Особенно отчетливо осознаешь это, когда слушаешь в Соборе акафист — Исаакию Далматскому. Как-то ясно открывается тогда, почему с таким упорством и затратами строился Исаакиевский собор.
Конечно же, чтобы искупить грехи Петра I, рожденного в день памяти Исаакия Далматского. Ведь судьба преподобного словно бы вместила в себя чертеж судьбы Петра I и наследовавших ему русских императоров... Читаешь Житие святого и, кажется, что это не с императором Валентом, а с Петром I говорил блаженный Исаакий.
— Царь! Отопри храмы для правоверных, и тогда Господь благопоспешит пути твоему.
И кто это, царь Валент или Петр I не отвечал ему, «презирая его, как простеца и безумца; не придав значения словам его, он продолжал путь свой…»
А разве царь Валент сильнее гнал православную веру, чем Петр I …
Валент приказал сбросить преподобного Исаакия в пропасть, а потом заточить в темнице, когда преподобный предрек поражение Валента и смерть в горящем сарае… А какая смерть была предречена Петру?
Совпадений так много, что трудно уйти от мысли, что строительство гигантского храма в память преподобного, которого не слишком-то хорошо знали на Руси — это попытка потомков Валента-Петра вымолить прощение первому русскому императору.
Трудно и долго строился этот храм…
Есть даже такая пословица: слава Богу, вот и Исаакиевский собор построили! И она не только о строительстве здания, но и о том тайном и гораздо более важном примирении, которое состоялось у династии Романовых с Православной Церковью…
6.
О том, как «державная воля Петра» победила и продолжала столетие спустя побеждать, и так до конца и не сумела победить стихию русской природы и русской истории, рассказал еще в «Медном всаднике» А.С. Пушкин.
Мы же ясно видим сейчас, что каторжным трудом всей России, гением Пушкина и Гоголя, Достоевского и Лескова, Блока и Ахматовой; молитвами просиявших здесь святых Ксении Петербургской и Иоанна Кронштадтского; подвигами священномученика митрополита Вениамина и подвижническими трудами нашего современника, митрополита Иоанна, мучительно-трудно и все-таки ликующе-победно срасталась новая послепетровская история с прежней русской историей.
И вот вдумаемся в очень простой, но вместе с тем исполненный неземного величия факт… Санкт-Петербург, возможно, единственный русский город, на улицы которого никогда не ступала нога чужеземного завоевателя…
И вместе с тем наш город, тоже, наверное, единственный во всей России, так легко доступен для победы внутренних, деструктивных, антирусских сил… В этой внешней несокрушимости и внутренней незащищенности нашего города скрыт великий мистический смысл…
Иногда возникает ощущение, что православному, патриотически настроенному человеку вообще нечего делать в Санкт-Петербурге. Но вглядываешься в события давней и совсем близкой истории и ясно видишь, что главные, пусть и незаметные для не желающей замечать их Москвы, события и победы православного сопротивления, тоже происходят в нашем городе.
Так было в мае 1922 года, когда завербованные ГПУ обновленцы захватили руководство Русской Православной Церковью. Это ведь не в Москве, а здесь, в Петрограде, отлучил их от Церкви священномученик митрополит Вениамин, бесстрашно принимая мученический венец.
А другой митрополит, Иоанн, который так и не благословил Собчака, хотя и пришлось ему, как святому Филиппу, митрополиту Московскому, заплатить за это своей жизнью?
Вот такие не совсем юбилейные мысли одолевали меня, когда 25 мая, в первый день юбилейных торжеств, шли мы за карнавальной толпой по Невскому проспекту.
Я не против веселья, но от обилия рогатых людей в фиглярских колпаках становилось не по себе. И что из того, что рога не настоящие, а надувшиеся болотными пузырями? И от неестественного (впрочем, достаточно серого) многообразия императоров Петров тоже коробило, ну, а смесь музык как-то удивительно напоминала тот петербургский язык, образцы которого сохранил для нас Педер фон Хавен…
И уже с каким-то ужасом думалось о привезенном из Японии лазерном шоу Хиро Ямагато, о выступлениях вейкбордистов, и прочих юбилейных потехах.
Вот тогда-то, не выдержав, и свернули мы с заполненного шумом, карнавальным жаром и мусором Невского проспекта к колоннаде Казанского собора.
7.
Казанский собор Санкт-Петербурга — тоже памятник устроенной Петром империи. Трудно отыскать еще один такой же прекрасный и вместе с тем такой же нелепый архитектурный шедевр.
