Вот именно! Найдите вы человека, который живет не евши! Кирпичников же вошел в ту эпоху, когда мозг неотложно требовал своего питания, и это стало такой же горячей воющей жаждой, как голод желудка, как страсть пола!
Может быть, человек, незаметно для себя, рождал из своих недр новое великолепное существо, командующим чувством которого было интеллектуальное сознание, и ничто иное! Наверное, так. И первым мучеником и представителем этого существа - был Кирпичников.
Кирпичников пошел пешком на вокзал, сел в поезд и поехал на свою забытую, заросшую забвением родину - Гробовск. Там он не был двенадцать лет. Ясной цели у Кирпичникова не было. Он влекся тоскою своего мозга и поисками того рефлекса, который наведет его мысль на открытие эфирного тракта. Он питался бессмысленной надеждой обнаружить неизвестный рефлекс в пустынном провинциальном мире.
Очутившись в вагоне, Кирпичников сразу почувствовал себя не инженером, а молодым мужичком с глухого хутора и повел беседу с соседями на живом деревенском языке.
* * *
Русское овражистое поле в шесть часов октябрьского утра - это апокалипсическое явление, кто читал древнюю книгу - Апокалипсис. Идет смутное столпотворение гор сырого воздуха, шуршит робкая влага в балках, в десяти саженях движутся стены туманов, и ум пешехода волнует скучная злость. В такую погоду, в такой стране, если ляжешь спать в деревне, может присниться жуткий сон.
И действительно, по дороге, выспавшись в ближней деревне, шел человек. Кто знает, кем он был. Бывают такие раскольники, бывают рыбаки с верхнего Дона, бывает прочий похожий народ. Пешеход был не мужик, а, пожалуй, парень. Он поспешал, сбивался с такта и чесал сырые худые руки. В овраге стоял пруд, человек сполз туда по глинистому склону и попил водицы. Это было ни к чему - в такую погоду, в сырость, в такое прохладное октябрьское время не пьется даже бегуну. А путник пил много, со вкусом и жадностью, будто утоляя не желудок, а смазывая и охлаждая перегретое сердце.
Очнувшись, человек зашагал сызнова, глядя как напуганный.
Прошло часа два; пешеход, одолевая великие грязи, выбился из сил и ждал какую-нибудь нечаянную деревушку на своей осенней дороге.
Началась равнина, овраги перемежились и исчезли, запутавшись в своей глуши и заброшенности.
Но шло время, а никакого сельца на дороге не случалось. Тогда парень сел на обдутый ветрами бугорок и вздохнул. Видимо, это был хороший молчаливый человек и у него была терпеливая душа.
По-прежнему пространство было безлюдно, но туман уползал в вышину, обнажались поздние поля с безжизненными остьями подсолнухов, и понемногу наливался светом скромный день.
Парень посмотрел на камешек, кинутый во впадину, и подумал с сожалением об его одиночестве и вечной прикованности к этому невеселому месту. Тотчас же он встал и опять пошел, сожалея об участи разных безымянных вещей в грязных полях.
Скоро местность снизилась, и обнаружилось небольшое село - дворов пятнадцать.
Пеший человек подошел к первой хате и постучал. Никто ему не ответил. Тогда он самовольно вошел внутрь помещения.
В хате сидел нестарый крестьянин, бороды и усов у него не росло, лицо был утомлено трудом или подвигом. Этот человек как будто сам только вошел в это жилье и не мог двинуться от усталости, оттого он и не ответил на стук вошедшего.
Парень, житель Гробовского округа, вгляделся в лицо нахмуренного сидельца и сказал:
- Феодосий! Нюжли возвратился?
Человек поднял голову, засиял хитрыми умными глазами и ответил:
- Садись, Михаил! Воротился, нигде нет благочестия - тело наружи, а душа внутри. Да и шут ее знает - кто ее щупал - душу свою...
- Што ж, хорошо на Афоне? - спросил Михаил Кирпичников.
- Конечно, там земля разнообразней, а человек - стервец, - разъяснял Феодосий.
- Что ж теперь делать думаешь, Феодосий?
- Так чохом не скажешь! Погляжу пока, - шесть лет ушло зря, теперь бегом надо жить! А ты куда уходишь, Михаил?
- В Америку. А сейчас иду в Ригу на морской пароход!
- Далече. Стало быть, дело какое имеешь знаменитое?
- А то как же!
- Стало быть, дело твое сурьезное?
- А то как же! Бедовать иду, всего лишился!
- Видать, туго задумал ты свое дело?
- Знамо, не слабо. Без харчей иду, придорожным приработком кормлюсь!
- Дело твое крупное, Михайла...
Пустая хата пахла не по-людски. Мутные окна глядели равнодушно и разуверяли человека: оставайся, не ходи никуда, живи молча в укромном месте!
Михаил и Феодосий разулись, развесили мокрые портянки и закурили, уставившись на стол рассеянными глазами.
- Что-то дует! Михайла, захлобысни дверь! - сказал Феодосий.
Устроив это, Михаил спросил:
- Небось тепло теперь в Афонском монастыре! Небось покойно живется там. Чего сбежал из монахов?
- Оставь, Михаил, мне нужна была истина, а не чужеродные харчи. Я хотел с Афона в Месопотамию уйти - говорят, там есть остатки рая, а потом передумал. Года ушли, уж ничего не нужно стало. Только вспомнишь детей, и как-то жалко станет. Помнишь, трое детей умерло у меня в одно лето?.. Уж двадцать годов прошло, небось кость да волос остались в могиле... Эх, жутко мне чего-то, Михаил!.. Оставайся ночевать, может, дорога к утру заквокнет...
