Подобная мучительная «вненаходимость» поэта-символиста в отношении к явленному, воплощенному бытию «мешает определять его обычными словами» и актуализирует в эссе Гиппиус поэтику отрицаний в выстроенных по принципу «от противного» характеристиках: «не эрудит», «не философ», «не метафизик», «вне многих интеллигентских группировок», своим обликом («бледный, тихий, каменный, как никогда») ассоциирующийся с «вечно пребывающим, вечно изменяющимся обликом Прекрасной Дамы». В призме указанных параллелей воспринимаются и общественно-политические искания Блока предреволюционного десятилетия, и его стихи о России как о «вечно облик меняющей Прекрасной Даме», в которых ощущалась «даже не любовь, а какая-то жертвенная в нее влюбленность, беспредельная нежность».
Воссоздавая выразительный словесный портрет Блока «очень скоро после революции» («Лицо у него было не просветленное; мгновеньями потерянное и недоуменное»), Гиппиус сопрягает личностное с глобально-историческим и проводит парадоксальную, а потому облеченную в осторожно-вопросительную модальность параллель с прежним душевным состоянием поэта, ожидавшим появления сына: «Может быть, и тут для Блока приоткрылась дверь надежды? Слишком поздно?». В концепции Гиппиус утопическая надежда на революцию как на земное воплощение метафизического идеала до неузнаваемости сместила и деформировала водоразделы осознанной и стихийно-бессознательной сфер в творческом акте Блока: «Собственно, кощунство «Двенадцати» ему нельзя было ставить в вину. Он не понимал кощунства. И главное, не понимал, что тут чего-то не понимает. Везде особенно остро чувствовал свое «ничегонепониманье» и был тонок, а вот где-то здесь, около религии, не чувствовал – и был груб».
Знаменательная встреча с Блоком в трамвае, эта «последняя встреча на земле», явившая роковое рассечение «личного» и «общественного» в отношениях автора и героя эссе, запечатлена Гиппиус как одно из наиболее зримых воплощений его «коренной трагичности», которая «сделалась видимой для всех» и по силе и глубине своей не отменялась последующими прозрениями, но предопределяла скорый и неминуемый исход: «Он буквально задыхался; и задохнулся».
Предложенный З.Гиппиус опыт эссеистского «прочтения» ряда важнейших аспектов личностной и творческой биографии Блока представляется ценным как в историческом, так и в методологическом планах. Пытливым и пристрастным взглядом современника и активнейшего участника культурной жизни Серебряного века здесь восприняты истоки драмы и Блока, и его поколения, и до некоторой степени всего символистского мировидения, по-своему реагировавшего на вызовы катастрофического времени. В россыпи частных наблюдений, эскизных зарисовок, подчас с нескрываемой субъективностью подбираемых эпитетов, деталей, речевых характеристик для Гиппиус оказываются чрезвычайно существенными поиск особого языка («около слов»), приближенного к пониманию и раскрытию именно данной творческой личности; обнаружение объективно значимых сцеплений личностно-биографического плана с закономерностями эстетических поисков и отношений художника с историей.
Список литературы
[i] Блок А.А. Избр. соч. М., 1988. С.449.
[ii] Гиппиус З. Мой лунный друг // Воспоминания о Серебряном веке / Сост., авт. предисл. и коммент. В.Крейд. М., 1993. С.139 – 170. Далее текст эссе приводится по данному изд.
[iii] Ничипоров И.Б. Жанр эссе // Ничипоров И.Б. «Поэзия темна, в словах невыразима…». Творчество И.А.Бунина и модернизм. М., 2003. С.203 – 227.
[iv] Курсив в цитате принадлежит З.Гиппиус.
[v] Курсив в цитате принадлежит З.Гиппиус.