Есть еще одна характерная грань в юношеских стихах Брюсова. Составляя уже зрелым поэтом свой сборник «Juvenilla» («Юношеское»), который в свое время не увидел света, потому что у автора не хватило денег на издание, Брюсов открыл его быстро ставшим популярным «Сонетом к форме»:
Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка.
Так бриллиант невидим нам, пока
Под гранями не оживет в алмазе.
Так образы изменчивых фантазий,
Бегущие, как в небе облака,
Окаменев, живут потом века
В отточенной и завершенной фразе.
Слова об «отточенной завершенной фразе» стали для Брюсова своего рода сrеdо его литературной деятельности. Уже в юношеских стихах видно стремление к почти математической выверенности стихотворных строк, стремление использовать все известные размеры и системы просодии. Он пытается даже, взяв в качестве образца опыты древнеримских лириков, создавать однострочные стихотворения. Таково знаменитое «О, закрой свои бледные ноги». В брюсовских тетрадях тех лет можно найти еще примеры подобных стихов. Он с полной серьезностью относился к этим попыткам, оправдывая их не только историческим опытом, но и тем, что «идеалом для поэта должен быть один такой стих, который сказал бы душе читателя все то, что хотел сказать ему поэт...» *. Брюсов пробует писать стихи в духе японского и китайского стихосложения, активно разрабатывает новые приемы версификации, пытается применить в русском стихе то новое, что вводили во Франции Бодлер, Верден и Малларме.
В первых сборниках Брюсова ясно слышны отзвуки многих французских поэтов второй половины XIX века. В них звучат демонические темы Бодлера, напевные медитации Верлена, вызывающая раскованность Рембо. Многое было взято Брюсовым и из их эстетических программ. 'Свою зависимость от французских символистов Брюсов не скрывал. Эти воздействия совмещаются с влиянием Г. Гейне, сказывающимся в иронических интонациях, эмоциональности, подчеркнутом протесте против ханжества.
Брюсов довольно быстро почувствовал ограниченность своих первых поэтических шагов. «Нет! не читай этих вымыслов диких»,— обращается он к читательнице своей первой книги. Потом повторяет: «Мои прозренья были дики». В «Meeumesse» у него возникает тема одиночества, горькое ощущение отсутствия контакта с окружающими.
Хотя он по-прежнему провозглашает:
Я не знаю других обязательств,
Кроме девственной веры в себя,—
но все чаще начинает говорить о невозможности человеческой духовной близости из-за характера жизненных условий. «В безжизненном мире живу»,— замечает он в одном из стихотворений. Эта тема безжизненного мира начинает развиваться все полнее и полнее. Его лирический герой — все чаще прохожий, одинокий путник, никому и ничему не нужный человек. «Бреду в молчаньи одиноком» — одно из самых характерных настроений героя Брюсова в «Meeumesse». Слова «бродить», «брести» становятся одними из самых любимых: «И снова бредешь ты в толпе неизменной...», «Тихо бреду я, печальный...», «Меж людей, как в тумане, брожу...» и т. д.
Эта горестная нота одиночества, бродяжничества, бесприютности иногда приобретает очертания жуткие:
Мне снилось: мертвенно-бессильный,
Почти жилец земли могильной,
Я глухо близился к концу.
И бывший друг пришел к кровати
И, бормоча слова проклятий,
Меня ударил по лицу.
Нет ничего в мире, что может поддержать человека, примирить его с жизнью, даже друг на пороге могилы оказывается врагом. Кругом враги. Конечно, Брюсов еще не видел социальных причин распадения людских связей, источников отчуждения, но само обращение к этой теме,— и не в виде слезливых сетований надсоновского характера, а как мужественное и суровое признание бесчеловечности жизненных обстоятельств,— говорило о потенциальных возможностях его таланта.
Первые авторские сборники Брюсов выпускал еще будучи студентом Московского университета. В 1899 году он заканчивает его и начинает сотрудничать в журнале «Русский архив» Это был историко-литературный журнал, на страницах которого впервые увидели свет многие замечательные документы отечественной истории, Четырехлетняя работа Брюсова в журнале отвечала одной из самых коренных особенностей его творческого склада — глубокому интересу к накопленной человечеством культуре. По существу, здесь началась работа Брюсова в области истории русской литературы. Все последующие годы он не оставлял историко-литературных занятий. Это значительная и важная часть его наследия. С необычайной скрупулезностью Брюсов исследовал мельчайшие детали стиля многих писателей, обстоятельства возникновения тех или иных произведений. Он внимательно следил за специальными изданиями, посвященными истории русской поэзии и был их взыскательным критиком. Дарование Брюсова — историка русской и европейской литературы, особенно поэзии, видно в его многочисленных статьях о новых и старых' поэтах. Брюсов был одним из ведущих специалистов в этой области; и под конец жизни с полным основанием писал: «Сейчас я чувствую себя сведущим, как никто, в вопросах русской метрики и метрики вообще. Прекрасно знаю историю русской поэзии, особенно XVIII век, эпоху Пушкина и современность. Я специалист по биографии Пушкина и Тютчева и никому не уступлю в этой области». Основы этого знания были заложены именно в эти, студенческие и первые послестуденческие, годы.
