Думается, у избирателей есть серьезные основания склоняться в пользу второй версии. Путин представляет определенную профессиональную и социальную группу российского (советского) общества и воспринимается как "чекист", "разведчик", "офицер". Надо признать, что при всей сомнительности (и в советские годы) аттестации "чекист" (или "гэбист") остальные два слова для ныне живущих поколений, воспитанных на Штирлице, - позитивная характеристика. И Путин усиливает этот исходный позитив, демонстрируя вызывающую уважение лояльность к своей корпорации. В прямом эфире радио "Маяк" 18 декабря 1999 г. он определил себя как частицу "мы" - "офицерского корпуса", заявив, что отставка ничего не меняет: "бывших офицеров не бывает". В чем же особенности офицерского этоса? Во-первых, запрет на несбыточные обещания. А это - большое искушение: "у нас столько проблем в стране, что здесь можно все, что угодно, пообещать и всегда можно сделать вид, что что-то выполнено". [58] Во-вторых, обещанное выполнять. В-третьих, делать свое дело не из корысти ("подавляющее большинство офицеров - они бессребреники"), а во исполнение долга - "служения Отечеству".
Мотив служения для Путина особенно значим. На упомянутой встрече он рассказал о личностном кризисе, пережитом в середине 1998 г., после двух лет работы в президентской администрации: "возникло желание бросить государственную службу - компенсация наступила, дальше стало скучно". Компенсация - это когда после поражения Собчака на губернаторских выборах 1996 г. его позвали (сам не просил, настаивает Путин) в Москву. Неожиданное назначение директором ФСБ в июле 1998 г. он воспринял именно как служение, а в марте следующего года предложение занять пост секретаря Совета безопасности - даже как вызов, проверку личного мужества. "Помню, - рассказывал Путин писателям, - долго подбирали секретаря Совета безопасности, все отказались, кроме меня... Тогда уже никто не думал о том, что президент как институт власти в стране сможет приподняться". [59]
Еще одна характерная черта офицерского этоса - решительность, т.е. решимость выполнять намеченное, будь то приказ или собственный выбор. Готовность перевести замысел в действие ставит серьезный вопрос о том, как внутренне, наедине с самим собой Путин легитимизирует то, что он делает и что делают другие по его приказу. Судя по всему, его заботят два момента - моральная правота и безупречная законность.
Вся Чечня-2 оказалась возможной лишь потому, что Путин не сомневался в моральной правоте своего выбора в пользу ответа ударом на удар и уничтожения бандитско-террористического анклава на территории РФ. Писателям он убежденно говорил о том, что "у нас абсолютно моральная позиция. Нам нечего скрывать". Завершая свое выступление на учредительном съезде движения "Единство", он так сформулировал задачу той партии, в которой видит свою опору: "доказать, что нравственность власти - высота абсолютно достижимая". [60]
О провозглашенной Путиным "диктатуре закона" уже сказано много и всякого. Но вот что в начале декабря Путин рассказал о своем приходе в ФСБ и встрече с людьми, которые работали на Лубянке еще в 30-е гг.: "Обсуждали какое-то мероприятие, говорят: нужно сделать так. Я говорю: так нельзя, это незаконно, вот закон... Они говорят: для нас инструкция и есть закон. Для меня это было неожиданно".[61] Для сравнения: по итогам декабрьского опроса РОМИР, 96% согласны и скорее согласны с тем, "что власть и граждане в России должны жить по закону".[62]
Реалистическая чеканность психологического портрета Путина начинает несколько размываться при обращении к его идеологии. И это - хороший признак. Полная совместимость психотипа и идеологии порождает фюрера. В политике личность, одержимая идеей, - это социальная катастрофа. Идеологический выбор Путина вполне понятен, но сама его идеология лишена агрессивной категоричности. Начать хотя бы с того, что в своей статье "Россия на рубеже тысячелетий" он отверг самую мысль о некоей "государственной идеологии". Во многом потому, что он - либеральный консерватор. Попытки придумать консервативную идеологию и создать парламентскую консервативную партию предпринимались у нас уже дважды, и оба раза безрезультатно. Про шахраевскую ПРЕС с консервативным манифестом Вячеслава Никонова помнят только сами ее участники. Про НДР с консервативной платформой Владимира Рыжкова скоро также забудут. А вот у либерального консерватизма, исповедуемого Путиным, похоже, иная судьба. Почему? Потому что время пришло. О консервировании чего ПРЕС могла говорить в 1993-1994 гг.? О консервировании с кем мог говорить НДР после изгнания Черномырдина с поста премьера. Сегодня Путину есть что консервировать, и при этом он сам - мощный консервативный аргумент. Десятилетие российских реформ породило новую реальность. В ней живем мы все, даже те, кто ее клянет и тоскует о возврате в 1985 г. И даже, похоже, научаемся ее ценить. А это есть первое и непременное условие появления консерватизма как идеологии, защищающей наличные институты, - в отличие от прочих воззрений, отдающих приоритет идеям и идеалам. В этом - источник силы консерватизма в противостоянии с его единственным извечным врагом - радикализмом.[63]
