напоминали два черных дула, направленных на Шарикова в упор. Без всяких
предисловий он двинулся к Шарикову и легко и уверенно взял его за глотку.
- Караул!- Пискнул Шариков, бледнея.
- Доктор!
- Ничего не позволю себе дурного, Филипп Филиппович, - не беспокойтесь,
- железным голосом отозвался Борменталь и завопил: - Зина и Дарья Петровна!
Те появились в передней.
- Ну, повторяйте, - сказал Борменталь и чуть-чуть при нул горло
Шарикова к шубе, - извините меня...
- Ну хорошо, повторяю, - сиплым голосом ответил совершенно пораженный
Шариков, вдруг набрал воздуху, дернулся и попытался крикнуть "караул", но
крик не вышел и голова его совсем погрузилась в шубу.
- Доктор, умоляю вас.
Шариков закивал головой, давая знать, что он покоряется и будет
повторять.
- ...Извините меня, многоуважаемая Дарья Петровна и Зинаида?..
- Прокофьевна, - шепнула испуганно Зина.
- Уф, Прокофьевна... - Говорил, перехватывая воздух, охрипший Шариков,
- ...Что я позволил себе...
- Себе гнусную выходку ночью в состоянии опьянения.
- Опьянения...
- Никогда больше не буду...
- Не бу...
- Пустите, пустите его, Иван Арнольдович, - взмолились одновременно обе
женщины, - вы его задушите.
Борменталь выпустил Шарикова на свободу и сказал:
- Грузовик вас ждет?
- Нет, - почтительно ответил Полиграф, - он только меня привез.
- Зина, отпустите машину. Теперь имейте в виду следующее: вы опять
вернулись в квартиру Филиппа Филипповича?
- Куда же мне еще? - Робко ответил Шариков, блуждая глазами.
- Отлично-с. Быть тише воды, ниже травы. В противном случае за каждую
безобразную выходку будете иметь со мною дело. Понятно?
- Понятно, - ответил Шариков.
Филипп Филиппович во все время насилия над Шариковым хранил молчание.
Как-то жалко он сьежился у притолоки и грыз ноготь, потупив глаза в паркет.
Потом вдруг поднял их на Шарикова и спросил, глухо и автоматически:
- Что же вы делаете с этими... С убитыми котами?
- На польты пойдут, - ответил Шариков, - из них белок будут делать на
рабочий кредит.
Засим в квартире настала тишина и продолжалась двое суток. Полиграф
Полиграфович утром уезжал на грузовике, появлялся вечером, тихо обедал в
компании Филиппа Филипповича и Борменталя.
Несмотря на то, что Борменталь и Шариков спали в одной комнате
приемной, они не разговаривали друг с другом, так что Борменталь соскучился
первый.
Дня через два в квартире появилась худенькая с подрисованными глазами
барышня в кремовых чулочках и очень смутилась при виде великолепия квартиры.
В потертом пальтишке она шла следом за Шариковым и в передней столкнулась с
профессором.
Тот оторопелый остановился, прищурился и спросил:
- Позвольте узнать?
- Я с ней расписываюсь, это - наша машинистка, жить со мной будет.
Борменталя надо будет выселить из приемной. У него своя квартира есть, -
крайне неприязненно и хмуро пояснил Шариков.
Филипп Филиппович поморгал глазами, подумал, глядя на побагровевшую
барышню, и очень вежливо пригласил ее.
- Я вас попрошу на минуточку ко мне в кабинет.
- И я с ней пойду, - быстро и подозрительно молвил Шариков.
И тут моментально вынырнул как из-под земли Борменталь.
- Извините, - сказал он, - профессор побеседует с дамой, а мы уж с вами
побудем здесь.
- Я не хочу, - злобно отозвался Шариков, пытаясь устремиться вслед за
сгорающей от стыда барышней и Филиппом Филипповичем.
- Нет, простите, - Борменталь взял Шарикова за кисть руки и они пошли в
смотровую.
Минут пять из кабинета ничего не слышалось, а потом вдруг глухо
донеслись рыдания барышни.
Филипп Филиппович стоял у стола, а барышня плакала в грязный кружевной
платочек.
- Он сказал, негодяй, что ранен в боях, - рыдала барышня.
- Лжет, - непреклонно отвечал Филипп Филиппович. Он покачал головой и
продолжал. - Мне вас искренне жаль, но нельзя же так с первым встречным
только из-за служебного положения... Детка, ведь это безобразие. Вот что...
- Он открыл ящик письменного стола и вынул три бумажки по три червонца.
- Я отравлюсь, - плакала барышня, - в столовке солонина каждый день...
И угрожает... Говорит, что он красный командир... Со мною, говорит, будешь
жить в роскошной квартире... Каждый день аванс... Психика у меня добрая,
говорит, я только котов ненавижу... Он у меня кольцо на память взял...
- Ну, ну, ну, - психика добрая... "От севильи до гренады", - Бормотал
Филипп Филиппович, - нужно перетерпеть - вы еще так молоды...
- Неужели в этой самой подворотне?
- Ну, берите деньги, когда дают взаймы, - рявкнул Филипп Филиппович.
Затем торжественно распахнулись двери и Борменталь по приглашению
Филиппа Филипповича ввел Шарикова. Тот бегал глазами, и шерсть на голове у
него возвышалась, как щетка.
- Подлец, - выговорила барышня, сверкая заплаканными размазанными
глазами и полосатым напудренным носом.
