Вот новый! Боже! Дождалась я - твой!
Когда ж конец тревогам?.. Конрад мой,
Ужель совсем тебе не мил покой?
Ты так богат: ужель мы не найдем
В краю, прекрасней этого, свой дом?
Ты знаешь, мне не страшен целый свет,
Но я дрожу, когда тебя здесь нет,
За жизнь дрожу - не за мою - твою,
Что ласк бежит и жаждет быть в бою.
Как странно: сердце, нежное со мной,
Идет на мир и на себя - войной!"
"Да, странно. Но, растоптано давно,
Как жалкий червь, мстит, как змея, оно!
К нему не снидет благость неба вновь,
В нем нет надежд, одна твоя любовь.
А твой упрек... знай, я вдвойне палим:
Любовь к тебе есть ненависть к другим.
Связь эту разорви, и, полюбя
Других людей, - я разлюблю тебя.
Но не страшись. Былое - вот залог,
Что и в грядущем ты мой светлый рок.
Теперь же, о Медора, твердой будь:
Сейчас пора мне - ненадолго - в путь".
"В путь! Сердце точно чуяло во сне,
Что вновь солжет мечта о счастье мне!
Сейчас? Но как же? Ведь едва ли миг,
Как подошел и кинул якорь бриг;
Второго нет еще, и отдохнуть
Им надо, прежде чем пуститься в путь.
Нет, шутишь ты; иль хочешь укрепить
Мой дух заране, порешив отплыть?
Не мучь меня. Пойми: в игре такой
Отчаянье родится, не покой.
Молчи, любимый! Поспеши со мной
За скудный стол, что с радостью живой
Сбирала я, чтоб быть тебе слугой.
Гляди, что за плоды я собрала!
Ища, перебирая все, рвала
Я лучшие. За ледяным ключом
Я трижды гору обошла кругом.
Да, ночью свежим будет твой шербет:
Как блещет он в сосуде, в снег одет!
Сок пьяных лоз тебя не веселит,
К вину суровей ты, чем исламит;
Я - рада, хоть воздержанность твою
Все принимают за эпитимью.
Идем; фонарь серебряный зажжен,
Сирокко злого не боится он;
Идем; тебя моих служанок рой
Потешит пляской, песней иль игрой,
Иль я сама, гитару взяв мою,
Любимой песней душу напою,
Иль Ариосто мы рассказ вдвоем
О брошенной Олимпии прочтем.
А ты бы хуже был, уйдя теперь,
Чем тот, забывший клятву, злобный зверь,
Изменник... Твой блеснул улыбкой взор,
Когда я сквозь безоблачный простор
Брег Ариадны показала с гор,
Когда шутила, с болью пополам,
Что воплотиться горестным мечтам,
Что так же море Конрад предпочтет...
И Конрад обманул: он - здесь, он - вот!"
"Да, здесь я, здесь и буду здесь опять,
Пока надеждам суждено сиять
И жизни цвесть. Но мигов быстрый лет,
Неудержим, разлуку нам несет.
Что толковать, в какой плыву я край?
Всему конец в мучительном "прощай".
Я все б открыл, но некогда. Итак -
Не бойся: ждет нас неопасный враг,
А здесь на страже опытный отряд,
Что не боится никаких осад;
И без меня ты будешь не одна,
Толпою жен и дев окружена;
И помни, что опять нам быть с тобой,
Нас безопасный, сладкий ждет покой.
Чу! Рог! Жуан зовет. Пора идти.
Дай губы. И еще! Еще! Прости!"
Взвилась, метнулась вновь к нему на грудь,
Что тяжко силится передохнуть, -
И он не смеет ей взглянуть в глаза,
Где спряталась бесслезная гроза;
В его руках прекрасных кос волна
Плеснула, дикой прелести полна;
Любовью переполнено сверх сил,
Чуть билось сердце то, где он царил!
О! выстрел пушки грянул в небосклон:
Закат; и солнце проклинает он.
Безумно стан он обнял дорогой;
Вновь льнет она с безмолвною мольбой!
Ее на ложе снес он, жарких глаз
Не отводя, как бы в последний раз;
Он знал: в ней все, что в мире он обрел.
Устами жаркими коснулся лба. - Ушел?
XV
"Ушел?" - как часто страшный тот вопрос
Тут прозвучит средь одиноких слез!
"Лишь миг назад здесь был он!.." На утес
Она спешит через портал и там
Дает свободу хлынувшим слезам.
Течет струя их, так светла, чиста,
Но не хотят сказать "прощай" уста:
Как мы ни верим, ни хотим, ни ждем -
Отчаянье в том слове роковом.
На все черты прозрачного лица
Легла печаль; не будет ей конца;
Заледенел лазурный кроткий взор
И неподвижно устремлен в простор -
Вдруг вдалеке встает как призрак он,
И меркнет взор, слезами затемнен.
Из-за ресниц они плывут росой -
И так им часто литься в час ночной.
"Ушел!" - и к сердцу руки поднесла,
Потом их к небу кротко подняла;
Взглянула: пену океан клубил
И парус мчал; глядеть не стало сил;
Через портал пошла назад она:
"Нет, то не сон; я брошена одна!"
XVI
Поспешно вдоль утесистых громад
Шел Конрад вниз, не поглядев назад:
Боялся, огибая поворот,
Увидеть он с тропы, что вниз ведет,
Тот одинокий, живописный дом,
Что слал привет ему в пути морском,
А в нем - она, печальная звезда,
Чей нежный свет ему сиял всегда;
Нельзя глядеть, да и мечтать нельзя:
Покой манит, но - гибелью грозя.
Все ж замер он на миг, желанья полн
Не жертвовать покоем ради волн.
