).Интересно, что последнюю цитату сочувственно приводит Н.И. Цимбаев, почему-то при этом не торопясь зачислить ее автора ни в славянофилы, ни в либералы (30). А вот тезисы другого лидера позднего славянофильства Н.П. Аксакова: “Славянофильство и ретроградный консерватизм взаимоисключают друг друга, и одно направление является отрицанием другого” (31). “Неравноправность есть прежде всего несправедливость, нравственная неправота” (32). За что С.Ф. Шарапов критикует В.А. Грингмута? За то, что последний отрицает земское самоуправление, за то, что он “против гласности и независимости судов”, за то, что он поддерживает “бюрократическое начало в управлении <…>” (33). Не правда ли, полное впечатление, будто либерал ругает консерватора?! Нетрудно найти либерализм и у “консерватора-панслависта” А.А. Киреева, решительно разводившего свою позицию с теми, кто “всякое самостоятельное проявление народной воли, народной мысли считают тем самым уже незаконным, что оно самостоятельно, забывая, что <…> и самое сильное правительство нуждается в помощи народа, которым оно призвано управлять, и что на общество, лишенное самостоятельности, не привыкшее думать, опираться нельзя” (34). В своем дневнике А.А. Киреев сожалеет, что Александр III не повел Россию “по славянофильскому либеральному пути” (35). Что же касается И.С. Аксакова, то он уже, перестав быть, по мнению Н.И. Цимбаева славянофилом и либералом, тем не менее, писал О.Ф. Миллеру (8 мая 1881 г.), что его социально-политический идеал, “есть венец либеральных вожделений общества, основа действительная для всякого, в нужном случае, представительства” (36). С.Ф. Шарапов вспоминал такие слова издателя “Руси”: “<…> я бы с удовольствием сказал, что я либерал <…>, если б самое слово не было так затаскано и загажено <…>” (37).