«Нет, не одобрил бы... Что он одобрил бы, это нашу, семейную жизнь. Он так желал видеть во всем благообраие, счастье, спокойствие, и я с гордостью бы показал ему нас»[6].
Сущность Каратаева отрицает стремление в человеке к активной политической борьбе за свои права и независимость, и, следовательно, Толстой утверждает, что народному миропониманию чужды активные революционные методы борьбы за переустройство общества. Каратаев руководим отнюдь не расчетом, не разумом. Но в стихийных его побуждениях нет и ничего своего. Даже во внешности его снято все индивидуальное, а говорит он пословицами и поговорками, запечатлевшими в себе лишь общий опыт и общую мудрость. Нося определенное имя, имея свою биографию, Каратаев, однако, в полной мере свободен от собственных желаний, не существует для него ни личных привязанностей, ни хотя бы инстинкта охраны и спасения своей жизни. И Пьер не мучается его смертью, притом что свершается это насильственно и у Пьера почти что на глазах.
Каратаев не есть центральный образ русского мужика в «Войне и мире», а одна из многих эпизодических фигур наряду с Данилой и Балагой, Карпом и Дроном, Тихоном и Маврой Кузьминичной, Ферапонтовым и Щербатым и проч. и проч., ничуть не более яркая, не более облюбованная автором, чем многие из них. Центральным образом русского народа в «Войне и мире» является коллективный образ, воплощенный во множестве персонажей, раскрывающих величественный и глубокий характер простого русского человека — крестьянина и солдата.
Толстой по собственному замыслу изображает Каратаева не как характерного представителя солдатской массы, а как явление своеобразное. Писатель сам подчеркивал, что речь Каратаева, которая придает ему особый облик, и по стилю и по содержанию резко отличалась от обычной солдатской речи (см. т. IV, ч. I, гл. XIII). Толстой и не думал выдавать его за распространенный тип русского солдата. Он именно не таков, как другие. Он выведен как фигура своеобразная, оригинальная, как один из многих психологических типов русского народа. Если мы не считаем искажением образа крестьянской массы появление у Тургенева наряду с Хорем, Ермолаем, Бирюком, Бурмистром и др. Касьяна с Красивой .Мечи и Лукерьи-Живые мощи, то почему Каратаев в ряду множества иных народных характеров должен вызвать особые нарекания на Толстого? То обстоятельство, что Толстой впоследствии возвел в догму непротивление злу насилием и придал ей в годы революционного подъема значение политического принципа, не может влиять на оценку образа Каратаева в контексте «Войны и мира», где все строится на идее не противления злу.
Наделен Каратаев именем древнего философа Платона — так Толстой прямо указывает, что вот это-то и есть самый высокий «тип» пребывания человека среди людей, участия в движении времени истории.
Образ Каратаева вообще, пожалуй, наиболее непосредственно «сопрягает» в книге «картины жизни» с рассуждениями Толстого самого широкого охвата. Здесь открыто сходятся, взаимно «высвечивая» друг друга, искусство и философия истории. Философская мысль тут прямо внедряется в образ, «организует» его, образ же животворит собою, конкретизирует, заземляет ее построения, ищет им собственно человеческую оправданность и подтверждение.
Сам Толстой, говоря в одной из редакций эпилога «Войны и мира» о «большинстве... читателей», «которые, дойдя до исторических и тем более философских рассуждений, скажут: «Ну, и опять. Вот скука-то», — посмотрят, где кончаются рассуждения, и, перевернув страницы, будут продолжать дальше», заключал: «Этот род читателей — самый дорогой мне читатель... от их суждений зависит успех книги, и их суждения безапелляционны... Это читатели художественные, те, суд которых дороже мне всех. Они между строками, не рассуждая, прочтут все то, что я писал в рассуждениях и чего бы и не писал, если бы все читатели были такие». И сразу же, вроде бы вполне неожиданно продолжил: «...Если бы не было... рассуждений, не было бы и описаний».
Так создатель «Войны и мира» объяснял, что ввести истинный взгляд на историю было его неизменной целью, о достижении которой он постоянно и всячески заботился, самое же существо этого взгляда предполагало прежде всего развертывание «описаний». Историю ведь для Толстого сотворяла, придавая ей смысл и значение, вся жизнь всех людей. Но художник и словно бы не верил, что «описания» одни, без подпор, вполне могут выдержать чрезвычайнейшую нагрузку.
Образ Платона Каратаева через восприятие Пьера Безухова.
