Смекни!
smekni.com

Вечные проблемы человеческого бытия в лирике Гумилева

Вечные проблемы человеческого бытия в лирике Гумилева

Для русской поэзии «серебряного века» характерны постоянные художественные искания, осмысление классического наследия и современной истории, утверждение авангардных идей. Литературными наставниками поэтов-модернистов были писатели и поэты «золотого века» — В. Шекспир, А. Пушкин, Ф. Тютчев. В 1910 году на смену символизму приходит новое течение — акмеизм. К числу поэтов-акмеистов принадлежали Николай Гумилев, Анна Ахматова, Осип Мандельштам. Слово «акмеизм» означало высшую степень чего-либо, расцвет. Акмеисты призывали вглядываться не в заоблачный мир, а в окружающую действительность, заново взглянуть на мир. Они возвестили о «возвращении на землю », интересе к жизни во всех ее направлениях, мужественном и твердом взгляде на действительность. В стихотворении «Искусство» Гумилев подтвердил это:

И сами боги тленны,

Но стих не кончит петь,

Надменный,

Властительней, чем медь.

Как и каждого большого поэта, Гумилева волновали вечные проблемы человеческого бытия, на эти вопросы он искал свои оригинальные ответы. Для путешественника и добровольного скитальца Гумилева многокрасочные впечатления от старинных и древних городов Европы, Африки, Малой Азии значили очень многое — он ими жил, дышал, питал свое воображение и мысль. Эти впечатления, в частности, внесли в сознание поэта убеждение, ставшее затем философским средоточием всей его поздней лирики: об огромности и безграничности мира, безмерности не только территориальной, но и временной, растянувшейся на сотни и тысячи лет. Все чаще в стихотворениях он стал ощущать время как нечто безусловно единое, где и прошлое, и настоящее сосуществуют в сегодняшнем мире.

В сборнике «Огненный столп» (1921) поэт размышляет о жизни и смерти, о любви и ненависти, о добре и зле, поднимаясь до философских высот и оставаясь при этом предельно земным. Его мысли о душе, пронизывающие почти все стихотворения, — потребность осмысления именно земного пути. Так, стихотворение «Память» посвящено как бы общему обзору биографии самого поэта. Подобно современным нейропсихологам, установившим реальность одномоментных срезов жизни, которые существуют в памяти человека, называя их «душами», меняющимися при том, что единым остается только тело, — «Мы меняем души, не тела». Начинает Гумилев с ранних воспоминаний своего детства:

Самый первый: некрасив и тонок,

Полюбивший только сумрак рощ,

Лист опавший, колдовской ребенок,

Словом останавливавший дождь,

Дерево да рыжая собака,

Вот кого он взял себе в друзья…

Время, проведенное наедине с собакой и растениями, сменяется совершенно отличным от него срезом жизни, изображенным иронично и отчужденно. Этот, следующий, образ поэта, или «душа», сменяющая душу ребенка, зрелому Гумилеву несимпатичен:

И второй… любил он ветер с юга,

В каждом шуме слышал звоны лир,

Говорил, что жизнь — его подруга,

Коврик под его ногами — мир,

Он совсем не нравится мне, это

Он хотел стать богом и царем,

Он повесил вывеску поэта

Над дверьми в мой молчаливый дом.

Стихотворение «Память» — это попытка подвести итоги. Поэт размышляет о своей судьбе: вот таким я был, вот этим жил, к этому стремился, но — останется ли все это, тем ли оно было, чтобы остаться? В стихотворении «Заблудившийся трамвай» наиболее наглядно и четко выражена мысль об одновременном существовании в душе человека разных времен и пространств. Его лирический сюжет начинается на «улице незнакомой», откуда трамвай «по трем мостам» уносит поэта «через Неву, через Нил и Сену» после того, как едущие на нем «обогнули стену» и «проскочили сквозь рощу пальм». Смещение и соединение всех земных мест сопровождаются таким же смещением времен. Особенно это заметно там, где речь идет о событии недавнего прошлого:

И, промелькнув у оконной рамы,

Бросит нам вслед пытливый взгляд

Нищий старик, — конечно, тот самый,

Что умер в Бейруте год назад.

На вопрос «Где я?» сердце поэта отвечает:

…Видишь вокзал, на котором можно

В Индию духа купить билет.

Поэт во многих стихах, входящих в последние сборники — «Рабочий», «Священные плывут и танут ночи…», «Я и вы», «Память » — предсказывал свою смерть. Так, строфы в «Заблудившемся трамвае» представляют собой мрачное метафорическое предвидение смерти:

Вывеска… кровью налитые буквы

Гласят — зеленая — знаю, тут

Вместо капусты и вместо брюквы

Мертвые головы продают.

В красной рубашке, с лицом как вымя,

Голову срезал палач и мне,

Она лежала вместе с другими

Здесь, в ящике скользком, на самом дне.

Особый интерес в плане раскрытия философских взглядов поэта представляет «Поэма Начала». Одним из творческих толчков, побудивших Гумилева написать ее, было изучение вавилонского эпоса. Предания о волшебных землях обычно связаны со змееборством, с борьбой человека и Змея-Дракона. В «Поэме Начала» драконья смерть воплощается в жреце, который перед смертью Змея хочет выведать его секреты. Дракон отказывается передать свои знания жрецу и произносит речь, похожую на мысли самого Гумилева, высказанные им в стихотворении «Я и вы» от собственного имени, где поэт называет драконами своих слушателей:

Не по залам и салонам

Темным платьям и пиджакам —

Я читаю стихи драконам,

Водопадам и облакам.

Дракон же, не желающий делиться секретами с человеком, говорит в «Поэме Начала»:

Разве в мире сильных не стало,

Что тебе я знанье отдам?

Я вручу его розе алой,

Водопадам и облакам.

Непокорностью Дракон оказывается сродни самому Гумилеву, и поэма приобретает отчасти автобиографический характер. Смягчение древневосточного космогонического образа гибнущего Дракона с мотивами, касающимися судьбы самого поэта, осложнено и введением в текст магического заклинания «Он». Этот слог, столь важный для индийских, тибетских и других эзотерических школ, в европейской поэзии первой половины ХХ века приобрел новую значимость. У Гумилева только в час гибели Дракона человек с помощью слова стал влиять на мир. Описание космического действия «заповедного слова» сближает финал первой книги «Поэма Начала» со стихотворением «Слово». Это сознание того, что «Солнце останавливали словом, Словом разрушали города». А потому слово — это и откровение:

Но забыли мы, что осиянно

Только слово средь земных тревог,

И в Евангелии от Иоанна

Сказано, что слово это — Бог.

В лирике Гумилева нашли гениальное воплощение вечные проблемы человеческого бытия: жизнь и смерть, индивидуальное духовное развитие личности и ее взаимосвязь с другими людьми, с прошлым и современностью. Гумилеву не были чужды гуманистические традиции русской лирики. Поэт славит силу человеческого духа, мощь разума («Поэма Начала»), утверждает уникальность и ценность каждой личности, каждого «я» («Звездный ужас», «Заблудившийся трамвай»), пытается поддержать сочувственным словом всех обитателей «родной, странной Земли», поддержать в их душах веру в свои чувства («Моим читателям»).

Философская лирика поэта в целом оптимистична, он принимает мир во всем богатстве явлений, красок, звуков, славит жизнь, утверждает ее вечность.