Пусть ворчат старики, — что нам их ропот?
За него не дадим монетки медной!
(5, 2—3).
Катулл выявляет самые разнообразные нюансы мира своей любви. Счастливая любовь полна солнца и света. "Поистине для тебя сияли ослепительные солнца" — Fulsere vere candidi tibi soles, — говорит он себе, вспоминая прошедшие времена (8, 8). Свою возлюбленную поэт называет светом (68, 132; 107, 6) и светлой богиней (68, 70). Он находит слова для выражения и безумной любви, и нежной привязанности, и определенных обязательств. Он понимает любовь как вечный союз святой дружбы (109, 6), такой верный союз, какого еще никогда не было (87, 3—4). Он утверждает, что любит Лесбию "не так, как любит каждый любовницу, а подобно тому, как родители любят своих детей" (72, 4). Увидев неверность и распутность Лесбии, Катулл признается, что не сможет больше ее уважать (55, 5), потому что она стала для него "намного дешевле и ничтожнее" (72, 6). И печаль, и обида, и разочарование выливаются, как обычно, в коротком стихотворении:
Целий, Лесбия наша, Лесбия эта,
Эта Лесбия, что была Катуллу
И себя самого и всех милее,
В переулках теперь, на перекрестках
Величавого Рема внуков ловит.
(58).
Возможно, в это время поэт пишет стихотворение-мольбу из четырех строк:
Если желаешь ты глаз моих свет подарить мне, мой Квинтий,
Иль даже то, что милей света чудесного глаз,
Не отнимай же того у меня, что намного дороже
Глаз и всего, что милей света чудесного глаз!
(82).
Теперь он высказывает сравнение, которое впоследствии повторится во всех литературах Европы: "По ее вине иссушилось сердце, / Как степной цветок, проходящим плугом / Тронутый насмерть" (11, 23—24). Теперь он убеждает себя вырвать любовь из сердца: "Долгую трудно любовь пресечь внезапным разрывом / Трудно, поистине так, — все же решись наконец! / В этом спасенье твое, решись, собери свою волю / Одолевай свою страсть, хватит ли сил или нет" (76, 13—16). Теперь очень пригодилась бы помощь друга, но в несчастье ее как раз не хватает. Тогда звучит небольшое стихотворение-жалоба:
Плохо стало Катуллу, Корнифиций,
Плохо, небом клянусь, и тяжко стало,
Что ни день, что ни час — то хуже, хуже...
Но утешил ли ты его хоть словом?
А ведь это легко, пустое дело!
Я сержусь на тебя... Ну где же дружба?
Но я все-таки жду хоть два словечка,
Пусть хоть грустных, как слезы Симонида.
(38).
Конечно, нельзя утверждать со всей определенностью, что Катуллу здесь плохо из-за несчастной любви. Может быть, он пишет в тяжелой болезни, может быть, ждет поддержки друга в других бедах. Кроме процитированных строк, разочарование в друзьях звучит еще в двух его стихотворениях (30; 77). Дружба для Катулла — это верность (fides — 102, 1—2). Непорядочно поступивший друг — нарушитель верности (perfidus — 30, 3). Такая лексика, пришедшая из юридических принципов, не была каким-либо исключением, такими же словами о дружбе говорил и критик неотериков Цицерон [22, 117—135]. Важнее то, что Катулл любит друзей. Он приглашает в гости Фабулла (96). Радость льется через край, когда из далекого путешествия вернулся Вераний:
О Вераний, из всех друзей ближайших
Миль на триста ко мне всех прочих ближе!
Ты ль вернулся домой, к своим Пенатам,
К братьям верным и к матери-старушке?
Да, вернулся, — как рад я сладкой вести!
Видя целым тебя, вновь буду слушать
Об испанских краях, делах, народах
Твой обычный рассказ; на шее виснуть,
Без конца целовать в глаза и губы!
