Краткий период правления Будиафа весьма примечателен прежде всего стремлением сохранить даже в условиях чрезвычайного положения основные завоевание алжирской "политической весны". Старый революционер и подпольщик, неподкупный, непримиримый и неустрашимый, Будиаф был своего рода "Робеспьером алжирской революции", железной рукой проводившим в жизнь ее принципы, не поступаясь ими ни при каких обстоятельствах. Не обращая внимания на опасения бюрократии, он следовал демократическим правилам, не препятствовал деятельности примерно 60 политических партий, существовавших в Алжире в 1992 г., уважал свободу печати и слова, терпел выпады Бен Беллы, в свое время изгнавшего его из страны в 1963 г., а также – своего товарища по почти 40 годам совместной эмиграции и тюремному заключению Айт Ахмеда. Даже осуждаемым им исламистам он был готов протянуть руку, если они не будут "использовать демократию для ее же уничтожения". Можно согласиться о С.Э. Бабкиным и Е.И. Мироновой: "Многопартийный режим и деятельность многочисленных средств массовой информации создали в Алжире Будиафа такой демократический фон, какого нет и не было во многих арабских странах"21.
Это подтверждается во многом стремлением Будиафа всячески смягчить накал борьбы в Алжире (в 1992 г. в стране было убито с обеих сторон 1,5 тыс. чел.), не реагировать на многие выпады лично против него, пользоваться каждым удобным случаем для разрядки обстановки. Например, он освободил 9 июня 1992 г. 2 тыс. заключенных по случаю мусульманского праздника и закрыл тогда же 3 из 5 "лагерей безопасности" в Сахаре. Распуская за "недееспособность" контролируемые ИФС муниципалитеты (в основном озабоченные внедрением "исламской морали"), Будиаф требовал таких же мер в отношении других муниципалитетов, если они подпадали под то же определение. Возвращая государству имущество, незаконно захваченное ИФС у ФНО в суматохе "демократизации" 1990–1991 гг., Будиаф требовал заодно разобраться и с собственностью ФНО и других партий, ограничив их всех жесткими рамками закона. Не собираясь мириться с коррупцией в среде бюрократии, он приказал опубликовать материалы расследований соответствующих дел, в том числе – задевавших верхушку армии22.
Все это заставляет иначе взглянуть на Алжир января–июня 1992 г. Как отмечала российская пресса, тогда в Алжире "удалось не допустить …установления режима, предполагающего упразднение демократии". Но для этого, мол, "пришлось принести в жертву ту же демократию". В связи с этим даже выражались опасения, что ВГС "станет похожим на наш августовский ГКЧП"23. Думается, что ВГС, во всяком случае при Будиафе, был похож на ГКЧП не более, чем российские демократы на исламских фундаменталистов! В какой–то мере высказывавшиеся тогда в его адрес опасения были навеяны предостережениями со стороны двух других "исторических вождей" алжирской революции – X.Айт.Ахмеда и А. Бен Беллы. Конечно, тогда нельзя было предусмотреть будущих зигзагов экономической и социальной политики ВГС, сомнений в прочности блока противников исламо–экстремизма, нюансов позиций разных стран Запада и эволюции международной обстановки. Но все же, пока Будиаф был жив, сохранялась надежда, что "алжирская весна" возродится.
К сожалению, этой надежде был положен конец 29 июня 1992 г., когда Будиаф был убит в Аннабе. Первое подозрение, естественно, пало на исламистов, тем более, что за два дня до этого начался суд над лидерами ИФС. Однако эта версия у большинства алжирцев вызвала недоверие. Скорее всего, Будиаф был бельмом на глазу у коррумпированных и дискредитированных деятелей "старого режима", у продажной и безответственной бюрократии, которую он же называл "политико–финансовая мафия" и знал, что она с лета 1991 года пользуется созданной исламистами обстановкою террора и хаоса, дабы проворачивать свои сомнительные дела, в том числе – криминальные, вплоть до заказных убийств, каковые легко можно было приписать боевикам ИФС. Вряд ли довольна Будиафом была и верхушка армии, не одобрявшая соблюдения им правил "демократической игры", вольноголосия прессы, освобождения арестованных, но особенно – предстоявшего оглашения материалов следствия по делу генерала Мустафы Бенлусифа, всесильного в 1982–1986 гг. начальника генштаба армии, попавшегося на коррупции. Армейская верхушка привыкла в Алжире к неприкосновенности и привилегированному положению всемогущего "стража революции". Многие ставили это в связь с тем, что убийца Будиафа был офицером его охраны, так или иначе принадлежавшим к военной среде. Впрочем, были и другие версии убийства.
Смерть Будиафа явилась завершением "политической весны" в Алжире. Само его пребывание во главе ВГС было серьезной гарантией демократии и залогом сохранения и развития основных достижении "политической весны" – свободы слова и печати, разоблачения несостоятельности "старого режима", отстранения обанкротившейся бюрократии и отказа от изживших себя методов управления. "Неисправимый" Будиаф, пожалуй, был единственным руководителем, которому алжирцы благодарны за то, что он "думал о народе". Поэтому краткий, менее полугода, период его правления даже получил название "эпохи Будиафа"24.
