Не делили мы тебя и не ласкали,
А что любили, так это позади
Я ношу в думе твой светлый образ, Валя,
А Алеша выколол твой образ на груди. (6)
Нельзя не вспомнить о телефонном романе с Парижем. Разговоры между Высоцким и Мариной Влади становятся все взволнованнее и романтичнее. Девушки-телефонистки уже не ограничивают их во времени, заворожено слушая, как «звезда» со «звездою» говорит – и все о любви. Ничего и придумывать не надо – песня слагается сама собой:
Девушка, здравствуйте! Как вас звать? «Тома»
«Семьдесят вторая! Жду, дыханье затая.
Быть не может, повторите, я уверен дома!
Вот уже ответили. Ну здравствуй, это я!» (174)
Выбор неофициальных форм личного имени придает стихотворениям Высоцкого просторечно-разговорный оттенок, и обусловлено это тем, что носители данных имен – представители простого народа. Автор реалистически передает манеру употребления и соотнесенность групп имен с конкретными социальными слоями общества. Сам Высоцкий отмечал: «Героев я не ищу в каждом из нас похоронено по крайней мере тысяча персонажей… Я не знаю, это трудно объяснить, где я беру героев для песен – вот они здесь, вы все здесь передо мной сидите».
Официальные формы имени (Аграфена, Евстигней, Иван, Марья) поэт вводит в свои фольклорные стихотворения. В них оживает нечто важное и неожиданное для русской поэзии индустриального XX века.
Использование данных форм личного имени обогащения языковую структуру его произведений и способствует выражению народного мироощущения. Песни к кинофильму «Иван да Марья» погружают нас в мир старины, рассказывают о нелегком солдатском быте, передают неповторимую атмосферу русской ярмарки, где все поет и все играет:
Подходи народ, смелее!
Слушай, переспрашивай!
Мы споем про Евстигнея
Государя нашего. (311)
Примечательно то, что в данном стихотворении автор использует для именования царя и его дочери имена, которые были свойственны только крестьянской среде. Но это является вполне стилистическим оправданием: стихотворение так и дышит искрометным юмором, но он чувствовал себя абсолютно уверенно в этой стихии «скоморошества и балагурства», которую достоверно воссоздал в этом стихотворении:
В себе представьте сцену,
Как папаша Евстигней
Дочь – царевну Аграфену
Хочет сплавить поскорей
Но не получается
Царевна не сплавляется (311)
Этот культ смеха уходит в глубь народной жизни и сохраняется там веками. В поэзии Высоцкого он нашел выход в «свет», хотя и язык и смех у него не является, строго говоря, фольклорным. Это, скорее всего, искусство поэта – профессионала, редкий пример фольклорного сознания у современного человека. Тут все от народного ума – настроение, интонации, обороты, мыслям. Наверно, только у настоящего русского поэта женихам царской дочери выступает соловей-разбойник, который в своей серенаде величает ее Феней и Груней:
Во лесных кладовых моих уйма товара –
Два уютных дупла, три пенечка гнилых
Чем же я тебе, Груня, не пара?
Чем я, Феня, тебе не жених? (318)
2.3. Стилистические функции мифонимов и поэтонимов.
Мир русской народной сказки всегда привлекал поэта. Но он не копировал сказочные сюжеты, а придумывал свои, оставляя от традиционной сказки нескольких героев. Потому песни-сказки Высоцкого наполнены духом старины и духом современности одновременно. Это единство ограничено и глубоко характеризует менталитет русского человека «Сказочные» обзоры, создаваемые поэтом, занимают особое место в его творчестве. Только у Высоцкого они могут заключать в себе юмористические, комические, сатирические характеристики. Например: Водяной Высоцкого рассказывает о себе следующее:
Я старый больной, озорной Водяной,
Но мне надоела, квартира
Лежу под корягой простуженный, злой,
А в омуте мокро и сыро. (313)
У Лешего обязательно есть Лешачка:
Нету мочи, нету сил, -
Леший как-то недопил –
Лешачку свою бил и вопил… (113)
Вряд ли традиционный сказочный персонаж мог допустить такие «вольности» в своем поведение.
В довольно неприятную ситуацию попал у поэта Оборотень:
Привет, добрый тень, я так – Оборотень
Неловко на днях обернулся
Хотел превратиться в дырявый плетень,
Да вот посередке запнулся. (312)
Русалка оказалась в затруднительном положении, в которое нередко попадают весьма доверчивые женщины:
И Русалка – вот дела!
Честь недолго берегла –
И однажды, как смогла, родила, -
Тридцать три же мужика
Не желают знать сынка, –
Пусть считается пока – сын полка. (112)
Только у Высоцкого, на его «сказочно-реальной, / Цвето-музыкальной» ярмарке можно увидеть, как
Емелюшка Щуку мнет в руке,
Щуке быть ухой – вкусным варевом
Черномор Кота продает в мешке, -
Слишком много Кот разговаривал. (315)
Только герои Высоцкого способны отведать студень из Белого Бычка:
Эй слезайте с облучка,
Добрые люди!
