Нередко в стихах Твардовского не только узнаваемый предмет, но и рядовая житейская ситуация становится для рассуждений, философских обобщений. Из дежурной фразы обычного праздничного поздравления («Когда обычный праздничный привет…») внимательный взгляд адресата выделяет пожелание долгих лет. И тут же скептический ум вскрывает очевидную бессмыслицу этой трафаретной фразы, ее узаконенную бестактность и даже жесткость. Горечь и раздражения маскируются в апелляций к всеобщему опыту, который
…всем одно твердит,
Что долгих лет, их не бывает просто,
И девятнадцать или девяносто –
Не все ль равно, когда их счет закрыт.
Воображаемый диалог с «поздравителем» перерастает в спор с собственными горестными мыслями. Эмоциональное междометие «но, боже мой» предваряет найденный аргумент. В нем – и прорвавшаяся досада, и радость от того, что одержана маленькая победа над грустной арифметикой, отыскан очевидный, а потому особенно убедительный довод. Однако поэт не спешит представить этот довод. Вначале он четко формирует то, что нужно оспорить:
Но, боже мой, и все–таки неправда,
Что жизнь с годами сходит вся на клин,
Что есть сегодня, да, условно, завтра,
Да, безусловно, вздох в конце один.
Категорическое несогласие с тем, что «жизнь с годами сходит вся на клин», заключено в анафорическом «нет», которое, начиная последнее четверостишье, возвращает к эмоциональному, «Но, боже мой, и все-таки неправда». И хотя очевидно, что человеку не дано задержать быстротекущее время, все же память не подвластна этому закону:
Нет, был бы он не выносимо страшен,
Удел земной, не будь всегда при нас
Ни детства дней, ни молодости нашей,
Ни жизни всей в ее последний час.
Осознание того, что рождение и смерть разделяет целая жизнь, понимание того, что вспоминания о самых светлых днях жизни – и о детстве, прежде всего, – остаются с человеком всегда, вера в то, что силой мысли и воображения можно вернуть прекрасные мгновения бытия в самый страшный час его, - все это без высоких слов и трескучих фраз о смысле жизни и предназначении человека освобождает думы о конечности земного бытия от безысходной тоски.
2.2 Связь времен (характерная черта общества позднего Твардовского)
Подобные отношения к памяти, к детству, подобная оценка его в жизни человека, роднят размышления Твардовского с размышлениями и оценками его поэтических предшественников, - Лермонтова, Некрасова, Сурикова, Тютчева:
Играйте же дети! Растите на воле!
На то вам и красное детство дано,
Чтоб вечно любить это скудное поле,
Чтоб вечно вам милым казалось оно.
Храните свое вековое наследство,
Любите свой хлеб трудовой –
И пусть обаянные поэзии детства
Проводит вас в недра землицы родной!…
(Некрасов);
Весело текли вы,
Детские года!
Вас не омрачили
Горе и беда.
(Суриков)
Сравнение с тютчевскими:
Как ни тяжел последний час –
Та непонятная для нас
Истома смертного страданья, -
Но для души еще страшней
Следить, как вымирают в ней
Все лучше воспоминанья …
Очевидное следование традициям русской поэзии – это принципиальная творческая позиция А. Т. Твардовского. И она проявляется не только в схожести оценок и акцентов, но и в тематической и образованной преемственности, роднящей лирику Твардовского с лирикой его предшественников.
2.3 Стиль Твардовского, совершенство и простата.
В русской поэзии философские размышления традиционно связаны с природой, с которой, в свою очередь, тесно связана жизнь человека, его души. Рассказ о природе часто является исходным звеном философской лирики. Особенно любила в русской поэзии осень. Но у каждого поэта осень своя, неповторимая.
В пушкинской лирической новелле осень с ее «пышным природы увяданием» напоминает кратковременное лихорадочное цветение «чахоточной девы, которая на смерть осуждена». Удивительно, но подобное описание ничуть не контрастирует с рассказом о творческом вдохновении, которым охвачен лирический герой Пушкина.
Для Некрасова осень – «славное» время, когда
…здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит.
Для Тютчева осенние дни – это пора, когда
Ущерб, изнеможение – и на всем
Та кроткая улыбка увяданья,
Что в существе разумном мы зовем
Божественной стыдливостью страданья.
Касочные, ослепительные осенние пейзажи Бунина выполнены, почни на пределе естественности, на грани натуральности. Полыхающая бунинская осень словно списана с полотен импрессионистов. Осенний лес в стихотворений «Листопад» –
…точно терем расписной,
Лиловый, золотой, багряный,
Стоит над солнечной поляной,
Завороженный тишиной.
Этот лес, объятый «мертвым молчанием», воплощает «последние мгновения счастья» Осенние пейзажи Бунина, как и многие пейзажи Тютчева, изящны и в то же время размашисты, пространственны. Они выполнены такими яркими поэтическими цветообозначениями (блеск лазури голубой, блеск серебра осенней паутины, зловещий блеск и пестрота дерев, пожар заката, пурпурный блеск огня и золота, хрустальный день, лучезарный вечер, чистая и светлая лазурь неба), что это делает почти невозможным присутствие в подобном пейзаже человека.