- И то останусь, Феодосий. Этак до Риги не дойдешь!
- Вари картохи! Жрать с горя тянет...
Уснувши спозаранок, Феодосий и Михаил проснулись ночью. Огня в хате не было; за окном стояла нерушимая и безысходная тишина. Как будто и поля проснулись, но был час ночи, до утра далеко, и они лежали и скучали, как люди.
Почуяв, что Михаил не спит, Феодосий спросил:
- Из Америки-то думаешь возвращаться?
- Затем и еду, чтоб вернуться.
- Едва ли: дюже далеко!
- Ничего, обучусь нужному делу и ворочусь!
- Мудрому делу скоро не обучишься.
- Это верно, дело мое богатое, скоро не ухватишь!
- Насчет чего же дело твое?
- Пыточный ты человек, Феодосий, был на Афоне и в иностранных державах, рай искал, а насущного ничего не узнал...
- Это истинно, кому что!
- Мужикам одно нужно - достаток! У нас ржи - хоть топи ей, а все не богато живем и туго идем на поправку. В этом году рожь до двугривенного доходила - вот тебе и урожай!
- А чего же ты задумал?
- Слыхал про розовое масло? - неожиданно для себя выпалил Кирпичников, смутно вспомнив какую-то старую, давно слышанную историю. И это его спасло, потому что ясного ответа - на вопрос о своем странствии - он не имел даже для себя.
- Слыхал - гречанки тело мажут им для прелести.
- Это што! Это для духовитости. Из розового масла знаменитые лекарства делают - человек не стареет, кровь ободряют, волос выращивают - я по книжке изучал. Я ее с собой несу. В Америке половина земли розами засажена - по тыще рублей в год чистого прибытка десятина дает! Вот где, Феодосий, мужицкое счастье...
Михаил говорил зажмурившись, в избытке благородного чувства, но думая совсем о другом. Открыв глаза, он заметил, что в окне посерело, он слез с печки и стал собираться в Америку, не стравливая зря времени.
- Куда ты? - спросил Феодосий.
- Пора уходить, мне еще далече идти. Отдохнул - и в ход, а то я томиться начинаю, когда задерживаюсь!
- Рано еще, наварим кулешу, поешь и пойдешь.
- Нет, пойду, день и так короток!
- Ну, как хочешь... Ты, стало быть, в Америке хочешь узнать, как розовое масло делается?
- Догадался? А ты думал, я свечки там делать буду? Наша земля сотворена для розы! На нашем черноземе только розе и расти! Ты погляди, Феодосий, благоухание какое будет - все болезни пропадут!..
- Да, дело твое лепное! Ну, ступай, чудотворец, поглядим - подышим! Много тогда рассады, должно, потребуется! Скорей только ворочайся и в морях не утопни!
Кирпичников вышел и пропал в полях. Он был доволен ночевкой, Феодосием - восемнадцать лет пропадавшим где-то в поисках праведной земли и увидевшим в нем только черепичного мастера - и своей хорошей беседой с ним. Но в этой беседе была и правда - Кирпичников на самом деле собрался в Америку, ища там невиданных новостей жизни, заранее им радуясь, чувствуя в себе необъяснимое освобождение.
Пройдя сквозь европейский кусок СССР, Михаил достиг Риги. Он шел четыре месяца. Задерживала его не столько дальность дороги, сколько заработки по хуторам, где он поденно батрачил. Как только он зарабатывал пищи на неделю, он бросал хозяина с его заботами и уходил в направлении Балтийского моря.
В Риге в Михаиле Кирпичникове проснулся инженер. Его поразила прочность домов - ни ветер, ни вода такие постройки не возьмет, - одно землетрясение может поразить такие монументы. Сразу почуял в Риге Михаил всю тщету, непрочность и страх сельской жизни. В Москве он почему-то про это не думал. Еще удивил Михаила этот город стройной задумчивой торжественностью зданий и крепкими спокойными людьми. Несмотря на образование и жизнь в Москве, в Кирпичникове сохранилась первобытность и способность удивляться простым вещам. Михаил нечаянно для себя подумал, что действительно нежное масло душных и пьяных роз способно построить вечные здания в древних балках его родины и в этих зданиях поселятся довольные вежливые мужики.
Так, незаметно, голова Кирпичникова переводилась на другую идею, чтобы дать отдых первой.
По ровным цементным дорогам побегут чистоплотные автомобили, шурша узорной резиной, развозя мужиков в гости к кумовьям верст за двести и далее. Феодосий, наверное, тогда женится, купит сто пудов бензину и поедет в Месопотамию смотреть остатки обители умершего бога.
Хорошо будет. Встанешь утром, воткнул рычаги, повернул кнопки - жарится завтрак, греется чай, насос пыль из комнаты высасывает, в руках находится умная книга. Женщину не за что терзать, и ей нечего мучиться, борясь с неуютностью жизни, - и женщина тогда порозовеет щеками, потому что в поле будут расти розы, а не рожь. Женщина тогда станет настоящей матерью могучих людей, которые народятся в мир и дадут ему здоровье и покойную силу. Будущие женщины станут похожими на своих сестер, откопанных в тундре.