Много ль в мире найдешь людей блаженных,
Кто меня веселей, меня блаженней?
(9).
Более чем две тысячи лет назад поселившийся в поэзии Катулла молодой повеса, грубиян, драчун имел нежное, доброе сердце. Такой тип лирического героя, видимо, вечен: аналоги ему иногда появляются в литературах всех народов.
Считается, что Катулл подарил французскому, испанскому, итальянскому и португальскому языкам слово "поцелуй" — basium [4, 345; 7, 49]. Это слово было неизвестно римлянам (они употребляли osculum или suavium). Принесенное Катуллом из равнин Северной Италии, оно утвердилось в латинском языке и вытеснило все остальные, а затем перешло в романские языки. Поэт употреблял в своих стихотворениях также множество старинных, архаических [7] форм, а также форм разговорного латинского языка [13; 15, 46—51]. Поэтому его язык не чисто литературный, он обнимает широкий спектр латинского языка. Часто задумываются, что же римского в эпиллиях Катулла, изображающих ненатуральные страсти далеких краев (63) или рассказывающих греческие мифы (64), и в малых стихотворениях, написанных по образцам ученых александийцев. Одни отвечают: чувствительность [1, 68], другие утверждают: усилия удержать равновесие между эмоциональным восторгом и прагматизмом [6, 378], третьи склонны думать, что главное — это перенесение римских юридических и социальных принципов в свой мир [5, 153—200].
К этим всем, без сомнения, правильным утверждениям, хотелось бы добавить еще одно: ругательства поэзии Катулла отдают потом предков-земледельцев молодого поэта, архаические формы напоминают высеченные в бронзе старинные римские законы, церемонии в сенате и в суде, а элементы фольклора звучат как фрагменты несохранившихся римских народных песен. Большинство деминутивов имеют не уменьшительный, а ласкательный характер. Так что Цицерон зря беспокоился. Переняв множество греческих элементов, руководствуясь принципами греческой эллинистической литературы, поэзия Катулла исполнена римским духом.
Списоклитературы
1. Bardon H. L’art de la composition chez Catull. Paris, 1943.
2. Bardon H. Propositions sur Catull. Bruxelles, 1970.
3. Birth T. Das antike Buchwesen in seinen Verhältnis zur Literatur. Berlin, 1882.
4. Büchner K. Die römische Lyrik. Stuttgart, 1976.
5. Catull. Wege aur Forschung. Darmstadt, 1975.
6. Granardo J. L’oeuvre de Catulle. Paris, 1967.
7. Hensch H. Das Archaische in der Sprache Catulls. Bonn, 1954.
8. Jenkyns R. Three Classical Poets. Cambridge, 1982.
9. Lafaye G. Catulle et ses modèles. Paris, 1894.
10. Newman J. K. Roman Catullus. Hildesheim, 1990.
11. Quinn K. The Catullan Revolution. London and New York, 1959.
12. Quinn K. Approaches to Catullus. New York, 1972.
13. Ross D. O. Catull. Cambridge, 1969.
14. Schäfer E. Das Verhäitnis von Erlebnis und Kunstgestalt bei Catull. Wiesbaden, 1966.
15. Schmidt E. A. Catull. Heidelberg, 1985.
16. Schulze K. P. Über das Prinzip der Variatio bei den römischen Dichtern. / Neue Jahrbücher, 1885, 131, 857—879.
17. Stoessl F. Valerius Catullus. Mensch. Leben. Dichtung. Meisenheim an Glan, 1977.
18. Syndikus H. P. Catull. Darmstadt, 1984, I—III.
19. Weinreich O. Die Distichen des Catull. Tübingen, 1926.
20. Wheeler A. L. Catullus and Traditions of Ancient Poetry. Berkeley-Los Angeles-London, 1974.
21. Wiseman T. P. Catullus and his World. Cambridge, 1985.
22. Шталь И. В. Поэзия Гая Валерия Катулла. М., 1977.