Преемники Будиафа – заменивший его во главе ВГС полковник Али Кяфи, руководитель организации ветеранов революции, и новый премьер Белаид Абд ас–Салям, бывший при Бумедьене "экономическим диктатором" страны (формально – министром промышленности), повели дело к ужесточению репрессий против исламистов и жесткой централизации управления экономикой. Однако силовое решение не дало ни политических, ни хозяйственных результатов. Более того, премьер отметил в декабре 1992 г. "безразличие алжирцев к актам террора"25. Ни "ускоренные" разбирательства дел захваченных боевиков в спецтрибуналах, ни создание спецконтингентов из замаскированных профессионалов–антитеррористов, отобранных среди элитных подразделений полиции, жандармерии и армейских коммандос, не принесли мира стране: к ноябрю 1993 года 1600 террористов были убиты, 9 тыс. – арестованы, но, по признанию самих властей, во всей стране действовало тогда около 6 тыс. исламских боевиков, хотя установлено, что в 1991 г. их было не более 2 тыс. чел26.
В связи с этим в июле 1993 г. в руководстве Алжира произошли изменения: министром обороны и одновременно главой ВГС стал генерал Лиамин Зеруаль, премьером – Реда Малек. Первый, 52–летний сын сапожника из Кабилии, кадровый офицер, учившийся в Египте, СССР и Франции, уволенный при Шадли в отставку из–за разногласий с президентом, взял курс на укрепление вооруженных сил (он был сторонником профессиональной армии) и на тайные переговоры с лидерами ИФС. Второй, опытный политик (соавтор программных документов ФНС 1962–1976 гг., неоднократно – министр и посол во Франции, СССР и США), активно занялся приватизацией убыточного госсектора и привлечением иностранных инвестиций. Но хозяевами положения по–прежнему оставались военные: начальник генерального штаба Ламари и министр внутренних дел полковник Саади сместили (за излишнюю "мягкость") более 500 судей и настояли на исполнении 20 смертных приговоров, возможно – в целях отмщения за убийство исламистами полковника Касди Мербаха (бывшего премьера, министра и шефа военной службы безопасности), влиятельного в стране лидера левого крыла элиты армии27.
В феврале 1994 г. ВГС был распущен, а генерал Зеруаль стал временным президентом страны, обязавшись руководствоваться Платформой политических действий, принятой 20–25 января Национальной конференцией с участием многих партий, за исключением ИФС (хотя он был приглашен), ФНО, ФСС и ОКД, но с участием умеренных исламских партий Хамас и Ан–Нахда. В Национальный переходный совет из 200 чел. были включены З0 делегатов госструктур и 170 – от партий, профсоюзов и общественных организаций. Однако в ответ лидеры ИФС заявили, что "демократии" как понятия "нет ни в одном арабском словаре" и выдвинули лозунг: "Ни Хартия, ни конституция, только Коран!"28 Борьба достигла небывалого ожесточения, особенно когда с осени 1993 г. боевики стали убивать иностранцев (к июлю 1994 г. погибло 56 иностранцев, включая 8 французов и 4 русских, из которых двое были инструкторами военных летчиков). С марта 1993 г., помимо антитеррористических бригад, боевикам противостояли две "милиции самообороны" – Организация свободной алжирской молодежи (ОСАМ) и Организация защиты Алжирской республики (ОЗАР), особенно активизировавшиеся после призыва лидера ОКД Саида Саади к "вооруженному сопротивлению насилию исламистов". Исключительно бесчеловечный характер приняли убийства женщин: исламисты убивали женщин без хиджаба (покрывала), а их противники – женщин, одетых по–мусульмански. ОСАМ в своей листовке даже грозил за каждую убитую без хиджаба "ликвидировать двадцать женщин, носящих хиджаб, и двадцать бородатых интегристов" (т.е. исламистов, обычно носивших бороду)29.
Разжиганию ненависти способствовало систематическое истребление исламистами алжирской франкоязычной интеллигенции. Ее обвиняли в "коллаборационизме" с военными властями, а каждого погибшего называли "экстремистом офранцуживания, врагом языка Корана, исламской религии и национальных традиции". Только журналистов в мае 1993 г. – марте 1995 г. было убито 30 чел., включая главных редакторов ведущих алжирских газет на французском языке. Не удивительно, что 2300 алжирцев, в том числе 200 журналистов, просили принять их во Франции как "политических беженцев", Постоянные взрывы и обстрелы аэропортов, предприятий, посольств, контор, банков, министерств, полицейских комиссариатов и армейских штабов вызывали панические настроения. Многие дипломаты и специалисты–контрактники покидали страну, в которой число жертв стремительно росло, достигнув весной 1995 г. 30–40 тыс. чел. с обеих сторон. Подобный рост потерь объяснялся совершенствованием военной техники, широким применением автоматов, гранатометов и новейших подрывных устройств исламистами, авиации, танков, вертолетов и артиллерии – правительственной армией, которая неоднократно, обнаруживая скопления боевиков (обычно – с помощью весьма действенной в стране сети полицейской агентуры и военной разведки), безжалостно их уничтожала30.