Уж поздно стало. Слышно ‑ мулла прокричал. Стадо гонят ‑ коровы ревут. Малый все зовет: "Пойдем", а Жилину и уходить не хочется.
Вернулись они домой. "Ну, ‑ думает Жилин, ‑ теперь место знаю; надо бежать". Хотел он бежать в ту же ночь. Ночи были темные ‑ ущерб месяца. На беду, к вечеру вернулись татары. Бывало, приезжают они ‑ гонят с собою скотину и приезжают веселые. А на этот раз ничего не пригнали, а привезли на седле своего убитого татарина, брата рыжего. Приехали сердитые, собрались все хоронить. Вышел и Жилин посмотреть. Завернули мертвого в полотно, без гроба, вынесли под чинары за деревню, положили на траву. Пришел мулла, собрались старики, полотенцами повязали шапки, разулись, сели рядком на пятки перед мертвым.
Спереди мулла, сзади три старика в чалмах, рядком, а сзади их еще татары. Сели, потупились и молчат. Долго молчали. Поднял голову мулла и говорит:
‑ Алла! (значит бог) ‑ Сказал это одно слово, и опять потупились и долго молчали; сидят, не шевелятся. Опять поднял голову мулла:
‑ Алла! ‑ и все проговорили: "Алла" ‑ и опять замолчали. Мертвый лежит на траве, не шелохнется, и они сидят как мертвые. Не шевельнется ни один. Только слышно, на чинаре листочки от ветерка поворачиваются. Потом прочел мулла молитву, все встали, подняли мертвого на руки, понесли. Принесли к яме. Яма вырыта не простая, а подкопана под землю, как подвал. Взяли мертвого под мышки, да под лытки, перегнули, спустили полегонечку, подсунули сидьмя под землю, заправили ему руки на живот.
Притащил ногаец камышу зеленого, заклали камышом яму, живо засыпали землей, сровняли, а в головы к мертвецу камень стоймя поставили. Утоптали землю, сели опять рядком перед могилой. Долго молчали.
‑ Алла! Алла! Алла! ‑ Вздохнули и встали.
Роздал рыжий денег старикам, потом встал, взял плеть, ударил себя три раза по лбу и пошел домой.
Наутро видит Жилин ‑ ведет красный кобылу за деревню, а за ним трое татар идут. Вышли за деревню, снял рыжий бешмет, засучил рукава, ‑ ручищи здоровые, ‑ вынул кинжал, поточил на бруске. Задрали татары кобыле голову кверху, подошел рыжий, перерезал глотку, повалил кобылу и начал свежевать ‑ кулачищами шкуру подпарывает. Пришли бабы, девки, стали мыть кишки и нутро. Разрубили потом кобылу, стащили в избу. И вся деревня собралась к рыжему поминать покойника.
Три дня ели кобылу, бузу пили, покойника поминали. Все татары дома были. На четвертый день, видит Жилин, в обед куда‑то собираются. Привели лошадей, убрались и поехали человек 10, и красный поехал: только Абдул дома остался. Месяц т 1000 олько народился, ночи еще темные были.
"Ну, ‑ думает Жилин, ‑ нынче бежать надо", и говорит Костылину. А Костылин заробел.
‑ Да как же бежать? Мы и дороги не знаем.
‑ Я знаю дорогу.
‑ Да и не дойдем в ночь.
‑ А не дойдем ‑ в лесу переночуем. Я вот лепешек набрал. Что ж ты будешь сидеть? Хорошо, пришлют денег, а то ведь и не соберут. А татары теперь злые за то, что ихнего русские убили. Поговаривают ‑ нас убить хотят.
Подумал, подумал Костылин.
‑ Ну, пойдем.
5
Полез Жилин в дыру, раскопал пошире, чтоб и Костылину пролезть, и сидяг они ‑ ждут, чтобы затихло в ауле.