При этом Каратаев дан в романе как фигура традиционная. В характере Каратаева Толстой раскрывает тип той «большей части крестьянства», которая, по выражению Ленина, «плакала и молилась, резонерствовала и мечтала... — совсем в духе Льва Николаича Толстого»[7]. Рассказ Каратаева о его личной судьбе по существу не содержит в себе ничего одиозного. Он служит иллюстрацией прочного семейно-хозяйственного быта в крестьянстве. .Рассказ о купце, простившем разбойника, виновника своих бедствий (наиболее острый идеологический момент в образе Каратаева), является одним из сотен подобных рассказов, веками ходивших по русской земле. Предельная гипербола альтруизма, составляющая идейный смысл этого рассказа, в условиях диких нравов средневекового варварства знаменовала собой борьбу за торжество высокого этического начала, провозглашала преодоление эгоистических инстинктов, и потому с таким восторгом передавалась из уст в уста. Несомненно, что Толстой нарочито сгустил краски, рисуя образ Каратаева архаическими речевыми средствами в духе «древлего благочестия». Несомненно также и то, что моральные формулы и образцы, служившие ориентирами для патриархального народного сознания, были наивны и нередко уводили в сторону от социальной борьбы, но они способствовали формированию того высокого морального облика русского крестьянина, который засвидетельствован многими памятниками древнерусского эпоса и произведениями классической литературы. Этот высокий моральный облик умение преодолевать эгоистические инстинкты, ограничиваясь скромным минимумом для удовлетворения личных потребностей, никогда не терять самообладания, сохранять оптимизм, и приветливость к окружающим — Толстой считал с полным основанием чертой народной и, как образец, противополагал ее порочным явлениям дворянской жизни и захватнической войны. Каратаев появляется в романе не сам по себе, а именно как контраст после сцены расстрела, которая окончательно лишила Пьера моральной точки опоры, и Каратаев оказался необходим в качестве антитезы, дающей ориентир, противоположный миру порока и злодеяния и ведущий героя в крестьянскую среду в поисках моральной нормы.
Образ Платона сложнее и противоречивее, он чрезвычайно много значит для всей историко-философской концепции книги. Не больше, впрочем, чем Тихон Щербатый. Просто это — другая сторона «мысли народной». Литературоведами сказано много горьких слов о Платоне Каратаеве: что он непротивленец; что характер его не изменяется, статичен, и это плохо; что у него нет воинской доблести; что он никого особенно не любит и, когда погибает, пристреленный французом, потому что из-за болезни не может больше идти, его никто не жалеет, даже Пьер.
Между тем о Платоне Каратаеве Толстым сказаны важные, принципиально важные слова: «Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого»;
«Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали Соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда».
Каратаев — уже немолодой солдат. Прежде, в суворовские времена, он участвовал в походах. Война 1812 года застала его в московском госпитале, откуда он и попал в плен. Здесь нужна была уже не воинская доблесть, а терпение, выдержка, спокойствие, умение приспособиться к условиям и выжить, дождаться победы, в которой Платон был уверен, как всякий русский человек того времени. Выражает он эту веру по-своему, пословицей: «Червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае». И потому правы исследователи последнего времени[8], которые подчеркивают крестьянскую крепость, выносливость, трудолюбие, оптимизм Каратаева как важные положительные, истинно народные черты. Без умения терпеть и верить нельзя не только выиграть трудную войну, но вообще жить.
Каратаев — фигура гораздо менее самостоятельная в идейно-композиционном отношении, чем другие солдаты и мужики в «Войне и мире». Данила, Щербатый, Мавра Кузьминична имеют значение сами по себе. Каждого из них можно изъять из текста романа, сделать героем небольшой новеллы, и он не потеряет своего художественного значения. С Каратаевым этого сделать нельзя. Его появление в романе и трактовка его характера в противоположность другим персонажам из народа обусловлены основной линией романа — линией Пьера и теми явлениями жизни, на фоне которых он выступает. Образ Каратаева в романе выполняет совершенно ясную задачу — противопоставить искусственности и условностям аристократии простоту, правду крестьянской жизни; индивидуализму Пьера — воззрения крестьянского мира; злодеяниям захватнической войны с ее мародерством, расстрелами и надругательствами над человеческой личностью — идеальные формы альтруизма; общей идейной и нравственной растерянности — спокойствие, твердость и ясность жизненного пути русского мужика. Причем все эти качества — простота и правда, мирское, коллективное начало в мировоззрении, высокая этика альтруизма и спокойная твердость мировоззрения — мыслились Толстым как исконные свойства русского народа, которые он воспитал в себе веками своей многотрудной жизни и которые являются его прочным национальным достоянием. В этом — бесспорный положительный идейный смысл образа Каратаева, который, как многие художественные элементы толстовских произведений, гиперболизирован и не является натуралистической иллюстрацией идеологии автора.