Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были – по одной на каждую –
Две головки мне дарованы.
Но обеими – зажатыми –
Яростными – как могла! –
Старшую у тьмы выхватывая –
Младшей не уберегла.
Две руки – ласкать-разглаживать
Нежные головки пышные.
Две руки – и вот одна из них
За ночь оказалась лишняя.
Светлая – на шейке тоненькой –
Одуванчик на стебле!
Мной еще совсем не понято,
Что дитя мое в земле.
К лету 1923 года Цветаевой была составлена книга «Лебединый стан», так и не вышедшая при ее жизни. Это книга гражданской лирики, клятва в верности – нет, не белогвардейцам и контрреволюции – а мужу, подвигу, поэтизированным добровольцам. Возникает и тема поэта – в образе Андрея Шенье, боровшегося против якобинской диктатуры и погибшего на гильотине.
Андрей Шенье взошел на эшафот.
А я живу – и это страшный грех.
Есть времена – железные для всех.
И не певец, кто в порохе – поет.
И не отец, кто с сына у ворот
Дрожа срывает воинский доспех.
Есть времена, где солнце – смертный грех.
Не человек – кто в наши дни – живет.
Сначала Марина Цветаева с теми, кто побежден, кто против революции. Но потом она приходит к убеждению, что в Гражданской войне победителя быть не может. Цветаева оплакивает всех, погибших в этой войне.
Ох, грибок ты мой грибочек, белый груздь!
То шатаясь причитает в поле Русь.
Помогите – на ногах нетверда!
Затуманила меня кровь-руда!
И справа и слева
Кровавые зевы,
И каждая рана:
- Мама!
И только и это
И внятно мне, пьяной.
Из чрева – и в чрево:
- Мама!
Все рядком лежат –
Не развесть межой.
Поглядеть: солдат.
Где свой, где чужой?
Белый был – красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был – белый стал:
Смерть побелила.
- Кто ты? – белый? – не пойму! – привстань!
Аль у красных пропадал? – Ря-азань.
И справа и слева
И сзади и прямо
И красный и белый:
- Мама!
Без воли – без гнева –
Протяжно – упрямо –
До самого неба:
- Мама!
Цветаеву осуждали за многочисленные увлечения. Были у нее романы и реальные, и выдуманные. Многим она посвящала стихи – Завадский, Антокольский. Алексеев, режиссер В.М. Бебутов, драматург В.М. Волькенштейн, князь С.М. Волконский, молодые поэты Е.Л. Ланн и Э. Л. Миндлин, красноармеец Борис Бессарабов, А.А. Стахович. Но все это была лишь попытка спастись от одиночества, поиски понимающей души. Позже она вспоминала свой диалог с дочерью:
«- Марина! Чего Вы бы больше хотели: письма от Ланна – или самого Ланна?
- Конечно, письма!
- Какой странный ответ! – Ну, а теперь: письма от папы или самого папы?
- О! – Папы!
- Я так и знала!
- Оттого, что это – Любовь, а то – Романтизм!»[24]
В этом диалоге как нельзя более точно определено отношение Цветаевой и к мужу, и к «романам». Сергей был Единственным, все остальные – прочими.
Весной 1921 года Цветаева просила Илью Эренбурга, уезжавшего в Европу, отыскать ее мужа, о котором она не имела никаких известий почти три года. И он находит Сергея, живого и здорового, в Константинополе. Потом Эфрон переезжает в Прагу, начинает учиться, поступает на филологический факультет университета. У Цветаевой нет сомнений – надо ехать к мужу. Она прощается с молодостью, со страной, с друзьями, подводит итоги прошлого. Отъезд ее не раз откладывался, были трудности с оформлением паспортов, не хватало денег. Уезжали налегке, все вещи были проданы или раздарены. Провожал Цветаевых их друг – музыкант, актер А.А. Чабров-Подгаецкий.
Берлин.
После эмиграции Цветаева два с половиной месяца жила в Берлине в пансионе. Эти несколько недель были очень насыщенными по количеству встреч, дружб, увлечений, стихов… В этот короткий промежуток времени написан цикл стихов «Земные приметы», обращенный к издателю А.Г. Вишняку – новому бурному и кратковременному увлечению Цветаевой. Эти стихи непохожи на прежние. Они уже не так открыты, словно уходят в глубину переживаний. Чувства выражены изысканно-зашифрованно. В Берлине же произошла встреча с Андреем Белым, находившимся тогда в сложной жизненной ситуации. Цветаева помогала ему, чем могла – своим присутствием, дружеской поддержкой. В Берлине произошло одно из важнейших событий в жизни Цветаевой, повлиявшее на ее жизнь на многие годы – заочная эпистолярная встреча с Борисом Пастернаком. «Дорогой, золотой, несравненный мой поэт!» – обращался он к Цветаевой в первом же письме. Теперь в мире у нее был верный и непридуманный друг.
Чехия.
Берлин не был долгим пристанищем Цветаевой. Она решила ехать в Чехию, где учился ее муж, а правительство выплачивало некоторым русским эмигрантам – писателям и ученым – стипендию-пособие за счет золотого запаса, вывезенного в гражданскую войну из России. В Берлине уже не осталось человеческих отношений, которыми Цветаева могла бы дорожить – уехал Белый, разладилась дружба с Эренбургом, исчерпало себя увлечение Вишняком.