Удержание "настоящего", защита его от радикальных посягательств как со стороны "прошлого", так и со стороны "будущего" - вот идеологическое кредо Путина. В телефонных "беседах" на "Маяке" и в "Комсомольской правде" он выразил свое "сердечное" отношение к крушению СССР (а для него это - Россия). И предложил свое, последовательно консервативное объяснение причин этого крушения. Система строилась на невыполнимых обещаниях. Сама по себе жалкая повседневность дискредитировалась навязчивыми видениями грядущего "рая". Под конец "люди считали: что бы ни произошло, что бы ни случилось - хуже уже не будет. Именно поэтому так легко все и рухнуло". [64]
Этого не должно случиться с нынешней Россией, и это - фундаментальная посылка российского консерватизма. Отсюда и органический (а не фанатический) антикоммунизм Путина. Он не борется против КПРФ, его борьба - за коммунистический электорат. Он признает КПРФ в качестве важного политического института, считает ее "системообразующей партией". Но он против идеологического радикализма коммунистов - "в свое время они все конфисковали и обобществили, вплоть до кур... Есть опасность, что все это может повториться". Перспективу для коммунистов в России он видит в отходе от "радикальных элементов в своей программе и идеологии", в постепенном превращении "в социал-демократическую партию европейского толка". Иначе - политические задворки.[65] К числу нерадикальных российских идеологий Путин относит либерализм и "русскую идею". Его интерпретация последней заслуживает внимания. Полтора столетия этот идейно-духовный комплекс будоражит умы и души наших сограждан. Даже Госдума прошлого созыва устраивала слушания по "русской идее"! Путин свел ее к четырем ценностным установкам - державности и патриотизму, государственничеству и социальной солидарности. Без эмоций и оценок, лишь в качестве описания типичной российской ментальности, которая вся - о государстве. Как же при таком "государственничестве" консерватизм Путина может быть либеральным? Вспомним набор либеральных идей-ценностей: права и свободы личности, конкурентная рыночная экономика, распределительная (а не уравнительная) справедливость. Не они ли легитимизируют сложившийся в последнее десятилетие российский порядок? И если да, то вопрос в ином: может ли его консерватизм не быть либеральным?! А тезис о "сильном государстве" глубоко обоснован именно в либеральной отечественной традиции, - достаточно вспомнить Бориса Чичерина и Петра Струве. Вообще же природа консервативной идеологии такова, что она легко поступается "идеей" ради "живой жизни". Не о циничной безыдейности или оппортунистическом прагматизме тут речь. От своей опорной партии он прямо требует системы идей, которые "должны быть сильнее власти денег". Но он никогда не допустит тотальной власти идей над жизнью. И не случайно на встрече со своими доверенными лицами Путин конкретизировал "пресловутую национальную идею" как "требование к власти отвечать за свои слова, за свои обещания конкретными действиями и результатами".
Политический стиль Путина определить нелегко по ряду причин. В интервью Николаю Сванидзе Путин объяснил, что как премьеру ему было бы выгодно в ходе распределения постов поддержать правых - правительство будет вносить в Думу пакет либеральных законов. Но как глава государства Путин видит свою задачу в том, чтобы соблюсти политический баланс и отдать коммунистам пост спикера и десяток комитетов. Левые, которым принадлежит треть политического спектра, должны своим представительством в Думе отражать структуру интересов в стране. Политическая стилистика консолидации, а не разделения ("политическая конфронтация исчерпала себя" - из речи на съезде "Единства") предполагает некую неопределенность. Компромисс создается как минимум двумя партнерами, и заранее предсказать точные координаты результирующей политической линии невозможно.[66]
И, тем не менее, почерк Путина-политика различим. Это политик современного типа, а не "традиционный" или "харизматический" лидер. По Максу Веберу, такой политик осуществляет свое "господство в силу "легальности", в силу веры в обязательность легального установления и деловой "компетентности", обоснованной рационально созданными правилами". Очевидно, что Путин не доверяет сочинениям в жанре "500 дней". Открытое письмо избирателям - программа, соответствующая его личностно-идеологической стилистике. Она исходит из консервативных ценностей - "моральные устои", "семья", "патриотизм" - и нацелена на превращение жизни россиян в "достойную". Сегодня эти ценности "проблематизированы", ибо нет государственной воли, нет общеобязательных правил, нет общепризнанного распределения собственности.[67]