Вторая областная реформа Петра Великого и становление уральской горно-заводской администрации
Д. А. Редин
История горно-заводского управления на Урале, в том числе и начальный ее этап, так часто обращала на себя исследовательское внимание, что очередное сочинение на данную тему требует предварительного объяснения побудительных авторских мотивов, которые могут быть сведены к следующему.
Так сложилось, что в историографии ураловедения, посвященного изучению XVIII в., горно-заводская тематика (во всех ее проявлениях) занимает исключительно доминирующее положение. Конечно, в значительной степени это обусловлено объективными причинами: крупная горно-заводская мануфактурная промышленность стала главным фактором, повлиявшим на процесс местного регионообразования. Будучи явлением масштабным и многогранным, она во многом обусловила региональную специфику практически во всех сферах жизни местного общества, приковав к себе внимание современников и потомков, в том числе и профессиональных историков. В то же время эти обстоятельства привели к своего рода аберрации исторического зрения: за деревьями не стало видно леса. История уральской металлургии (включая и историю ее управления) стала изучаться как некая самоценная и оторванная от широкого контекста данность. Такой подход к региональной истории XVIII в. очевидно исчерпал себя; тупиковая ситуация проявилась в кризисе ураловедческой историографии в конце 1980-х – 1990-е гг., в том числе в кризисе некогда (1960–1970-е) мощного и продуктивного научного направления, созданного в Уральском государственном университете им. А. М. Горького (Свердловск) профессорами В. Я. Кривоноговым, А. Г. Козловым и их коллегами и связанного с исследованиями социально-экономического и политического аспектов индустриального развития Уральского региона в XVIII в. Свидетельством этого кризиса могут послужить как хорошо известное и заметное падение интереса к традиционным проблемам истории горно-заводского Урала, так и попытки найти новые направления развития. После некоторой паузы историки Урала постепенно начинают приходить к пониманию необходимости принципиального смещения фокуса исследовательского интереса, к осознанию того, что Уральский регион на первом этапе его существования представлял интерес не только как колыбель крупной отечественной металлургии, что горно-заводская составляющая уральской истории должна, наконец, «вмонтироваться» в общую систематическую историю региона. Удачным примером такого рода новых исследований являются, в частности, труды коллектива историков Уральского государственного университета им. А. М. Горького и Института истории и археологии УрО РАН под руководством профессора Н. А. Миненко [см., например: Голикова и др., 1995; 2000; Апкаримова и др., 2003]. Результатом подобного подхода, кроме прочего, может стать то, что история уральской металлургии сама по себе приобретет иные историографические характер и значение, а наши представления о ней станут гораздо полнее и адекватнее. Эти соображения определили цель предлагаемой статьи: мне представилось небесполезным рассмотреть начальную фазу существования уральской горно-заводской администрации на общем фоне реформ местного управления, предпринятых Петром I в 1719–1725 гг. и известных в литературе под именем второй областной, или провинциальной, реформы.
Чтобы не пересказывать много раз описанные события, связанные с подготовкой и проведением административных преобразований последних лет царствования Петра, напомню лишь, что они были направлены на создание устойчивой, разветвленной и внятной системы специализированного государственного управления, каковой так и не удалось создать за все предшествующие годы. Думается, что четко выраженное стремление специализировать управление – одна из главных черт не только второй областной, но и вообще всех «больших» реформ 1719–1725 гг., к которым относится и областная. Будучи приверженцем принципов камерализма, провозглашавшего специализацию наряду с унификацией и централизацией важнейшими условиями правильного функционирования государственной системы, император постарался максимально полно воплотить их в жизнь, отделив судебную власть от административной (судебная реформа 1719–1722 гг.) и разделив общегражданское и отраслевое управление.
Именно в это же время в западных провинциях Сибирской губернии, куда по большей части входил Урал, происходили сложные структурные изменения, связанные с формированием системы горно-заводского управления. Создание горно-заводских административных учреждений объективно вписывалось в логику реформ и полностью отвечало камералистским требованиям. С этой точки зрения отраслевая вертикаль, подведомственная Берг-коллегии, мало чем отличалась от вертикали судебной, замыкавшейся на Юстиц-коллегии и Сенате, или податной, подчиненной Камер-коллегии. В то же время если судебные и податные учреждения, плохо ли хорошо, но были законодательно «вписаны» в систему местных органов власти, а деятельность их регламентировалась целым комплексом указов, носивших, говоря современным языком, пакетный характер, то горно-заводские учреждения всего этого были лишены. Судя по всему, центральная власть, изначально затевая преобразования местного госаппарата, не взяла в расчет необходимость учреждения особого местного управления промышленностью. Хотя руководство промышленностью и торговлей было выделено в самостоятельный блок, представленный Берг-, Мануфактур-, Коммерц-коллегиями и Главным магистратом, эти центральные учреждения первоначально не имели или почти не имели развернутой сети подведомственных органов. В первую очередь это касалось Берг-коллегии. Руководство строительством и надзор за функционированием горно-металлургических предприятий на местах было поручено гражданской администрации при участии коллежских комиссаров, чьи полномочия, по существу, не выходили за рамки чисто производственно-технических. Но увеличение количества горных мануфактур и особенно масштабное промышленное освоение Урала, превращавшегося в главный центр металлургии страны, показали, что развитие отрасли не является делом исключительно хозяйственного характера. Обеспечение строительства заводских сооружений и самого производственного процесса (особенно вспомогательного цикла) трудовыми ресурсами требовало массовых мобилизаций местного крестьянства. Возникавшие в ходе заводского действия разнообразные конфликтные ситуации требовали оперативного административного, а порой и судебного вмешательства. Функционирование мануфактур было невозможно без достаточного обеспечения транспортом, продовольствием и фуражом.