- Отчего у вас шрам на лбу? Потрудитесь обьяснить этой даме, вкрадчиво
спросил Филипп Филиппович.
Шариков сыграл ва-банк:
- Я на колчаковских фронтах ранен, - пролаял он.
Барышня встала и с громким плачем вышла.
- Перестаньте! - Крикнул вслед Филипп Филиппович, - Погодите, колечко
позвольте, - сказал он, обращаясь к Шарикову.
Тот покорно снял с пальца дутое колечко с изумрудом.
- Ну, ладно, - вдруг злобно сказал он, - попомнишь ты у меня. Завтра я
тебе устрою сокращение штатов.
- Не бойтесь его, - крикнул вслед Борменталь, - я ему не позволю ничего
сделать. - Он повернулся и поглядел на Шарикова так, что тот попятился и
стукнулся затылком о шкаф.
- Как ее фамилия? - Спросил у него Борменталь. - Фамилия! - Заревел он
и вдруг стал дик и страшен.
- Васнецова, - ответил Шариков, ища глазами, как бы улизнуть.
- Ежедневно, - взявшись за лацкан Шариковской куртки, выговорил
Борменталь, - сам лично буду справляться в чистке - не сократили ли
гражданку Васнецову. И если только вы... Узнаю, что сократили, я вас...
Собственными руками здесь же пристрелю. Берегитесь, Шариков, - говорю
русским языком!
Шариков, не отрываясь, смотрел на Борменталевский нос.
- У самих револьверы найдутся... - Пробормотал Полиграф, но очень вяло
и вдруг, изловчившись, брызнул в дверь.
- Берегитесь! - Донесся ему вдогонку борменталевский крик.
9.
Ночь и половину следующего дня висела, как туча перед грозой, тишина.
Все молчали. Но на следующий день, когда Полиграф Полиграфович, которого
утром кольнуло скверное предчувствие, мрачный уехал на грузовике к месту
службы, профессор Преображенский в совершенно неурочный час принял одного из
своих прежних пациентов, толстого и рослого человека в военной форме. Тот
настойчиво добивался свидания и добился. Войдя в кабинет, он вежливо щелкнул
каблуками к профессору.
- У вас боли, голубчик, возобновились? - Спросил осунувшийся
Филипп Филиппович, - садитесь, пожалуйста.
- Мерси. Нет, профессор, - ответил гость, ставя шлем на угол стола, я
вам очень признателен... Гм... Я приехал к вам по другому делу, Филипп
Филиппович... Питая большое уважение... Гм... Предупредить. Явная ерунда.
Просто он прохвост... - Пациент полез в портфель и вынул бумагу, - хорошо,
что мне непосредственно доложили...
Филипп Филиппович оседлал нос пенсне поверх очков и принялся читать. Он
долго Бормотал про себя, меняясь в лице каждую секунду. "...А также угрожая
убить председателя домкома товарища Швондера, из чего видно, что хранит
огнестрельное оружие. И произносит контрреволюционные речи, даже энгельса
приказал своей социалприслужнице Зинаиде Прокофьевне Буниной спалить в
печке, как явный меньшевик со своим ассистентом Борменталем Иваном
Арнольдовичем, который тайно не прописанный проживает у него в квартире.
Подпись заведующего подотделом очистки П. П. Шарикова - удостоверяю.
Председатель домкома Швондер, секретарь пеструхин".
- Вы позволите мне это оставить у себя? - Спросил Филипп Филиппович,
покрываясь пятнами, - или, виноват, может быть, это вам нужно, чтобы дать
законный ход делу?
- Извините, профессор, - очень обиделся пациент, и раздул ноздри, - вы
действительно очень уж презрительно смотрите на нас. Я... - И тут он стал
надуваться, как индейский петух.
- Ну, извините, извините, голубчик! - Забормотал Филипп Филиппович,
простите, я право, не хотел вас обидеть. Голубчик, не сердитесь, меня он так
задергал...
- Я думаю, - совершенно отошел пациент, - но какая все-таки дрянь!
Любопытно было бы взглянуть на него. В Москве прямо легенды какие-то про вас
рассказывают...
Филипп Филиппович только отчаянно махнул рукой. Тут пациент разглядел,
что профессор сгорбился и даже как будто поседел за последнее время.
******
Преступление созрело и упало, как камень, как это обычно и бывает. С
сосущим нехорошим сердцем вернулся в грузовике Полиграф Полиграфович. Голос
Филиппа Филипповича пригласил его в смотровую. Удивленный Шариков пришел и с
неясным страхом заглянул в дуло на лице Борменталя, а затем на Филиппа
Филипповича. Туча ходила вокруг ассистента и левая его рука с папироской
чуть вздрагивала на блестящей ручке акушерского кресла.
Филипп Филиппович со спокойствием очень зловещим сказал:
- Сейчас заберите вещи: брюки, пальто, все, что вам нужно, - и вон из
квартиры!
- Как это так? - Искренне удивился Шариков.
- Вон из квартиры - сегодня, - монотонно повторил Филипп Филиппович,
щурясь на свои ногти.
Какой-то нечистый дух вселился в Полиграфа Полиграфовича; очевидно,
гибель уже караулила его и срок стоял у него за плечами. Он сам бросился в
обьятия неизбежного и гавкнул злобно и отрывисто:
- Да что такое в самом деле! Что, я управы, что ли, не найду на вас? Я
на 16 аршинах здесь сижу и буду сидеть.
- Убирайтесь из квартиры, - задушенно шепнул Филипп Филиппович.