Уровень развития производительных сил, достигнутый страной виден из следующих сравнительных данных. Народный доход СССР в неизменных ценах в 1932 году возрос на 45, 5 млрд. руб., в 1937 г. на 96 млрд. руб., а в последний мирный 1940 год на 128 млрд.
Валовая продукция промышленности в неизменных ценах так же стремительно увеличивалась. С 21 млрд в 1928 г. до 138 млрд в 1940 г., т.е. в 6, 5 раза. При этом производство средств производства увеличилось с 8, 5 млрд руб. до 84, 5 млрд — почти в 10 раз. Одновременно с 12, 9 млрд в 1928 до 53 млрд руб в 1940 г. , или более чем в 4 раза поднялось производство предметов народного потребления.
Несмотря на потрясения, пережитые деревней на рубеже 1920-х — 1930-х гг., развивалось сельское хозяйство. Его валовая продукция увеличилась с 15 млрд. руб в 1928 г. до 23 млрд в 1940 году. Наиболее объективным показателем состояния сельского хозяйства может служить количество обрабатываемой земли. Так вот, посевная площадь за 1930-е годы увеличилась в стране с 113 млн на до 150 млн га, т.е. почти на треть. После массового забоя скота в начальный период коллективизации идёт быстрое восстановление животноводства: количество лошадей с 1928 г. по 1940 возросло с 0, 3 млн. до 14, 5 млн., крупного рогатого скота с 0, 3 до 20, 1 млн. и т.д.
За изучаемый период доходы государства выросли с 7, 3 млрд руб. до 180 млрд, в то время как соответствующие показатели по расходам составили соответственно 7, 3 и 174 млрд руб. таким образом накануне войны доходы советского бюджета значительно превышали расходы — на 6 млрд или практически были равны всему бюджету государства за 1928 г., который Вознесенский рассматривает как первый год развёрнутой индустриализации.
Понятно, что большую роль в достижении этих результатов сыграли коллективизация и так называемые "сталинские пятилетки". С другой стороны, ряд исследователей, например Лельчук, Рой Медведев настаивают на том, что без сталинского господства темпы развития могли ли быть выше. Вопрос этот остаётся спорным и по сей день, но фактом остаётся и то, какой тяжёлой ценой было достигнуто экономическое могущество СССР, и то, что процесс индустриализации был крайне тяжел и противоречив. Заданные сталинским декретированием контрольные показатели планового развития носили волюнтаристский, научно необоснованный и завышенный характер, статистические сводки путём манипуляций подгонялись под заранее заданную картину и не соответствовали реальным темпам экономического строительства. Экономист и публицист Лацис приводит следующие показатели по темпам прироста промышленной продукции в годы первой пятилетки.
В первый год по отправному плану он должен был составить 21, 45, а фактическое выполнение составило 20%.
Во второй год по отправному плану этот показатель должен был быть 19%, по скоординированному годовому плану 32%, на практике же прирост был в 22%. Та же картина наблюдалась и в третий, и в четвёртый годы первой пятилетки. Пятый же год пятилетки, 1933, вообще ознаменовался резким падением темпов прироста промышленной продукции до 5, 5%, в то время, как по оптимальному плану развития этот показатель должен был составить более 25%. Лацис считает, что именно это падение показателей заставило объявить первую пятилетку завершенной, и последний год первой пятилетки, сделать начальным годом второй пятилетки, но это мнение оспаривается, как и приводимые Лацисом расчеты оспариваются другими исследователи.
Одним из наиболее спорных моментов предвоенного экономического развития СССР является так же вопрос о темпах и методах подготовке страны к войне. Носило ли военно-экономическое строительство агрессивный характер? Ведь и официальная советская историография оправдывала издержки коллективизации и индустриализации необходимостью подготовки к возможной войне.
Вот те объективные данные, которые помогут не предвзято ответить на поставленный вопрос. В этот период можно отметить резкий рост военных расходов, которые увеличивались буквально из года в год: в 1939 г. они составляли 25, 6% госбюджета, в 1940 г. — 32, 6%, а в 1941г. они по плану должны были составить 43, 4%. Наблюдается почти беспрецедентный рост милитаристских расходов — почти половина вновь производимого национального достояния! И еще одна цифра. Если в годы III пятилетки ежегодный прирост всей промышленности оценивалось на XVIII съезде ВКП(б) в 13%, то оборонной — в 39%. В годы первых пятилеток были созданы совершенно новые отрасли оборонной промышленности: авиационная, танковая, артиллерийская и проч.
