Вот некоторые практические итоги реформы.
В 1912 году было вывезено в Англию масла на 68 млн. рублей, что превышало (в рублях) в два раза стоимость годовой добычи сибирского золота. Потребление мяса (без учёта экспорта) в 1913 году составило 88 кг надушу населения. При этом в Москве - 87, Петербурге - 94,1, во Владимире -107,5, в Вологде - столько же, в Воронеже - 147,7 (в США, к примеру, к 1990 году - 120).
Министр земледелия А. Н. Наумов 18 февраля 1916 года выступил перед депутатами 4-й Думы. Он, в частности, сказал: «В империи имеется до 900 млн. пудов избытка главнейших хлебов. Другими словами, у нас имеется излишек не менее одной трети годовой потребности». Как пишет сын Столыпина, Аркадий Петрович, живший в Париже, «эти 900 млн. пудов избытка - пожалуй, последнее, что отец завещал России». И не ими ли питалась молодая Советская республика до 1919 года, когда впервые явился в истерзанной братоубийственной войной стране призрак голода, унёсший миллионы и миллионы потомственных хлебопашцев?
Приступим ко второму мифу, связанному с понятием «столыпинский галстук». Сначала о его происхождении.
Ярлык этот «явил миру» на заседании Думы 17 ноября 1907 года депутат от Твери Родичев, критикуя меры правительства по пресечению беспорядков. Ещё за год до того Столыпин, отвечая на сокрушительную критику и предложения «либерально разоружиться», отвечал: «Нельзя сказать часовому, стоящему на посту: у тебя старое ружьё, брось его. Часовой должен ответить: "Пока я на посту и мне не дано нового оружия, я буду стараться действовать как можно лучше старым"». В устах Столыпина это звучало весомо. А, судя по опубликованной стенограмме заседания 17 ноября 1907 года, Родичев сказал следующее: «...в то время, когда русская власть в борьбе с эксцессами революции видела только одно средство... в петле, которую г. Пуришкевич назвал муравьёвским воротником, а потомок г. Пуришкевича, быть может, назовёт столыпинским галстуком... «Думская аудитория на миг онемела от столь очевидного «перебора», а затем на Родичева обрушился шквал выкриков: «Долой! Вон!» Группа возмущённых депутатов даже грозно двинулась к трибуне с поднятыми в гневе руками. Президиум, а затем министры в знак возмущения покинули зал. Родичев принёс личные извинения Столыпину, находившемуся тут же, затем, взойдя на трибуну, сказал: «Я беру свои слова назад. Я не имел намерения оскорблять ни Государственную думу, ни тем более председателя Совета Министров». По предложению председательствующего Н. А. Хомякова Дума постановила применить к Родичеву высшую меру взыскания - удаление на 15 заседаний.
Это внешняя канва. Но была ещё одна «мелочь». Сразу же после оскорбительного выпада Столыпин послал навстречу сходящему с трибуны Родичеву секундантов, но позже принял извинения, хотя руки не подал. 45-летний отец шестерых детей, одним из предков которого был Суворов, а среди родственников - Лермонтов, премьер-министр, наконец, в нашем представлении имевший тысячи способов раздавить неугодного депутата, не колеблясь, поставил под удар свою жизнь во имя чести. «Я не хочу остаться в памяти у своих детей с кличкой вешателя», - сказал он. Но лживая кличка вошла во все учебники, по которым мы учимся, и посей день. Успех преобразований во благо России был возможен лишь при условии спокойной работы всего народа. Но Столыпин видел, что это было невозможно в условиях террора. Безответственность печати, социальная демагогия иных думских деятелей только подбрасывала дров в разгоравшийся костёр. Террор принимал дикие, невиданные формы.
«Противники государственности, - говорил Столыпин, - хотят освободиться от исторического прошлого России. Нам предлагают среди других сильных и крепких народов превратить Россию в развалины - чтобы на этих развалинах строить неведомое нам отечество. Им нужны великие потрясения, нам нужна - великая Россия!» И ещё: «Где с бомбами врываются в поезда, под флагом социальной революции грабят мирных жителей, там правительство обязано поддерживать порядок, не обращая внимания на крики о реакции», ибо «для государственного человека нет большего греха, чем малодушие».
Наведённые по инициативе Столыпина военно-полевые суды просуществовали восемь месяцев. По их решению было казнено 683 явных преступника, чья вина в убийствах, порой массовых и многократных, была абсолютно доказана и кто понёс бы такое же наказание в любой другой стране. Это возымело действие - напряжённость спала.
Между тем самого Столыпина террористы не щадили. Самым страшным из покушений был взрыв дачи на Аптекарском острове 12 августа 1906 года. Взрыв унёс жизни 27 человек, в том числе посетительницы с младенцем и швейцара, «озарив» последующие народо-убийства «во имя светлого будущего всего человечества». 32 человека были тяжело ранены, среди них дочь и единственный сын - трёхлетний Аркадий. Сам премьер по чистой случайности остался тогда невредимым.
Тогда нашлось много «доброжелателей», которые прямо или косвенно давали понять, что ему самое время уйти в отставку. Реакция Столыпина была характерна: «Где аргумент - бомба, там естественный ответ - беспощадность кары. К нашему горю и сраму, лишь казнь немногих предотвратит моря крови».
