На гранях лет, на водных гранях
Смоленск возник и вырастал,
В нем у черты кипел охранной
Прилива западного вал.
Ты Мономаховым собором
Столетья долгие стоял
И ты ж, в святом своем отпоре,
Его святую твердь взрывал[x].
Но мастерами Годунова,
И Алексея, и Петра
Стен отлито кольцо литое
Броня смоленского ядра.
Бьет в эти стены непогода,
Напрасно шлет за ратью рать:
На них двенадцатого года
И сорок третьего печать.
«Смоленские мотивы» в трубачевской (а теперь и в нашей) судьбе — это особый этап. Мы приводим здесь небольшой фрагмент из одноименной статьи, републикацию которой намеревались осуществить с согласия ученого еще при жизни. «Смоленские мотивы», кроме указанной нами книги, публиковались также в журнале «Русская речь» в 1992 году (№ 4, с. 72—88; № 5, с. 63—71; № 6, с. 51—61). Настоящая публикация (вступительные строки этой работы) осуществляется по изданию: Трубачёв О. Н. Из смоленских мотивов (Гнёздово, горуня) // Slavia, 1992, roč. 61, s. 4, с. 495–502.
***
И поныне впечатляет сохранившийся памятник днепровских верховьев — Гнёздово чуть ниже Смоленска по Днепру, вернее — громадная группа курганов в этом месте: самое крупное скопление курганов Древней Руси. Что представляло собой это Гнёздово? «Кладбище языческого Смоленска»? «Не здесь ли было первичное Гнездо смольнян…?» — спрашивает смолянин С. П. Писарев, и вопрос этот прозвучит непраздно, если вспомнить такие центры древней городской и государственной жизни других славян, как польское Gniezno, чье название образовано от того же самого славянского корня, что и Гнёздово. Дело еще отчасти в том, что начало гнездовских курганов датируют тем же IX-ым веком, в котором летопись в первый раз упоминает город Смоленск. Вопросы эти — решать историкам. Они же исследуют и другой смежный вопрос: кем основано Гнёздово? Относимое также (весьма предположительно) к IX веку начало пути из Варяг в Греки охотно связывалось с активностью самих скандинавов-варягов, а в гнездовских курганах отмечались находки скандинавских вещей и западного оружия. Отсюда совсем недалеко до признания Гнёздово варяжским поселением, и такое положение популярно особенно в западноевропейских исследованиях. Присутствие варягов не вызывает сомнений. Какая-то часть этих варягов навеки упокоилась в гнездовских курганных погребениях. Неслучайно, например, одна из берестяных грамот, открытых в Смоленске, как оказалось, была написана скандинавским руническим письмом. Но это, как говорится. Лишь с одной стороны. А с другой стороны, нельзя забывать о том, на что также обращают наше внимание археологи, — о том, что «основная масса гнездовских курганов не содержит оружия. Поэтому наиболее взвешенным суждением нужно признать то, согласно которому Гнёздово — поселение и некрополь — принадлежало основному населению этих мест, славянам, Руси.
Шло время, и свет христианской веры, восходя вверх по Днепру, постепенно достиг и этих мест. К 988 году относят крещение Киевской Руси при Владимире. В общем доказано, что христианство несло с собой культуру письма. Однако именно в Гнёздове, отстоящем довольно далеко на север от Киева, в одном из гнездовских погребальных курганов была обнаружена надпись кирилловским письмом — древнейшая на Руси, несколько более древняя, чем само крещение Руси Владимиром, и это сообщает проблеме Гнёздова особую прелесть загадки.
То, что называют кириллицей, генетически связано с греческим письмом, и его возникновение естественно искать в зоне непосредственно греческого влияния. Известную из летописи запись договоров Руси с греками первой половины X века также естественно ассоциировать с кириллицей. Но договоры писались в Византии, а гнездовская надпись, практически — того же времени, найдена далеко на севере, в земле Верхнего Поднепровья. Конечно, тут уместно вспомнить о том, что «массовому» крещению Руси Владимиром предшествовал ряд менее «массовых», порой даже индивидуальных, актов крещения русских людей и иноплеменников, состоящих на службе, и что крещения эти имели место в Константинополе и других греческих владениях, как, например, крещение при патриархе Фотии в 867 году, после чего естественно предполагать, что крещеная Русь вновь возвращалась восвояси и могла распространяться по всей днепровской трассе. Но так однозначно вся культурная проблематика знаменитой гнездовской надписи все же не решается, поэтому стоит задержаться на ней несколько более подробно.