Все внимание сосредоточенно на величественной, развернутой на Невский проспект колоннаде. Как сказал поэт, Казанский собор словно бы обнимает этой колоннадой город… И все прекрасно тут, только руки эти, если соотносить их с телом собора, неестественно вывернуты на одну сторону. Вход в собор с Невского проспекта через колоннаду находится на одной линии с алтарем, а настоящий вход — с Думской улицы. И такое ощущение, что сам Казанский собор как бы пристроен к своей величественной колоннаде…
Но входишь в собор и забываешь о смысловом уродстве величественной архитектуры… Более того, внутри собора наполняется особым смыслом нелепо — сбоку! — пристроенная к собору колоннада. Ею, как бы загораживается собор от ярморочно-карнавального проспекта. Внутри Казанского собора царит молитвенная сосредоточенность, все здесь исполнено величия и торжественности. И не такой уж и гигантский это собор, но сколько бы ни собиралось здесь народа, всегда кажется, что может вместиться еще столько же.
Так было и на этот раз…
Издалека, от входа, вполне можно было подумать, что идет обычное богослужение. Необычным было присутствие митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Владимира, и ректора Санкт-Петербургской Духовной Академии и Семинарии Константина, архиепископа Тихвинского… Необычным было и присутствие настоятелей почти всех крупных храмов города…
Конечно же, это было не обычное богослужение.
Встречали привезенный с Афона, из русского Свято-Пантелиимонова монастыря, ковчежец со стопою святого апостола Андрея Первозванного…
– Величаем тя, апостоле святый Андрее, и чтим болезни и труды твоя имиже трудился еси во благовестии Христове… — звучали слова величания.
И эта встреча, и крестный ход со святыми мощами через Дворцовую площадь в Исаакиевский собор вдруг сразу перевернули, наполнили духовной красотой и осмысленностью трехсотлетний юбилей.
8.
Предание утверждает, что еще задолго до крещения Руси апостол Андрей Первозванный побывал на днепровских холмах, где стоит сейчас Киев, а потом, проплыв на Север, попал на Ладогу и установил на месте языческого капища на Валааме крест, дабы свет православия озарил и северные края.
Историки девятнадцатого века обыкновенно подвергали этот факт сомнению. Как последний и самый веский аргумент приводили они рассуждения, дескать, очень уж удален Валаам, как это мог апостол попасть туда.
Но это историки.
А вот наши святые преданию верили.
«Почему не посетить ему (апостолу. — Н.К.) место, освященное для богослужения народного и там не насадить богопознания и богослужения истинного? — говорил святитель Игнатий (Брянчанинов). — Почему не допустить мысли, что сам Бог внушил Апостолу это высокое, святое намерение и дал силу к исполнению его? Дикость, малоизвестность страны — дальность, трудность путешествия — не могут быть достаточною, даже сколько-нибудь сильною причиною, чтобы отвергнуть это предание. Немного позже времен апостольских ходили путями этими целые воинства, почему же не пройти ими Апостолу, водимому десницею Божиею и ревностью апостольскою?»
Верил в пребывание на Валааме апостола Андрея Первозванного и игумен монастыря Дамаскин. Завершая молитвенно-архитектурное восстановление Валаамского монастыря, он заказал в 1873 году, когда был устроен скит святого преподобного Авраамия Ростовского, отлить для монастырского соборного храма тысячепудовый колокол. В память святого Апостола, водрузившего на Валааме крест, назван был этот колокол Андреевским.
Дивной была работа литейщиков...
На колоколе разместились барельефы Святой Троицы, Преображения Господня, Успения Божией Матери, святителя Николая, преподобных Сергия и Германа и самого святого апостола Андрея Первозванного с крестом, который он установил на Валааме.
Когда колокол подняли на колокольню, услышали и его голос.
«Как от апостола Андрея во всю землю изыде вещание и в концы вселенной глаголы его, — восхищенно записывал современник, — так и от колокола этого не только на всю Валаамскую землю исходит вещание, но и за пределы озера: в Финляндии и Карелии, за сорок верст слышится звон его, причем всякий верующий, огласившись благодатным звуком его, молитвенно сердцем и умом славит Бога!»
И откликнулись апостольскому колоколу колокола Никольского скита, этого маяка и стража Валаама, вставшего на островке, на отлете, у входа в Монастырскую бухту…
И откликнулись колокола похожего на крепость скита Всех Святых.
А следом зазвенели колокола в скиту на Святом острове, где подвизался преподобный Александр Свирский...
В Коневском скиту...
В Авраамиевом скиту, строительство которого только что завершилось...
«Яко Апостолов первозванный и верховнаго сущий брат, Владыце всех, Андрее, молися, мир вселенней даровати и душам нашим велию милость…»
Неземной гармонией и подлинным величием был исполнен замысел монастырского строительства, затеянного Дамаскиным. Теперь, когда зазвучали колокола, это стало явно всем. Говорил «Апостол Андрей Первозванный», и откликались на его голос святые ученики и последователи. Ликующе звенели над Валаамом колокола...
Считается, что колокольный звон очищает воздух, убивая болезнетворные микробы... Перезвон валаамских колоколов очищал от микробов воздух нашей истории.
9.
Теперь уже никто не будет утверждать, будто апостол Андрей Первозванный никогда не ступал ногою на Валааме.