Однако рост числа вооружений ещё не свидетельствует о наступательной доктрине государства. Хотя и документах генштаба, и в массовом сознании господствует доктрина бить врага на его территории, фактически те же люди, кто является создателем и пропагандистом этой популистской доктрины, проводили совсем иную общегеополитическую политику. Идёт постепенный перенос центра тяжести на Восток страны. Если в первую пятилетку основным районом индустриализации были Центральный промышленный район, Ленинград с прилегающими областями, Донбас, Баку и некоторые другие, то уже во второй пятилетки центр перемещается на Урал, а по плану третьей пятилетки новые предприятия в основном ориентированы за Зауралье: Западную Сибирь, Восточную Сибирь, Дальний Восток, Казахстан. Таким образом советская экономическая и военная мощь как бы откатывается на восток — подальше от основных очагов напряженности. С другой стороны, всплеск оборонных усилий, как мы видим, приходились на 1939–1941 гг., говоря другими словами, на первые годы начавшейся уже мировой войны. Следовательно, речь шла уже не о предвоенной, а о военной промышленности.
Другой факт, всеобщая воинская повинность в СССР вводится только в 1939 г., т.е. когда уже не оставалось сомнений в том, что мир в Европе будет вот-вот взорван. Именно в Европе, поскольку на дальневосточных рубежах СССР и другой социалистической державы — Монгольской Народной Республики — война уже шла полным ходом. До этого, в середине 30-х гг. численность советской армии приближалась всего к полумиллиону человек.
Всё это однозначно свидетельствует, что военная стратегия СССР была сугубо оборонной. Создавалась новая промышленная база на востоке страны в тысячах километров от западного фронта, который обещал стать решающим и к войне на котором были приспособлены новые виды вооружения, такие как колесные танки и некоторые тяжелые суда, программа строительства которых разворачивалась перед войной. Если бы советское правительство вынашивало бы наступательные планы, структура реконструируемого хозяйства была совсем иной, не произошло бы задержки с увеличением численности армии, не создалось бы того положения, что в СССР ощущался явный недостаток военных училищ для подготовки офицерского корпуса, наконец, вплоть до 1939 г. не поддерживалась бы милиционная система комплектования вооруженных сил, никак не приспособленная для ведения наступательных войн, тем более заграницами государства и тем более в условиях современного боя.
***
Внутреннее положение диктовало Советскому правительству и его внешнюю политику. Несмотря на жесткий внутренний режим, Советский Союз был менее всего заинтересован в развязывании войны, так как это могло нарушить его внутреннюю стабильность. Советская бюрократия не чувствовала себя на столько уверенно, и не позволяла себе рискованных шагов, чтобы добровольно ввязываться в войну. В целом страна решала важные созидательные проблемы, поэтому СССР, как и России в период Александра III, необходим был мир на границах.
Поэтому подавляющее большинство историков во всех странах видят причину возникновения войны в политике не Советского Союза, а гитлеровской Германии. Советская же внешняя политика рассматривается как более или менее адекватная реакция на происходившие на международной арене перемены. Среди причин же, толкавших Германию к развязыванию войны традиционно называют причины геополитического и экономического характера. Вторая точка зрения связывает начало войны против СССР с теми положениями, которые содержались у Гитлера еще в "Майн Кампф". Третья точка зрения, имеющая всё большее число приверженцев, объясняет действия немцев особой "демонической" природой самого Гитлера, или, что несколько более правдоподобно, его взглядов. В последнее время на западе среди историков-системщиков появилась и развивается интересная концепция, согласно которой кампания на Востоке, и вообще война объясняются сложными перипетиями взаимной борьбы между германским истеблишментом, генералитетом и нацисткой партией.
Однако в последние время, круг историков-профессионалов в нашей стране был поставен перед несколько неожиданным поворотом хода дискуссии. Причиной стала публикация работ советского офицера-перебежчика Резуна. известного как Виктор Суворов. Резун выдвинул обвинения в развязывание войны против своей Родины, обвинение, которое маскировалось в одежды разоблачения "сталинщины". Точка зрения Резуна не нова, Резун здесь имеет немало предшественников, о чем мы еще скажем. Но в последнее время в исторической науке теории времен холодной войны, носившие ярко выраженный пропагандистский и субъективный характер, стали настолько хорошо забытым старым, что у них появился шанс показаться кому-то чем-то новым. Так, собственно говоря, и появился “миф ледокола”.