Поверяя Богу в теплой молитве свои чувства, она искала и находила утешение; но иногда, в минуты слабости, которым мы все подвержены, когда лучшее утешение для человека доставляют слезы и участие живого существа, она клала себе на постель свою собачонку моську (которая лизала ее руки, уставив на нее свои желтые глаза), говорила с ней и тихо плакала, лаская ее. Когда моська начинала жалобно выть, она старалась успокоить ее и говорила: «Полно, я и без тебя знаю, что скоро умру».
За месяц до своей смерти она достала из своего сундука белого коленкору, белой кисеи и розовых лент; с помощью своей девушки сшила себе белое платье, чепчик и до малейших подробностей распорядилась всем, что нужно было для ее похорон. Она тоже разобрала барские сундуки и с величайшей отчетливостью, по описи, передала их приказчице; потом достала два шелковые платья, старинную шаль, подаренные ей когда‑то бабушкой, дедушкин военный мундир, шитый золотом, тоже отданный в ее полную собственность.
Благодаря ее заботливости, шитье и галуны на мундире были совершенно свежи и сукно не тронуто молью.
Перед кончиной она изъявила желание, чтобы одно из этих платий – розовое – было отдано Володе на халат или бешмет, другое – пюсовое, в клетках – мне для того же употребления; а шаль – Любочке. Мундир она завещала тому из нас, кто прежде будет офицером. Все остальное свое имущество и деньги, исключая сорока рублей, которые она отложила на погребенье и поминанье, она предоставила получить своему брату. Брат ее, еще давно отпущенный на волю, проживал в какой‑то дальней губернии и вел жизнь самую распутную; поэтому при жизни своей она не имела с ним никаких сношений.
Когда брат Натальи Савишны явился для получения наследства и всего имущества покойной оказалось на двадцать пять рублей ассигнациями, он не хотел верить этому и говорил, что не может быть, чтобы старуха, которая шестьдесят лет жила в богатом доме, все на руках имела, весь свой век жила скупо и над всякой тряпкой тряслась, чтобы она ничего не оставила. Но это действительно было так.
Наталья Савишна два месяца страдала от своей болезни и переносила страдания с истинно христианским терпением: не ворчала, не жаловалась, а только, по своей привычке, беспрестанно поминала Бога. За час перед смертью она с тихою радостью исповедалась, причастилась и соборовалась маслом.
У всех домашних она просила прощенья за обиды, которые могла причинить им, и просила духовника своего, отца Василья, передать всем нам, что не знает, как благодарить нас за наши милости, и просит нас простить ее, если по глупости своей огорчила кого‑нибудь, «но воровкой никогда не была и могу сказать, что барской ниткой не поживилась». Это было одно качество, которое она ценила в себе.
Надев приготовленный капот и чепчик и облокотившись на подушки, она до самого конца не переставала разговаривать с священником, вспомнила, что ничего не оставила бедным, достала десять рублей и просила его раздать их в приходе; потом перекрестилась легла и в последний раз вздохнула, с радостной улыбкой, произнося имя Божие.
Она оставляла жизнь без сожаления, не боялась смерти и приняла ее как благо. Часто это говорят, но как редко действительно бывает! Наталья Савишна могла не бояться смерти, потому что она умирала с непоколебимою верою и исполнив закон Евангелия. Вся жизнь ее была чистая, бескорыстная любовь и самоотвержение.
Что ж! ежели ее верования могли бы быть возвышеннее, ее жизнь направлена к более высокой цели, разве эта чистая душа от этого меньше достойна любви и удивления?
Она совершила лучшее и величайшее дело в этой жизни – умерла без сожаления и страха.
Ее похоронили, по ее желанию, недалеко от часовни, которая стоит на могиле матушки. Заросший крапивой и репейником бугорок, под которым она лежит, огорожен черною решеткою, и я никогда не забываю из часовни подойти к этой решетке и положить земной поклон.
Иногда я молча останавливаюсь между часовней и черной решеткой. В душе моей вдруг пробуждаются тяжелые воспоминания. Мне приходит мысль: неужели провидение для того только соединило меня с этими двумя существами, чтобы вечно заставить сожалеть о них?..
[1] Вставать, дети, вставать!.. пора. Мама уже в зале
[2] Ну, ну, ленивец!
[3] Ах, оставьте
[4] Скоро вы будете готовы?
[5] История путешествий
[6] Милый
[7] арпеджо – звуки аккорда, следующие один за другим
[8] Раз, два, три, раз, два, три
[9] Благодарю, милый
[10] Откуда вы идете?
[11] Я иду из кофейни (нем).
[12] Вы не читали газету?
[13] Из всех пороков самый тяжкий... написали?
[14] Самый тяжкий есть Неблагодарность... Большое Н
[15] Точка
[16] Говорите же по‑французски
[17] «Ешьте же с хлебом», «Как вы держите вилку?»
[18] Так он безразлично называл всех мужчин
[19] я заплатила за то, чтобы им верить
[20] Швейцарский Робинзон
[21] Это жест горничной
[22] удачливым
[23] и потом, в сущности, он славный малый, чорт его подери
[24] Очаровательно!
[25] моя добрая тетушка
[26] тетушка
[27] мальчик обещающий
[28] моя добрая тетушка
[29] я вас спрашиваю
[30] Ax! мой дорогой
[31] Э! мой добрый друг
[32] совершенно порядочный человек
[33] Какой очаровательный ребенок!
[34] Посмотрите, моя дорогая
[35] посмотрите, каким элегантным сделал себя этот молодой человек, чтобы танцевать с вашей дочерью
[36] Шэн, жетэ‑ассамбле – фигуры в танце
[37] шассэ‑ан‑аван, шассэ‑ан‑арьер, глисад – фигуры в танце
[38] Вы постоянно живете в Москве?
[39] А я еще никогда не посещал столицы
[40] посещать
[41] па‑де‑баск – старинное па мазурки
[42] Роза или крапива?
[43] Не нужно было танцевать, если не умеешь!
[44] Красавица фламандка
[45] красавица фламандка