После прибавки хлеба, в декабре 1941 года мама выкупила муку и сварила из нее нечто похожее на жидкую кашу. После обильной пищи мне стало совсем плохо. Меня напичкали лекарствами и даже заставили выпить касторку. К счастью, все обошлось.
Приближался новый, 1942 год. Был отдан приказ, чтобы для детей, оставшихся в городе, были устроены новогодние елки. Была такая елка и у папы на заводе. Я уже не помню, как там веселились, но потом нас повели в заводскую столовую, угостили лимонадом, и в подарок дали кулечек семечек.
Не могу не рассказать о мужестве артистов, которые остались в Ленинграде. На нашей улице жил солист театра музкомедии Михайлов. Огромный, красивый мужчина. Он уже еле ходил (болели ноги), но продолжал дарить людям песни. Однажды немногие жильцы собрались в ЖЭКе, и он пел арии из оперетт. Как сейчас. Помню слова: «Солнце спряталось лишь на минутку, чтобы ярче потом засиять…»
Во время блокады исчезли все кошки и собаки, не летали голуби. И вот однажды, зимой 1943 года, я вдруг заметила истощенного дикого кота. (Шкурку моего довоенного кота Васьки я нашла, когда убирали снег весной 1942 года). Очень долго я пыталась поймать этого кота, наконец, это удалось. Я принесла его домой и уговорила маму оставить его. Пришлось с ним делиться едой.
Кот очень привязался ко мне и, особенно, к папе! После войны он отъелся и стал очень красивым.
Школы в 1941-1942 годах не работали. Во многих из них были госпитали. Сколько у меня было радости, когда я узнала, что идет запись в школу № 218, что на нашей улице, доме 13. И вот я школьница! Никогда не забуду первый день учебы. Детей собрали в классе на втором этаже. Вошла учительница. Меня поразила ее худоба. Ее звали Татьяна Федоровна Бладасова. Она рассадила нас по партам: меня с белокурой девчушкой, Наташей Васильевой. С этой Натальей я дружу и теперь. Только она живет в Ленинграде, а я в Мытищах.
Тяжело было учиться зимой и весной 1942 года. Было очень холодно. Сидели в пальто и рукавицах. Чернила иногда замерзали в чернильницах. Не все ребята доучились до конца учебного года.
Когда учились в школе, то карточки сдавали в учебную столовую.
Однажды, как всегда, Татьяна Федоровна построила нас парами, вывела в раздевалку. Я быстро оделась и выбежала на улицу. Когда вбегала в парадную, раздался оглушительный взрыв: разорвался снаряд напротив нашей школы. Он разорвался до оповещения населения об артиллерийском налете. Из нашего класса двух мальчиков убило сразу (одного звали Сережа Никифоров), а Доре Бинимовой оторвало ногу. Позднее по радио выступила ее мать с проклятиями врагу.
Обстрелы велись целенаправленно. Снаряды рвались там, где находились школы, трамвайные остановки (когда пошли в 1942 году трамваи), госпитали, заводы.
Наши занятия часто прерывались воздушными, тревогами, артобстрелами. При воздушной тревоге нас коридорами школы выводили в бомбоубежище, в Толстовский дом. Там мы сидели иногда по нескольку часов при свете ламп. Татьяна Федоровна нам много рассказывала, старалась ободрить ребят. Как многому она нас научила! Сколько красивых хороводов мы с ней выучили. Недаром, после окончания первого класса, в нашем классе было 18 отличников. Надо отметить, что у всех был красивый почерк. За хорошую учебу она нам даже выдавала премии – тетради, которых не было нигде. Писали на том, кто что мог достать. До сих пор у нас хранится обыкновенная морская ракушка, подаренная мне за отличную учебу в 1 классе. В первый год в школе работали только 4 класса – с 1-го по 4-ый.
После окончания 1-го класса я попала в городской лагерь, организованный во Дворце пионеров, на другой стороне Фонтанки. Там было уделено много внимания нашему питанию. Когда не было бомбежек и обстрелов, мы гуляли и играли в саду, где были две земляные горки, мы любили на них играть. Как потом мы узнали, под этими горками были зарыты знаменитые кони Клодта с Аничкова моста.
Больше всего времени мы проводили внизу здания дворца, там, где размещены раздевалки. Помню, очень часто были обстрелы и мы все время прислушивались: далеко или близко упал снаряд.
С наступлением весны город стал оживать. Всю зиму снег и нечистоты с улиц не убирались. Вышло постановление о привлечении к санитарной очистке города всего населения. Все, кто смог, от мала до велика, выходили на эту работу. Нагружали снег и куски льда на фанеру, и несколько человек тащили за веревки ее к Фонтанке, там сбрасывали на лед.
Весной 1942 года нам выделили маленький кусочек земли для огорода, выдали семена для овощей. Получились у нас две небольшие грядки. На них росло всего понемногу. Мы с мамой ездили поливать и пропалывать. А однажды мама пришла домой и сказала, что на огород упал снаряд, и на месте грядки – воронка.
Во второй половине 1943 года все с радостью следили за продвижением наших войск на запад.
Никогда не забуду день 6 ноября 1943 года. Вечером я шла по Щербаковскому переулку и увидела, как женщина, со слезами на глазах, обнимала прохожих, целовала их и восклицала: «Товарищи, ведь Киев освободили!» вечером был салют. Далеко от дома его смотреть мы не ходили, забирались на чердак и смотрели сверху. Там было лучше видно. Теперь, после каждой победы, гремел над городом салют.
В госпиталях было много раненых, и нас, школьников, возили выступать с концертами. Пели, читали стихи, танцевали. Я пела песню в паре с одноклассницей Майей Красновой «С далекой я заставы, где в зелени дом и скамья…»В большом зале раненые, сидячие и лежачие, слушали нас, в их глазах было столько добра. Ведь у многих из них дома оставались такие же дети.
В другой госпиталь я ходила с мамой раздавать подарки, собранные жильцами домов нашего двора.
Настало 27 января 1944 года. Блокады больше нет! Стало светло в городе. Снова зажглось электричество. Стали восстанавливать город, дома. Хотя еще были карточки, все зажили веселее.
Осенью 1944 года на восстановление разрушенного города были привлечены пленные немцы. Брешь в стене дома напротив тоже заделывали немцы. Мы, ученики уже 3-го класса, с любопытством глядели на них. Только начали изучать немецкий язык и пробовали наши знания в немецком на них. Вид у них был очень жалкий. Почему-то мы смотрели на них, как на жалких людей, а не на зверей, которые принесли столько зла нашему городу и народу.
На нашей улице полностью разрушенных домов не было, а вот на соседних – много: целиком были сожжены и разрушены дома в Дмитровском переулке, несколько домов на Стремянной улице, попали бомбы и в здания исполкома и райкома.
Уже будучи взрослой и работая в детском саду, я старшим детям рассказывала о Ленинграде, о блокаде, о ребятах в осажденном городе, о хлебе того времени. Дети, притихшие, были очень внимательны. После таких занятий они очень бережно относились к хлебу…