Только затих народ в ауле, Жилин полез под стену, выбрался. Шепчет Костылину: "Полезай". Полез и Костылин, да зацепил камень ногой, загремел. А у хозяина сторожка была ‑ пестрая собака, и злая‑презлая; звали ее Уляшин. Жилин уже наперед прикормил ее. Услыхал Уляшин, ‑ забрехал и кинулся, а за ним другие собаки. Жилин чуть свистнул, кинул лепешки кусок, Уляшин узнал, замахал хвостом и перестал брехать.
Хозяин услыхал, загайкал из сакли: "Гайть! Гайть! Уляшин! "
А Жилин за ушами почесывает Уляшина. Молчит собака, трется ему об ноги, хвостом махает.
Посидели они за углом. Затихло все; только слышно, овца перхает в закуте да низом вода по камушкам шумит. Темно; звезды высоко стоят на небе; над горой молодой месяц закраснелся, кверху рожками заходит. В лощинах туман, как молоко, белеется.
Поднялся Жилин, говорит товарищу: "Ну, брат, айда!"
Тронулись; только отошли, слышат ‑ запел мулла на крыше: "Алла! Бесмилла! Ильрахман!" Значит ‑ пойдет народ в мечеть. Сели опять, притаившись под стенкой. Долго сидели, дожидались, пока народ пройдет. Опять затихло.
‑ Ну, с богом! ‑ Перекрестились, пошли. Прошли через двор под кручь к речке, перешли речку, пошли лощиной. Туман густой, да низом стоит, а над головой ввезды виднешеньки. Жилин по звездам примечает, в какую сторону идти. В тумане свежо, идти легко, только сапоги неловки ‑ стоптались, Жилин снял свои, бросил, пошел босиком. Попрыгивает с камушка на камушек да ва звезды поглядывает. Стал Костылин отставать.
‑ Тише, ‑ говорит, ‑ иди; сапоги проклятые, все ноги стерли.
‑ Да ты сними, легче будет.
Пошел Костылин босиком ‑ еще того хуже: изрезал все ноги по камням и все отстает. Жилин ему говорит:
‑ Ноги обдерешь ‑ заживут, а догонят ‑ убьют ‑ хуже.
Костылин ничего не говорит, идет, покряхтывает. Шли они низом долго. Слышат ‑ вправо собаки забрехали. Жилин остановился, осмотрелся, полез на гору, руками ощупал.
‑ Эх, ‑ говорит, ‑ ошиблись мы, ‑ вправо забрали. Тут аул чужой, я его с горы видел; назад надо, да влево в гору. Тут лес должен быть.
А Костылин говорит:
‑ Подожди хоть немножко, дай вздохнуть, ‑ у меня ноги в крови все.
‑ Э, брат, заживут; ты легче прыгай. Вот как!
И побежал Жилин назад, влево, в гору, в лес. Костылин все отстает и охает. Жилин шикнет‑шикнет на него, а сам все идет.
Поднялись на гору. Так и есть ‑ лес. Вошли в лес, ‑ по колючкам изодрали все платье последнее. Напались на дорожку в лесу. Идут.
‑ Стой! ‑ Затопало копытами по дороге. Остановились, слушают. Потопало, как лошадь, и остановилось. Тронулись они ‑ опять затопало. Они остановятся и оно остановится. Подполз Жилин, смотрит на свет по дороге ‑ стоит что‑то. Лошадь не лошадь, и на лошади что‑то чудное, на человека не похоже. Фыркнуло слышит. "Что за чудо!" Свистнул Жилин потихоньку, ‑ как шаркнет с дороги в лес и затрещало по лесу, точно буря летит, сучья ломает.
Костылин так и упал со страху. А Жилин смеется, говорит:
‑ Это олень. Слышишь ‑ как рогам 1000 и лес ломит? Мы его боимся, а он нас боится.
Пошли дальше. Уж высожары спускаться стали, до утра недалеко. А туда ли идут, нет ли, ‑ не знают. Думается так Жилину, что по этой самой дороге его везли и что до своих ‑ верст десять еще будет; а приметы верной нет, да и ночь ‑ не разберешь. Вышли на полянку. Костылин сел и говорит:
‑ Как хочешь, а я не дойду, ‑ у меня ноги не идут.
