Несмотря на значительные достижения, сталинская индустриализация, как и все предыдущие российские модернизации, носила поверхностный характер. Не случайно она получила название "контрмодернизация". Мобилизационная сталинская модель могла дать эффект лишь на первых порах. По мере развития индустриализации, усложнения техники и технологии проявлялась неспособность системы справляться с управлением экономикой, тем более, что в ходе репрессий были ликвидированы способные умело действовать специалисты. Поступательное развитие общества сдерживалось склонностью работников и руководителей к уравнительности и круговой поруке, а также их боязнью проявить инициативу. Кризис сталинской модели достаточно четко обозначился с конца 30-х годов. Общество нуждалось в социокультурной и политической модернизации. Великая Отечественная война, а затем восстановление народного хозяйства способствовали оживлению мобилизационной модели. Однако в конце 40-х – начале 50-х годов окончательно выявилась неспособность сталинской модели преодолеть экономическое и технологическое отставание СССР от Запада. Эту проблему пытались решить советские руководители в 50-60-е г. [6]
Индустриальный эксперимент 30-х годов – попытка быстро построить крупную промышленность в стране с 80% аграрного населения и 3% людей с законченным средним образованием в аппарате управления – это, в общем, модернизационная авантюра.
В ней как в способе догоняющего развития нет ничего необычного для страны, экономика которой разрушена войнами и социальными катаклизмами. После Второй мировой войны по этому же пути шли и Германия, и Япония, и Южная Корея – все, кто в итоге попал в категорию «экономического чуда». Но почему советский эксперимент привел к иным результатам? Он же строился практически на тех же принципах, которыми 10 лет назад Майкл Портер объяснял и успехи послевоенной Японии, и ее нынешние проблемы:
– активное участие в экономике центрального правительства с его развитой бюрократией;
– выделение отраслевых приоритетов в стимулировании экономического роста;
– агрессивное стимулирование экспорта;
– глубоко внедренное «индикативное планирование», регулирование и обязательные согласования;
– избирательный протекционизм на внутреннем рынке;
– ограничения на прямые иностранные инвестиции;
– мягкое антимонопольное законодательство;
– реструктуризация промышленности под контролем правительства;
– официальные санкции на создание картелей;
– зарегулированные финансовые рынки и неразвитое корпоративное управление;
– спонсируемые правительством коллективные проекты в области НИР и НИОКР;
– здоровая макроэкономическая политика.
Да, во второй половине XX века мы стали мировым лидером в производстве продуктов, которые считались ключевыми в середине XIX, – угля и чугуна. Но в остальном в советской модели очень успешно воспроизведены не столько успехи, сколько проблемы «японского чуда»: чрезвычайно низкая конкурентоспособность огромного числа предприятий, которые нуждаются в государственном протекционизме и закрытости рынка, очень низкая эффективность капитала в условиях изоляции национального финансового рынка, неоправданно высокая стоимость жизни и очень высокая степень концентрации производства, особенно ориентированного на экспорт.
В том, что касается производительности, ситуация доходила до абсурда, если даже ГУЛАГ, в котором на содержание заключенного (до деноминации 1961 года) по нормам начала 50-х годов выделялось 4 рубля 85 копеек в сутки, показывал отрицательную рентабельность, потому что выработка на одного «занятого» была ниже. Само по себе то, что Министерство внутренних дел производило больше 2% ВВП, выглядит экономическим абсурдом. Но при этом оно еще и «осваивало» капитальные вложения в объемах, превышающих инвестиции министерств угольной промышленности и горючих материалов вместе взятых. Это уже к вопросу о производительности капитала [3].
В период Первой мировой войны, по свидетельству министра финансов Временного правительства Андрея Шингарева, было напечатано 12 млрд. руб. вместо 6 млрд. В хаосе, наступившем после Февральской революции, ежедневно печаталось 30 млн. руб. Невозможно было напечатать больше 1 млрд. руб. в месяц, но из-за инфляции это стоило 1,5 млрд. После всех революционных катаклизмов в относительно спокойное время советского периода инфляция стала заметно расти, как только началась индустриализация – в середине 30-х годов. К концу 40-х она сделалась уже очень серьезной проблемой, несмотря на ежегодные снижения потребительских цен к дню рождения Сталина. И в начале 60-х привела к деноминации[2].
Все это было очевидно и в начале 50-х годов, когда руководство МВД жаловалось на собственную неэффективность, и в 60-е, когда Госплан и его НИИ в 1965–1970 годах в своих отчетах докладывали руководству страны, что крупнейшие промышленные предприятия находятся в регионах с дефицитом рабочей силы, промышленное производство из-за плохой инфраструктуры концентрируется вокруг крупных городов, где стоимость освоения 1 га земли намного превышает этот показатель в среднем по стране, специализация малых городов приводит к дисбалансам в структуре населения настолько, что в городах с высокой женской занятостью безработица среди мужчин достигала 57%, инвестиционные программы выполнялись на 30–60%, а расходы на социальные нужды и заработную плату росли (и до сих пор растут) быстрее, чем производительность. Но попытки главы советского правительства Алексея Косыгина начать реформы, способные значительно либерализовать экономику, закончились лишь довольно жестким конфликтом между ним и Леонидом Брежневым. Перед лицом грозящей экономической катастрофы Политбюро позднего советского периода в этом отношении повело себя примерно так же, как и Иосиф Сталин, и последний российский император. Главную угрозу власть по-прежнему видела не в деградации экономики, а в развитии, которое влечет за собой дифференциацию общества.
Индустриализация России с 1920 по 1941 годы и ее развитие в последующие годы представляет собой исторический период становления крупной промышленности, определившей статус Советского Союза как научно-промышленной сверхдержавы. При этом есть основания утверждать, что научно-техническая, проектно-конструкторская деятельность внутри страны, и в первую очередь в структуре Академии наук СССР, имела не просто важное, но по многим параметрам и ключевое значение в процессе индустриализации. Базис отечественной промышленности, сформированной еще в тот период, в значительной степени позволил удержать потенциал сегодняшней промышленности и науки, несмотря на почти двадцатилетний период самовыживания в условиях перехода от плановой экономики СССР к рыночным отношениям, зарождавшимся нередко стихийно в период реформирования социально-экономических отношений в России с конца 80-х годов прошлого столетия.
Список использованной литературы
1. Боффа Дж. История Советского Союза: в 2 т. — М., 2007.
2. Булдалов В.П, Кабанов В.В «Военный коммунизм» идеология и общественное развитие. Вопросы истории. 2008.
3. Верт Н. История Советского государства. – М., 1997
4. Голотик С.И., А.Б. Данилин, Е.Н. Евсеева, С.В. Карпенко. СОВЕТСКАЯ РОССИЯ В 20-е гг.: НЭП, ВЛАСТЬ БОЛЬШЕВИКОВ И ОБЩЕСТВО//Новый исторический вестник. - 2008. - №2(2).
5. История России. Люди. Нравы. События: взгляды и оценки. 1882—2000. — М., 2001.
6. История национально-государственного строительства в СССР 1917—1978: в 2 т. — М., 1979.
7. Орлов И.Б « Современная историография НЭПа: достижения, проблемы, перспективы.