И покушения, и попытки покушений на Столыпина участились. Об этих месяцах сам он говорил близким: «Каждое утро творю молитву и смотрю на предстоящий день как на последний в жизни... Я понимаю: смерть как расплата за убеждения...» А публичная речь была, как всегда, чеканно-здравой: «Мы будущими поколениями будем привлечены к ответу. Мы ответим за то, что пали духом, впали в бездействие, в какую-то старческую беспомощность, утратили веру в русский народ».
Об одном молил он Бога: нужно только двадцать лет внутреннего и внешнего покоя, и Россия станет необратимо неузнаваемой - великой и могучей страной. Двадцать лет, начиная с 1906-го... Он собирался составить программу действий правительства на случай своей смерти - всё не было времени. Наконец, в марте 1911 года Столыпин диктует свою «вторую программу», построенную по отраслям государственного управления. Например, брать иностранные займы только в первое время и только для исследования недр и строительства шоссейных и железных дорог - так, чтобы к 1927-1932 годам их сеть в Европейской России с её высокой в мире рождаемостью не уступала бы сети Западной Европы. Заработная плата всех чиновников, полиции, учителей, священников, железнодорожных и почтовых служащих увеличивалась - это сразу подняло бы образовательный уровень приходящих в эти сферы людей. Бесплатное начальное образование уже широко пошло в 1908 году и должно было осуществиться как всеобщее к 1922-му. И: многое другое предусматривала эта программа, проект которой исчез из письменного стола Петра Аркадьевича в ковенском имении вскоре после его убийства.
Жаль, что Петр Аркадьевич не успел завершить все задуманное на благо России. Жаль, что нельзя пожать его мужественную руку. Жаль, что таких людей нет сегодня у нас в России.
20 сентября 1909 г. П.Столыпин написал: «Я не переоцениваю себя и хорошо сознаю, что трачу лишь капитал, собранный предками и нам завещанный: безграничную любовь и преданность Царю и безграничную веру в Россию... Это — сокровище неисчерпаемое, которое нерасточимо, но о котором легко забывают.
Каждого, который к нему прикасается и в нем черпает, ждет удача.
Вот почему мне всегда как-то совестно слушать похвалы. Но по той же причине я хорошо сознаю, что источник сочувствия ко мне некоторых русских людей не во мне самом, а в общности наших русских чувств».
Смелость и принципиальность Столыпина вызывали восторг и ненависть. С ним воевали и правые, и левые - во всяком случае, те из них, кто не могли не хотел из-за партийного фанатизма понять, что ; выше интересов фракций стоят интересы народа. Столыпин всегда помнил, что никакое экономическое планирование, оторванное от сферы духовной, в России невозможно. Сознавая все преимущества и уязвимость уникального государственного устройства России, устройства, изначально основанного на нравственных категориях, а также понимая, что этот духовный хребет русской государственности является объектом сколь яростных, столь и несправедливых нападок, Столыпин выразил своё отношение к Русской православной церкви так : «Многовековая связь русского государства с христианской церковью обязывает его положить в основу законов о свободе совести начала государства христианского, в котором православная церковь, как господствующая, пользуется данью особого уважения и особою со стороны государства охраною. Оберегая права и преимущества православной церкви, власть тем самым призвана оберегать полную свободу её начинаниям, находящимся в соответствии с общими законами государства. Государство же в пределах новых положений не может отойти от заветов истории, напоминающей нам, что во все времена и во всех делах своих русский народ одушевляется именем православия, с которым неразрывно связаны слава и могущество родной земли, вместе с тем права и преимущества православной церкви не могут и не должны нарушать прав других исповеданий и нравоучений...» ;
В 1910 году Столыпин совершает полёт на аэроплане, пилотом которого был известный эсер Ариевич, ненавидевший премьер-министра и вполне способный пожертвовать собой «ради светлого будущего». Столыпин был невозмутим. Несколько раз террористы не решались выстрелить в него, безоружного, поражённые его обаянием, праведностью его облика.
Но подонок отыскался. 1 сентября 1911 года во время пребывания в Киеве императорской фамилии Столыпина настигла 1 пуля убийцы Мордки Богрова. Столыпин скончался, не дожив 1 до пятидесяти лет.
«А ведь он - мог!» - с запоздалым изумлением шептали про себя не уберёгшие его. «А ведь он мог...» - буркнут про себя, оторвавшись от фантастических своих писаний, историки-материалисты и, пугаясь этой мысли, станут ещё более рьяно вычищать летописи. Ныне нам покажется сказочным то время, когда «моральный авторитет России был очень велик и Европа смиренно выжидала, что скажут на берегах Невы...», когда индустриальная 1 мощь империи возрастала и Россия могла поставлять на мировой рынок почти всё от броненосцев до детских сосок, постепенно, ни концентрации производства занимая первое место в мире.
...Начался XXI век, но не исчезают вопросы. Перепробованы, кажется, все фальшивые ответы. Что же мы хотим - стать колонией, сырьевым придатком или страной независимой и сильной? Возможно ли последнее? Память о Петре Аркадьевиче Столыпине говорит: «Да!»