В конце 90-х годов происходят значительные перемены в модернистски течениях в литературе. Если в начале и середине 90-х годов модернизм обнаруживал себя отдельными разрозненными выступлениями ряда поэтов и публицистов, то на рубеже веков он постепенно приобретает все более оформленный и широкий характер. В 1899 году вышел первый номер журнала «Мир искусства». Начатый как чисто художнический, журнал позже обращается и к литературе. В 1901 году в Москве возникает издательство «Скорпион», ставшее основным центром, вокруг которого группировались символисты. В эти годы Брюсов знакомится и сближается с К. Бальмонтом. В его окружении появляются А. Курсинский, А. Миропольский, Г. Бахман и другие молодые литераторы, тяготевшие к «новой поэзии». Символизм (в газетах того времени чаще говорилось просто «декадентство») постепенно вырисовывается не как вздорное увлечение нескольких молодых поэтов, а как определенное литературное течение. Уже отпала необходимость публиковать статьи и стихи под многочисленными псевдонимами, чтобы создать видимость школы. Она начала свое существование.
Одной из первых книг, выпущенных книгоиздательством «Скорпион», стад сборник Брюсова «TertiaVigilia» («Третья стража»). Ставшие самыми известными и популярными стихи этой книги были объединены в раздел «Любимцы веков». Этот заголовок будет встречаться не раз в его последующих сборниках. Иногда аналогичные разделы он будет называть иначе («Правда вечная кумиров», «Властительные тени», «Образы святые» и т. п.), но практически в каждом сборнике будет появляться раздел или цикл стихотворений, посвященных истории.
В «Третьей страже» перед нами проходят древняя Ассирия, Двуречье, Египет, Греция, Рим, европейское средневековье и Возрождение, первые века отечественной истории и относительно близкое по времени событие — наполеоновская эпопея. Под пером поэта возникают и реальные исторические лица, и герои мифов, безымянные персонажи разных эпох, долженствующие выразить характерные черты своего времени. Стихи Брюсова написаны по-разному: одни — как бы от лица самих героев («Ассаргадон», «Клеопатра», «Цирцея»), другие — от имени автора, словно бы ставшего свидетелем тех или иных событий («Халдейский пастух», «Скифы», «Данте в Венеции»), или в виде размышлений поэта о судьбе иных цивилизаций и героев прошлого. Но все эти стихи меньше всего напоминают «реконструкцию прошлого»; стремление поэта вовсе не в том, чтобы рисовать картины на исторические темы. В них ощутимо бьется пульс современности.-
Безумцы и поэты наших дней
В согласном хоре смеха и презренья
Встречают голос и родных теней,—
так начинает Брюсов стихотворение об одном из своих любимых героев — Данте. «Голос родных теней» дорог поэту не только величием мысли героев прошлых эпох, но и тем, что в нем явственно слышно то, что особенно важно сейчас самому поэту.
Героев Брюсова объединяет ясность и определенность характера, дерзновенность мысли, преданность избранному пути, страстность служения своему призванию и своему историческому предназначению. И ассирийский царь-завоеватель, и безымянный халдейский пастух, который «первый начертал пути своих планет», и Данте, «веривший в величие людей», и все остальные его герои — разрушители и созидатели — при всей несовместимости и по существу противоположности своих поступков — все они прежде всего деятельны. Брюсова привлекает сила ума и духа этих людей, дарующая им возможность возвыситься над сиюминутными будничными заботами и мелкими страстями, открыть неведомое, повести мир к новым рубежам. Правда, герои Брюсова всегда одиноки, ими движет Рок, или личная жажда познания, или страсть к власти. Никому из них не свойственно чувство служения людям, никто не идет на самопожертвование, но в то же время сила и страстность их характеров, устремленность к единой цели не только поднимает их над заурядностью, но как бы превращает в творцов истории.
Объясняя и пытаясь внутренне оправдать вызывающее одиночество своих героев, Брюсов замечает:
К нам немного доходит из прошлого мира,
Из минувших столетий,— немного имен;
Только редкие души, как луч Алтаира,