Первого августа Цветаева с дочерью приехали в Прагу, но жить в городе было слишком дорого, и Цветаевы поселились в поселке Дольние Мокропсы. За три с половиной года чешской жизни они переменили несколько мест: Дольние и Горние Мокропсы, Иловищи, Вшеноры. Все это были дачные поселки в предместье Праги, в основном жили там русские эмигранты.
Тяжелые послереволюционные годы, ряд разочарований в Берлине сильно угнетали Цветаеву, ей казалось, что женщина, человек в ней уже погибли, остался только поэтический дар. Первые чешские стихи – цикл «Сивилла»
Сивилла: выжжена, сивилла: ствол.
Все птицы вымерли, но Бог вошел.
Сивилла: выпита, сивилла: сушь.
Все жилы высохли: ревностен муж!
Сивилла: выбыла, сивилла: зев
Доли и гибели. – Древо меж древ.
Державным деревом в лесу нагом –
Сначала деревом шумел огонь.
Потом, под веками – вразбег, врасплох,
Сухими реками взметнулся Бог.
И вдруг, отчаявшись искать извне,
Сердцем и голосом упав: во мне!
Сивилла: вещая! Сивилла: свод!
Так Благовещенье свершилось в тот
Час нестареющий, так в седость трав
Бренная девственность, пещерой став
Дивному голосу…
- так в звездный вихрь
Сивилла: выбывшая из живых.
Преодолеть эту пустоту Цветаевой помогла чешская природа. Она пишет большой цикл «Деревья», посвятив его своей чешской подруге Анне Тесковой. Эти стихи показывают постепенное умиротворение Цветаевой. В этом цикле можно наблюдать очень редкие для нее картины природы, цветовые и зрительные ассоциации. Она рисует пейзажи, преображая деревья поэтическим видением, одушевляя и очеловечивая их.
Когда обидой – опилась
Душа разгневанная,
Когда семижды зареклась
Сражаться с демонами –
Не с теми, ливнями огней
В бездну нисхлестнутыми:
С земными низостями дней,
С людскими косностями, --
Деревья! К вам иду! Спастись
От рева рыночного!..
....................................
Что в вашем веянье?
Но знаю – лечите
Обиду Времени
Прохладой Вечности.
Но юным гением
Восстав – порочите
Ложь лицезрения
Перстом заочности.
....................................
Первый год жизни в Праге был для Эфронов спокойным и счастливым. Жили не богато, но нужды не было. Отношения между соседями были спокойными, дружественными. Большинство эмигрантов были молоды, готовы помочь и поддержать друг друга. Появилась возможность писать – за год Цветаева создала более девяноста стихотворений, закончила поэму «Молодец» и книгу записок «Земные приметы».
Через год хозяин дома в Мокропсах подал на Эфронов в суд за плохое содержание комнаты. Он проиграл дело, но семья все равно перебралась в Прагу. Эта перемена была для Цветаевой большим событием: «Я сейчас на внутреннем (да и на внешнем!) распутье, год жизни – в лесу, со стихами, с деревьями, без людей – кончен. Я накануне большого нового города (может быть – большого нового горя?!) и большой новой в нем жизни, накануне новой себя»[25].
В то время Цветаева была поглощена перепиской с молодым критиком Александром Бахрахом. Стихи, обращенные к нему, основывались на его молодости и чистоте. В этих стихах Цветаева создает образ давно желанного сына, сына своей души: «…я не сделаю Вам зла, я хочу, чтобы Вы росли большой и чудный, и, забыв меня, никогда не расставались с тем – иным – моим миром!» Когда переписка прервалась, отношение Цветаевой к этой дружбе стало напряженно-драматическим.
От переписки этой Цветаеву заставило отойти знакомство с Константином Болеславовичем Родзевичем. Пожалуй, это был ее единственный настоящий страстный, а не интеллектуальный и придуманный роман. Цветаева не скрывала своей любви, поэтому осталось множество воспоминаний свидетелей об этом романе:
«…Он прошел большой жизненный путь. Он был миниатюрный весь, деликатный. Правдивый и открытый, но одновременно и лукавый… Безответственность, но рыцарство огромное. Он был очень тонкий, тактичный… Марина Цветаева дала ему огромный аванс, который он и оправдал мужеством своей жизни, верностью политическим взглядам и верностью ее памяти. Хотя казалось, что между ними была большая диспропорция», -- вспоминала Аля Эфрон.
«…Этот человек был абсолютной противоположностью Сережи: ироничный, мужественный, даже жестокий. К Марине он большого чувства не питал, он ее стихов не ценил… Его послали в Испанию, в батальон белых эмигрантов. На войне он был довольно жесток, и его боялись…» [26]
Счастье оказалось коротким. Эта любовь подарила нам две потрясающие по силе поэмы – «Поэму Горы» и «Поэму Конца». «Поэма горы» – поэма любви в момент наивысшего счастья, предчувствующей неизбежность конца, знающей об обреченности. Гора у Цветаевой – символ высоты чувств, духа, бытия – высоты героев над бытом. И именно эта высота – залог трагического исхода.