У Твардовского осенняя природа не блещет, не ослепляет своими красками, не страшит своей предсмертной красой, потому что осенние картины выполнены приглушенными матовыми красками. И по масгитабу его пейзажи скромнее, камернее. Осенний лес перестает ощущаться как некий многокрасочный массив, он предстает то в виде уютной, прогретой солнцем полянки, где «На дне… жизни, на самом донышке» хорошо посидеть «на солнышке, на теплом пенушке», то в виде осинника с настоявшимся запахом, «горьковатым и легкоморозным», то в виде садика, который без листьев стал «беднее, светлей и смирней». И отдыхающее поле в изображений Твардовского – это в поздней лирике – всего лишь дачный огород, где ощутим «дымок садового костра», а «земля с дернинкою сухой не отдает нимало духом тленья».
В осенних зарисовках Твардовского осень всегда добра, тепла. Ощущение теплоты создается концентрацией лексики, либо прямо связанной с обозначением тепла (Безветренны, теплы – почти что жарки, один другого краше, дни – подарки), либо косвенно свидетельствующей о тепле. Такой теплый пейзаж лишен односторонней временной перспективы. Он не обращает уже мысль только к будущей зиме. Спокойные, естественные, предельно реалистические осенние картины Твардовского не воспринимаются как сезонная гибель зеленого мира. Его осенние пейзажи – это рассказ о жизни природы с экскурсом в прошлое (Как пот, остывает горячего лета усталость) и взглядом в будущее (Перед какой безвестною зимой так свеж и ясен этот мир осенний).
Наполненный конкретными бытовыми реалиями, насыщенный атрибутами незримого присутствия человека, пейзаж у Твардовского становится рассказом не только о жизни природы, но и рассказом о жизни человека. Внимательно всматриваясь в картины осени, поэт видит в ней важнейший итоговый период в круговороте природы и естественно и закономерно переходит к размышлениям о человеческом бытии:
Как пот,
Остывает горячего лета усталость.
Ах, добрая осень,
Такую бы добрую старость:
Чтоб вовсе она не казалось
досрочной, случайной
И все завершилось,
как нынешний год урожайный;
Чтоб малые только
ее возвышали недуги.
И шла бы она
под уклон безо всякой натуги.
Осенние мысли и настроения лирического героя Твардовского во многом созвучны мысли, которые мы находим в классической русской поэзии. Сравнение у Е. Баратынского:
А ты, когда вступаешь в осень дней,
Оратай жизненного поля,
И перед тобой во благостыне всей
Является земная доля;
Когда тебе жительские образы,
Труд бытия вознаграждая,
Готовится подарить свои плоды
И спеет жатва дорогая,
И в зернах дум ее собираешь ты,
Судеб людских достигнув полноты, -
Ты так же ли, как земледел, богат?
Герой Твардовского в осеннем лесу, «в наклонных лучах недалекого вечера», часто предается итоговым размышлениям:
И пусть оно так,
что морская немалая –
Твой век целиком,
да об этом уж нечего.
Я думу свою
без помехи под случайную,
Черту подведу
стариковской палочкой:
Нет, все – таки нет,
ничего, что по случаю
Я здесь побывал…
Умиротворенность осенней природы преображает человека: осенью утихают душевные бури, приглушаются страсти, появляется желание следовать природной гармоний. Но герой Твардовского понимает, что мечта о «доброй старости» часто так и остается всего лишь мечтой, что
…только в забвенье
тревоги и боли несущей
Доступны утехи
и этой мечты простодушной.
Однако гораздо чаще, замечая, как «не впервые дожди в теплой листве шевелят», герой Твардовского испытывает иное чувство:
Не пропускай, отмечай
Снова и снова на свете
Легкую эту печаль,
Убыли – прибыли.
Все их приветствуй с утра
Или под вечер с устатку…
Здравствуй, любая пора,
И проходи по порядку.
Эти простые строки с глаголами в форме повелительного наклонения лишены назойливого дидактизма. С ними несовместимы и глутливое «с устатку», и «бухгалтерское» «убыли-прибыли». И все же эти строки внушают спокойное осознание естественности и неизбежности возрастных перемен, в которых всегда сосуществуют вместе и приобретения, и потери.
Представляя противоречивый и многогранный мир современного человека, Твардовский словно хочет сказать, что и его героя заботит то, что заботило героя А. С. Пушкина, Е. А. Баратынского, М. Ю. Лермонтова, Ф. И. Тютчева, С. А. Есенина. Потому мы и не воспринимаем Твардовского таким поэтом, который всегда стремиться говорить только о том, о чем еще не сказано, высказаться так, как до него еще никто не говорил. Твардовский говорит о вечном, говорит – на первый взгляд – просто, открыто. Вот потому в его лирике уживаются и меткое народное словцо, и пословицы, и поговорки, вот потому в ритмике Твардовского угадывается живая разговорная интонация, а в мыслях его узнается народная философия. Умелые, береженые «заимствования» из народной речи помогают А. Т. Твардовскому переложить на свой лад традиционные мотивы русской философской лирике.