Да из Белого Бычка
Ешьте студень! (314)
В «заповедных и дремучих, страшных Муромских лесах» поэта можно посмотреть на жутковатое веселье нечести:
Соловей-разбойник главный им устроил буйный пир,
А от них бы Змей трехглавый и слуга его – Вампир, -
Пили зелье в черепах, ели бульники,
Танцевали на гробах, богохульники. (94)
Произведения Высоцкого, где поэтом использованы мифонимы из русских сказок, дают возможность присмотреться к истоку, основе русского скоморошества, «к особым, глубоко традиционным взаимопониманиям народной толпы и того, кто ее развлекает, потешит, становиться выразителем ее настроений [Крылова Н., 1988, с.493].
Художественное ерничество – одно из слагаемых поэзии в России, одна из черт национального артистизма, который требует публичности, потому что в ней заключается совместная разрядка и для автора – исполнителя и для толпы. В такой разрядке состоит главный общественно-социальный смысл скоморошества на Руси. В этом, вероятно и одна из составных творческой природы Высоцкого. И имена собственные играют не последнюю роль.
Стихотворения, в которые Высоцкий вводит мифонимы и поэт, сближают полярные стороны бытия – от скоморошьей вольницы он свободно переходит к интонациям романтическим аозвышенным:
Долго Троя в положении осадном,
Оставалось неприступную твердыней,
Но троянцы не поверили Кассандре
Троя, может быть, стояла б и поныне (106)
И вновь мы видим перекличку далекой античной действительности с современной жизнью. Автор в стихотворении не один раз повторяет:
Но ясновидцев впрочем, как и очевидцев –
Во все века сжигали люди на кострах. (107)
В стихах Высоцкого, как в жизни, все перемешано высокое нередко соседствует с низким, комическое – рядом с трагическим. Даже к своему творчеству поэт относился с иронией. В качестве стилистического средства снижения канонического образа Музы он использует шутку:
Я щас взорвусь, как триста тонн тротила, -
Во мне заряд не творческого зла
Меня сегодня Муза – посетила, -
Немного посидела и ушла. (192)
2.4. Стилистическое использование библионимов.
В стихах, где Высоцкий используется библионимы, мы не увидим восторженной религиозности и слепого поклонения Богу. В них – знание жизни, опыт, накопленный поколением людей, вера в свои силы и возможности, умение с юмором относится к различным поворотам судьбы.
Традиционные библейские персонажи порой, в интерпретации поэта, приобретают новое, неординарное звучание. Высоцкого «Антиклерикальной песне» автор с юмором переосмысливает библейский сюжет о посещении Марии Святым духом. У Высоцкого он утрачивает религиозную возвышенность и ситуация описывается с точки зрения обыкновенного человека, в данном случае, обманутого мужа. Поэтому не является удивительным, что поэт в стихотворении называет Богородицу зеленым сниженным именем – Машка.
Ох, я встречу того Духа –
Ох, отмечу его в ухо.
Дух – он тоже, Духу рознь
Коль Святой – так Машку брось! (97)
Да и Дух воспринимается не как одно из воплощений Бога, а как нашкодивший мужичок, которому есть за что «дать в ухо».
Употребление библионимов у Высоцкого можно обнаружить и в стихотворениях, которые далеки от религиозной тематике. Например, в знаменитую песню об альпинистах «Вершина» поэт вводит в качестве яркого сравнения библионимов Вечный огонь:
Как Вечный огонь, сверкает днем
Вершина изумрудным льдом,
Которую ты так и не покорил. (82)
В этих нескольких строчках автор сумел точно уловить и передать эмоциональное состояние людей такой трудной и опасной профессии, объяснить, почему они вновь и вновь отправляются покорять свои «вершины».
Наиболее частотным, как отмечалось в 1 главе нашей работы, в онимическом пространстве поэзии Высоцкого является библионим поэзии Высоцкого является библионим Бог. Причем, значительно чаще он употребляется поэтом в составе устойчивых сочетаний и поговорок. В текстах автора они могут выполнять различные функции. Так, в стихотворении «Баллада о бане» это одно из средств создания лирического юмора:
Благодать или благословение
Ниспошли на подручных твоих
Дай нам Бог, совершить омовенье,
Окунаясь в святая святых (262)
Нередко современные люди упоминают имя Бога в «суе». То же можно обнаружить и в поэтических текстах Высоцкого:
Граждане! Зачем толкаетесь
На скандал и ссору нарываетесь –
Сесть хотите? Дальняя дорога?
Я вам уступлю, ради Бога. (140)
Такое употребление библионима Бог придает стихотворениям Высоцкого своеобразный эффект. Действительно, в реальной жизни мы очень часто, сами того не замечая, произносим данные выражения. Автор сумел в своих произведениях отметить и передать эту яркую черту, свойственную для разговорной речи современного русского человека.