Летом 1949 года археологическая экспедиция МГУ на раскопках курганов у деревни Гнёздово под Смоленском обнаружила в кургане Nr. 13 разбитый сосуд с надписью. Собственно, содержанием кургана оказалась весьма богатое погребение воина с одной или двумя рабынями, каролингским мечом IX века и арабскими диргемами, самый поздний из которых датирован началом X века. Интереснее же всего прочего оказалась именно надпись — из одного довольно ясно читаемого слова кириллицей древнего образца, которую публикаторы-историки попытались прочесть как гopqxma, допуская, что речь идет о горчице (надпись на горшке с пряностями?). С того момента и началась дискуссия, которая длится уже сорок лет и успела коснуться за это время различных вопросов. Как и следовало ожидать, лингвист подверг это чтение историка суровой и в целом справедливой критике, указав, в частности, на невозможность формы горухща (и прежде всего — последовательности звуков - хщ- !) в древнерусском языке и предложив свое, формально вполне корректное чтение горушна, что подразумевало бы (зьрна) горушьна мн. ‘горчичные (зерна)’. На смену интерпретатору-лингвисту пришел затем опять археолог, который усмотрел в разбитом горшке амфору античного вида для перевозки не сыпучих тел, а жидкостей — вина и масла (хотя, насколько мне известно, греки в амфорах перевозили все, что угодно, вплоть до зерна пшеницы и соленой рыбы!); археолог заключил(а), что это амфора из восточной Тавриды и что в ней хранилась нефть, привезенная с юга, о чем якобы гласила надпись, которую при желании можно прочесть горуща, то есть ‘горючая’. Как видим, фантазия интерпретаторов в основном не шла дальше констатации здесь своего рода наклейки на консервной банке с наименованием товара. Почему при этом никто из них не приводит хоть каких-то примеров подобного обыкновения сравнимой древности, а значит, никто не задумывается над типологией аргументации? Те примеры своего рода надписей — «этикеток», какие некоторые их них все же приводят, являются владетельными надписями и уже тем самым не подтверждают авторских прочтений. Следующий по времени солидный опыт интерпретации гнездовской надписи опять принадлежит лингвисту, критически разобравшему заодно все предшествующие попытки и всю относящуюся сюда литературу. А. С. Львов (а речь идет именно о нем) солидарен с археологом Корзухиной, что надо читать гороуща, по которому якобы было исправлено потом на гороунща…
Список литературы
[i] Советская Россия. 14 декабря 2001 г. С. 5.
[ii] Гиндин Л. А. Олег Николаевич Трубачев // Отечественные лексикографы. XVII–XX века / Под ред. Г. А. Богатовой. — М., 2000. С. 483.
[iii] Трубачев О.Н. Славянская филология и сравнительность. От съезда к съезду // Славянское языкознание. XII Международный съезд славистов: Доклады российской делегации. — М., 1998. С. 3.
[iv] Топоров В. Н. К семидесятилетию О. Н. Трубачева // Этимология. 1997–1999. — М., 2000. С. 3–4.
[v] Трубачев О.Н. В поисках единства. М., 1992. С. 177.
[vi] Трубачев О. Н. В поисках единства. Взгляд филолога на проблему истоков Руси. — Изд. 2-е, доп. — М., 1997. С. 5–6.
[vii] Трубачев О. Н. Предисловие // Смирнов С. В. Отечественные филологи-слависты середины XVIII — начала XX вв.: Справочное пособие. — М., 2001. С. 6.
[viii] Трубачёв О. Н. В поисках единства. М., 1992. C. 177.
[ix] Публикуется по автографу П. Н. Савицкого: Государственный архив РФ. Ф. 5783. Оп. 1. Ед. хр. № 514. Л. 103.
[x] В 1611 г. последние защитники Смоленска взорвали себя в соборе, построенном Владимиром Мономахом в 1098 г. (примечание в автографе П. Н. Савицкого. — О. Н.).