Смекни!
smekni.com

Царь Алексей Михайлович и патриарх Никон (стр. 3 из 7)

В условиях назревавшего разрыва с царем все более четко проявлялись политические замыслы Никона. Лейтмотив взгля­дов Никона выражен им же самим в словах: «Я русский и сын русского, но мои убеждения и вера — греческие». В слове «гре­ческие» прослеживается не просто грекофильство патриарха, а стремление возрождения византинизма. Также как и Москва — третий Рим, Никон стремился к возвеличиванию русской цер­кви. Объективно первой среди равных признавалась констан­тинопольская патриархия, но Никон желал идеологического обоснования русской церкви как самой большой из православ­ных и единственной независимой от господства мусульманской Турции. Идея объединения православных церквей под главен­ством Москвы и освобождения Константинополя от турок была одинаково близка светской и духовной власти. До этого вожделенного события Москва обустраивалась как Царьград. Патриарх курировал строительство Новоиерусалимского мона­стыря и в идее византинизма находил поддержку царя.

Несмотря на явные противоречия между царём и патриархом, в деле реформ они сохраняли единогласие почти во всех вопросах, исключая проблемы власти. Алексей Михайлович не шёл на открытый конфликт, понимая, что самостоятельно провести церковные реформы он не сможет, заручиться поддержкой сторонников реформаторского движения у него не получилось бы, так как их было крайне мало, да и выразителем всех идей являлся патриарх. Для Никона было также не выгодно разрывать отношения с царём по ряду причин: первая и самая важная состояла в том, что государь мог лишить патриарха сана и устроить на него опалу; а вторая причина – свёртывание реформ, которое также могло произойти после конфликта.


3. Разрыв отношений между двумя государями

3.1Охлаждение отношений между царём и патриархом

До сих пор историки не знают в подробностях, как произошло охлаждение царя Алексея Михайлови­ча, прежде считавшего патриарха своим лучшим другом. В 1656 году Никон был еще в силе, и следствием его влияния является несчастная война, предпринятая против Швеции. В 1657 го­ду, по-видимому, отношения между царем и патриархом еще были дружественные. В это время Никон занимался постройкой нового монастыря. В сорока верстах от Москвы ему понравилось ме­сто, принадлежавшее Роману Боборыкину, на ре­ке Истре. Никон купил у владельца часть его зем­ли с селом и начал основывать там монастырь. Сперва он построил деревянную ограду с башня­ми, а в середине деревянную церковь и пригла­сил на освящение церкви царя Алексея Михайловича. «Какое прекрасное место», — сказал царь, — «как Иерусалим!»

Патриарху понравилось это замечание, и он заду­мал создать подобие настоящего Иерусалима. Между тем он дал пале­стинские названия окрестностям своей начинаю­щейся обители, интересно, что гору, с которой любовался царь, патриарх назвал Никон Елеоном. Пока Никон занимался своей новой обителью, на Алексея Ми­хайловича начали оказывать влияние враги патриарха, бояре Стрешнев, Никита Одоевский, Трубец­кой и другие. Они, видимо, задели чувстви­тельную струну в сердце царя, указав ему, на то, что он не один самодержец, что, кроме него, есть еще другой великий государь. Алексей Михайло­вич, не ссорясь с Никоном, стал отдаляться от него. Никон понял это и не ис­кал объяснений с царем, но вельможи, заметив­ши, что патриарх уже не имеет прежней силы, не утерпели, чтобы не дать ему это почувствовать.

Сам царь развил в этом человеке властолюбие, он приучил его вмешиваться в государственные дела, и патриарху трудно было держаться в сторо­не от них. Зависимость церкви от государственной власти казалась ему нестерпимой, по мере того, как он терял прежнюю силу и влияние на го­сударственные дела. Летом 1658 года наступила явная размолвка. В Москву приехал грузинский царевич Теймураз; по этому поводу во дворце был большой обед. Никона не пригласили, хотя прежде в подобных случаях ему оказывали честь, приглашая его в первую очередь. Патриарх послал своего боярина, князя по имени Димитрий, за каким-то церковным делом (так он сам го­ворил), но, вероятнее всего, для того, чтобы высмотреть, что творится во дворце. Окольничий Бог­дан Матвеевич Хитрово, расчищавший в толпе путь для грузинского царевича, ударил по голове палкой патриаршего боярина. Когда же боярин назвал себя и цель своего прихода, «не дорожись» сказал Хитрово и еще раз ударил Димитрия по лбу.

Патриарший боярин вер­нулся к Никону и пожаловался на обиду.