Стал его Жилин уговаривать.
‑ Нет, ‑ говорит, ‑ не дойду, не могу.
Рассердился Жилин, плюнул, обругал его.
‑ Так я же один уйду, ‑ прощай!
Костылин вскочил, пошел. Прошли они версты четыре. Туман в лесу еще гуще сел, ничего не видать перед собой, и звезды уж чуть видны.
Вдруг слышат, впереди топает лошадь. Слышно ‑ подковами за камни цепляется. Лег Жилин на брюхо, стал по земле слушать.
‑ Так и есть, ‑ сюда, к нам конный едет.
Сбежали они с дороги, сели в кусты и ждут. Жилин подполз к дороге, смотрит ‑ верховой татарин едет, корову гонит, сам себе под нос мурлычет что‑то. Проехал татарин. Жилин вернулся к Костылину.
‑ Ну, пронес бог, ‑ вставай, пойдем.
Стал Костылин вставать и упал.
‑ Не могу, ‑ ей‑богу, не могу; сил моих нет.
Мужчина грузный, пухлый, запотел; да как обхватило его в лесу туманом холодным, да ноги ободраны, ‑ он и рассолодел. Стал его Жилин силой поднимать. Как закричит Костылин:
‑ Ой, больно!
Жилин так и обмер.
‑ Что кричишь? Ведь татарин близко ‑ услышит. ‑ А сам думает: "Он и вправду расслаб; что мне с ним делать? Бросить товарища не годится".
‑ Ну, ‑ говорит, ‑ вставай, садись на закорки, снесу, коли уж идти не можешь.
Подсадил на себя Костылипа, подхватил руками под ляжки, вышел на дорогу, поволок.
‑ Только, ‑ говорит, ‑ не дави ты меня руками за глотку, ради Христа. За плечи держись.
Тяжело Жилину, ‑ ноги тоже в крови и уморился. Нагнется, подправит, подкинет, чтоб повыше сидел на нем Костылин, тащит его по дороге.
Видно, услыхал татарин, как Костылин закричал. Слышит Жилин, едет кто‑то сзади, кличет по‑своему. Бросился Жилин в кусты. Татарин выхватил ружье, выпалил, ‑ не попал, завизжал по‑своему и поскакал прочь по дороге.
‑ Ну, ‑ говорит Жилин, ‑ пропали, брат! Он, собака, сейчас соберет татар за нами в погоню. Коли не уйдем версты три, ‑ пропали. ‑ А сам думает на Костылина: "И черт меня дернул колоду эту с собой брать. Один я бы давно ушел".
Костылин говорит: ‑ Иди один, за что тебе из‑за меня пропадать.
‑ Нет, не пойду, не годится товарища бросать.
Подхватил опять на плечи, попер. Прошел он так с версту. Все лес идет и не видать выхода. А туман уж расходиться стал, и как будто тучки заходить стали, не видать уж звезд. Измучился Жилин.
Пришел, у дороги родничок, камнем обделан. Остановился, ссадил Костылина.
‑ Дай, ‑ говорит, ‑ отдохну, напьюсь. Лепешек поедим. Должно быть, недалеко.
Только прилег он пить, слышит ‑ затопало сзади. Опять кинулись вправо, в кусты, под кручь, и легли.
Слышат голоса татарские; остановились татары на том самом месте, где они с дороги свернули. Поговорили, потом зауськали, как собак притравляют. Слышат трещит что‑то по кустам, прямо к ним собака чужая чья‑то. Остановилась, забрехала.
Лезут и татары ‑ тоже чужие; схватили их, посвязали, посадили на лошадей, повезли.
Проехали версты три, ‑ встречает их Абдул‑хозяин с двумя татарами. Поговорил что‑то с татарами, пересадили на своих лошадей, повезли назад в аул.