Но нет - нельзя! Пусть льется слезный
дождь -
Сдержав волненье, не отступит вождь!
Он слышит бриз попутный, видит бриг;
Все силы духа он собрал в тот миг,
Ускорив шаг. Когда ж его ушей
Коснулся шум погрузки, скрип снастей,
Все звуки суеты береговой,
Слова команды, весел плеск живой;
Когда на мачту юнга влез пред ним,
И вздулся парус выгибом тугим,
И каждый с побережья замахал
Платками тем, кто будут пенить вал,
И взмыл кровавый флаг, - как хладно он
Был слабостью недавней удивлен!
С огнем в глазах и с сердцем ледяным,
Он чувствует, что стал собой самим;
Летит он, мчится - и замедлить смог
Лишь там, где скалы сходят на песок,
Безумный шаг; но не затем, чтоб грудь
Могла вольней прохладный бриз вдохнуть,
А чтоб вернуть медлительную стать
И пред толпой смятенным не предстать:
Он знал искусство покорять сердца
Надменной маской хладного лица;
Он сух и замкнут - и нескромный взгляд
Его черты отводят иль страшат:
Его движенья, непреклонный взор
Всегда учтивы, но таят отпор;
И всякий знал: не слушаться нельзя.
Когда ж хотел он чаровать, - скользя
В сердца людей той музыкою слов,
Что шла от сердца, - всякий был готов
Ему внимать, бессилен и смущен,
Дарами доброты обворожен.
Но к этому он редко снисходил:
Он не пленять - повелевать любил.
Дурным страстям предавшись, с юных дней
Ценил он страх, а не любил людей.
XVII
Его конвой уже стоит в рядах,
С Жуаном во главе. "Все на местах?" -
"Все; погрузились; лишь один баркас
Ждет атамана". -
"Плащ и меч". - "Тотчас".
И в перевязь он продевает меч,
Скрепив ее, и плащ струится с плеч.
"Позвать мне Педро". Тот пришел. Быстрей,
С учтивостью, хранимой для друзей,
Раскланялся с ним Конрад, "Вот листок,
Где несколько доверья полных строк;
Прочти. Удвой охрану. Как придет
Ансельмо в гавань, пусть и он прочтет.
Три дня (при ветре) - и закончим путь,
Здесь жди нас на заре; спокоен будь!"
Пожав пирату руку, он идет
И горделиво прыгает в вельбот;
Плеснули волны, вмиг окружены
Мерцаньем фосфорящейся волны;
Достигли судна; он взошел на ют;
Свисток залился: все к снастям бегут;
Он видит, как послушен бриг; он прыть
Своих людей снисходит похвалить.
На юного Гонзальво он глядит -
Но что он вздрогнул? Что печален вид?
Увы! Он видит замок над хребтом,
И снова ожил миг разлуки в нем:
А видно ли Медоре судно их?
Ее вдвойне любил он в этот миг!
Но до утра ему немало дел,
Сдержался он и больше не глядел,
Сошел в каюту и с Гонзальво там
Дал волю планам, замыслам, мечтам;
Приборы взял, опору моряка,
И карту развернул у ночника;
До полночи они беседу длят,
Но на часы не смотрит зоркий взгляд.
Меж тем свежеет ветер, и вперед
Корабль, как сокол, свой стремит полет.
Скользят хребты вдоль пенной полосы,
Земля близка, и дороги часы;
И вдруг в трубу замечен узкий вход
В залив, где скрыт Паши галерный флот;
Все сочтено; огней дозорных стан
Чуть светит у беспечных мусульман.
Бриг проскользнул, невидим вдалеке,
И стал в засаде, как бы в тайнике,
Среди крутых и прихотливых скал,
Чей резкий очерк небо пронизал.
Без сна все, за работу: близко цель;
Все рвутся в бой - на суше, на воде ль.
Склонясь над зыбью, атаман их вновь
Спокойно речь ведет, и речь - про кровь!
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
Conosceste i dubiosi desiri?
Dante. Inferno, v. 120. {*}
{* Вам двойственные ведомы желанья? Данте. Ад.}
I
В порту Корони шхун проворных рой;
В домах огни за ставнею резной:
Сеид-паша устроил пир ночной.
Ведь он в цепях пиратов привезет -
И празднует победу наперед;
Султанскому фирману верный, в чем
Поклялся он Аллахом и мечом,
Весь флот, все войско он готовит в бой:
Бахвалятся бойцы наперебой,
Считают пленных, делят горы благ,
Хотя еще не побежден их враг.
Лишь в путь, а завтра (каждый убежден)
Пиратов - в цепи, в пламя - их притон!
Пока ж дозор пусть дремлет, коль готов
И наяву, как в грезах, бить врагов,
Кто мог, тот на прибрежье поспешил
Воинственный излить на греков пыл:
Пристало чалмоносным храбрецам
Грозить блестящей саблею рабам!
Врываются в дома - но без резни,
И потому столь благостны они,
Что все разрешено им в эти дни!
Лишь иногда обрушится удар -
Для практики: бой завтра будет яр.
Всю ночь гульба; кто жизнью дорожит,
Обязан тот хранить веселый вид
И потчевать непрошеных гостей,
Проклятия тая до лучших дней.
II
Повит чалмой, высоко сел Сеид;
Толпа вождей вокруг него сидит.
Плов съеден, и посуда убрана;
Сеид велел себе подать вина,
Хоть на вино у мусульман запрет;
Гостям подносят ягодный шербет;
Дым чубуков клубится меж гостей;
Под дикий бубен пляшет рой алмей;
Вожди лишь утром сядут на суда:
Во мраке ведь коварнее вода,
А после пира сладостней покой
Здесь, на шелках, чем там - над глубиной.
Пируем же, пока не пробил час,