Отрывки из статьи Н. П. Анциферова "Петербург Достоевского"
В "Преступлении и наказании" разворачивает Достоевский пейзаж города в целую панораму Невы.
"Небо было без малейшего облачка, а вода почти голубая, что на Неве так редко бывает. Купол собора, который ни с какой точки не обрисовывается лучше, как смотря на него отсюда, с моста (Николаевского. - примеч. авт.), не доходя шагов двадцати до часовни, так и сиял, и сквозь чистый воздух можно было отчетливо рассмотреть даже каждое его украшение".
Здесь так четко очерчен пейзаж города, и можно ожидать, что Достоевский отдастся пушкинскому восторгу, но "необъяснимым холодом веяло на него (Раскольникова) всегда от этой великолепной панорамы; духом немым и глухим полна была для него эта пышная картина".
Еще не настали сроки, когда город заговорит властно и раскроются глаза его обитателей на его несравненную единственную красу, и Достоевский своим углублением и обогащением души Петербурга подготовил это время возрождения.
(...) Мокрый снег вновь и вновь проступает в глубине пейзажа, на котором развертывается жуткое действо. Это постоянный аккомпанемент к основной мелодии действия.
В этом падающем снеге Достоевский чувствовал выражение какой-то таинственной силы. Прозаические картины города одухотворяются им какой-то особой поэзией.
Не доходя до Сенной, встретил Раскольников черноволосого шарманщика с девушкой в кринолине, в мантилье, в перчатках и в соломенной шляпке с огненным пером, – все это было старое и истасканное; и она выпевала романс дребезжащим, но приятным голосом. Раскольников любил, "как поют под шарманку в холодный, темный и сырой вечер, непременно сырой, когда у всех прохожих бледно-зеленые больные лица; или, еще лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без ветру, знаете? а сквозь него фонари с газом блистают".
В этом соприкосновении с мокрым снегом происходит какое-то общение с затаившейся водной стихией. Она заставляет останавливаться проходящих через многочисленные петербургские мосты и всматриваться упорно в мутные воды, она приковывает внимание к мокрому снегу, дождю и туману, как к какой-то манящей силе, но силе темной. В ненастную петербургскую ночь обнажается бездна со всеми страхами и мглами. (Парафраз строк из стих. Ф. И. Тютчева "День и ночь", 1839, "И бездна нам обнажена / С своими страхами и мглами".) (...)
Дремлющие в недрах города силы хаоса сообщают жизни Петербурга, столь суетной и пошлой, исключительную напряженность. И этот город, "полный пошлости таинственной" (Из стих. А. А. Блока "Там дамы щеголяют модами...", 1906-1911.), оказывается городом фантастики, превращается в призрак, в видение.
Эта фантастика не заключается в дуалистическом рассечении жизни на явь и сон, прозу и поэзию, быль и сказку. Нет, ее особенность в неразличимости противоположных начал, в их нераздельной слитности, но только не в их механическом смешении. Чем петербургская жизнь привычнее, пошлее, тем полнее незримо присутствующей тайной.