Никон написал царю письмо, в нём он просил суд за оскорбление своего боярина.

Государь отвечал ему собственноручно: «Сыщу и по времени сам с тобою видеться буду». Однако прошел день, другой: царь не повидал­ся с Никоном и не учинил расправы за оскорбле­ние его боярина.

Наступило 8 июля, праздник иконы Казанской Богородицы. В этот праздник патриарх обычно служил со всем собором в храме Казанской Божьей Матери. Царь с боярами присутствовал на богослужении. Накануне, когда пришло время со­бираться к вечерне, Никон послал к царю свя­щенника с вестью, что он идет в церковь. Алексей Михайлович не пришел; не было его в церкви и в день праздника. Патриарх понял, что царь озлобил­ся на него.

10 июля был праздник ризы Господ­ней. Тогда, по обычаю, царь присутствовал при патриаршем богослужении в Успенском соборе. Никон посылал к царю перед вечернею, а потом и перед заутренею. Царь не пришел и послал к Никону своего спальника (дежурного в покоях царя), князя Юрия Ромодановского, который сообщил:

- Царское величество на тебя гневен: оттого он не пришел к заутрени и повелел не ждать его к святой литургии.

Никон спросил: за что царь на него гневается?

Юрий Ромодановский отвечал:

- Ты пренебрег его царским величеством и пишешься великим государем, а у нас один вели­кий государь — царь.

Никон возразил на это:

- Я называюсь великим государем не собою. Так восхотел и повелел его величество. На это у меня и грамоты есть, писанные рукою его царско­го величества.

Ромодановский сказал:

- Царское величество почтил тебя, яко отца и пастыря, и ты этого не уразумел; а ныне царское величество велел тебе сказать: отныне не пишись и не называйся великим государем; почитать тебя впредь не будет.

Самолюбие Никона было уязвлено до крайней степени. Он стал думать и решился произнести торжественно отречение от патриаршей кафедры, вероятно, рассчитывая, что кроткий и набожный царь испугается и поспешит помириться с первосвятителем. В тот же день, после посещения Ромодановского, он сказал о своем намерении пат­риаршему дьяку Каликину, который уговаривал Никона не делать этого; но патриарх стоял на своём. Каликин сообщил это известие другу Нико­на - боярину Зюзину, он в свою очередь, велел передать патриарху, чтобы он не гневил государя; иначе — «захочет воротиться на­зад, да будет поздно». Никон призаду­мался, стал писать к государю, но потом передумал. Он приказал купить себе простую палку, с какой ходили в то время попы.

В тот же день патриарх отслужил в Успенском соборе литургию, а во время причастия отдал при­каз, никого не выпускать из церкви, потому что он намерен прочитать поучение. Рассказав сначала слово из Златоуста, Ни­кон повёл речь о себе. «Ленив я стал», — сказал он, — «не гожусь быть патриархом, окоростевел от лени, и вы окоростевели от моего неучения. Называли меня ере­тиком, иконоборцем, что я новые книги завел, камнями хотели меня побить; с этих пор я вам не патриарх...»

От такой неожиданной речи в церкви поднял­ся шум; было трудно расслышать, что далее гово­рил Никон. Окончив свою речь, Никон разоблачился, ушел в ризницу, написал царю письмо, надел мантию и черный клобук, вышел к народу и сел на последней ступени амвона, на котором облача­ются архиереи. Встревоженный народ кричал, что не выпустит его без государева указа. Между тем царь уже узнал о том, что происходит в Успен­ском соборе. Алексей Михайлович дважды посылал к Никону боярина Трубецкого с требованиями прекратить гневить царя и не оставлять патриаршества. На что Никон в весьма резкой форме отвечал: «Даю место гневу царского величества. Бояре и всякие люди церковно­му чину обиды творят, а царское величество упра­вы не дает и на нас гневает, когда мы жалуемся. А нет ничего хуже, чем царский гнев носить». Боярин Трубецкой возражал, указывая на то, что патриарх самовольно называл себя государем и вступал в дела государства. Никон категорически не согласился с этим, о себе говорил, что «великим государем не сами назвались и в царские дела не вступаем­ся, а разве о правде какой говорили или от беды кого-нибудь избавляли, так мы, архиереи, на то заповедь приняли от Господа». Вдобавок он просил у государя себе келью; ему отвечали, что келий на патриаршем дворе много: может жить в любой. Затем Никон снял с себя мантию, вышел из церкви и отправился пешком на под­ворье Воскресенского монастыря.