Все это вызвало потребность создания особого отраслевого управленческого звена в провинции. Известно, что на Урале первую попытку такого рода предпринял В. Н. Татищев, основав в 1720 г. в Кунгуре Горную канцелярию – родоначальницу уральской горно-промышленной администрации. Принципиально важно подчеркнуть: это была инициатива «снизу», явление чрезвычайно редкое в российской бюрократической практике, а уж в XVIII в. – тем более. По замыслу Татищева Горная канцелярия, или Сибирское высшее горное начальство, как вскоре стало называться это учреждение, должна была обладать всей полнотой не только производственной, но и административно-судебной власти в делах, касающихся горно-заводской отрасли. Не так считали чиновники, руководившие губернией и провинциями. Попытки горных властей расширить свои властные права за пределы заводского процесса натыкались на сопротивление гражданских администраций. И это сопротивление было достаточно эффективным и формально оправданным также и потому, что на их стороне неизменно оказывался весь комплекс нового административного законодательства, в котором не было места горному начальству. Известно, что наибольшие проблемы возникали с присылкой крестьян на заводское строительство, однако не только в связи с этим. Вятский провинциальный воевода полковник В. И. Чаадаев, например, запрещал своим подчиненным выделять фураж и дрова на нужды горных комиссаров. Сибирский губернатор кн. А. М. Черкасский грозно предупреждал о недопустимости осуществления судебных функций татищевскими уполномоченными. Кунгурский земский комиссар Г. Попов, ссылаясь на уже упомянутого воеводу В. И. Чаадаева, препятствовал горным властям в использовании местных канцелярских кадров [см. об этом: ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 9, л. 41–41 об., 79–79 об., 228–228 об.]. Конфликты на почве неприсылки крестьян на заводские работы возникали и позже, уже при В. И. Геннине. В частности, в мобилизации рабочей силы отказывали горным властям соликамский воевода кн. Н. М. Вадбольский, земские комиссары Шадринского и Окуневского дистриктов Толбузин и Бухвалов [см.: Юхт, 1985; Геннин, 1995, 104–107; ГАСО, ф. 34, оп. 12, д. 193, л. 71–71 об.].
Вынужденный в таких условиях выполнять поставленные задачи, В. Н. Татищев начал, что называется, «локтями» расчищать себе место в системе территориального управления. Поскольку горному начальству было недостаточно «ведать» только заводами и рудниками, а необходимо было стать полновластным хозяином населения тех территорий, на которых располагалось производство, нужно было организовать систему ведомственного административно-территориального деления.
В непосредственном подчинении Татищева и созданного им Сибирского высшего горного начальства находились казенные заводы – единственная опора горной власти на территориях. Управление этими предприятиями возглавляли заводские комиссары. Пределы их компетенции ограничивались собственно мануфактурой и связанным с ней производственным процессом. В ходе выполнения технических операций под властью заводских комиссаров оказывались и приписные крестьяне – жители окрестных слобод и деревень. Но вне заводского процесса приписные, будучи по своему юридическому статусу государственными крестьянами, выходили из подчинения заводским властям. Их непосредственными управителями становились слободские приказчики, назначавшиеся уездными воеводами из местной служилой мелкоты и подведомственные гражданскому руководству. Для В. Н. Татищева было крайне важным подчинить себе слободских приказчиков: это давало бы ему возможность распоряжаться приписными как в процессе производства, так и вне его, что снимало проблему мобилизации рабочей силы. Поначалу капитан пытался делать это явочным порядком. Так, например, по его приговору был наказан батогами приказчик Мурзинской слободы сын боярский В. Стадухин, виновный в ненадлежащей передаче дел своему преемнику Е. Аврамову, бывшему подьячему Верхотурской приказной избы. И Владимир Стадухин, и Ефрем Аврамов назначались на должность слободского приказчика указами верхотурских воевод и, стало быть, находились в их юрисдикции. Это обстоятельство, однако, не смутило горного командира. Примечательно, что проступок Стадухина вскрылся благодаря бдительности мурзинских мирских выборных, которые предпочли донести не прямому начальнику приказчика в Верхотурье, а именно В. Н. Татищеву [см.: ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 9, л. 214–216]. Но подобные действия не гарантировали устойчивого контроля над слободскими приказчиками и в зависимости от ситуации могли вызвать противоборство местных властей. Нормативная база, определенная Берг-коллегией, не давала легальных оснований для столь широкой трактовки полномочий горного начальства. Тогда Татищев, хорошо ориентировавшийся в текущем законодательстве, решил воспользоваться возможностями, предоставляемыми самим процессом реорганизации местного государственного управления. Он подвел под свои планы необходимую законодательную основу простым и изящным административным ходом, начав создавать дистрикты ведомственного подчинения. Первый из них – Уктусский – появился в конце 1721 г.