К действенным способам защиты прав ребенка относится передача его на усыновление. Тем более что данная форма устройства детей относится к числу предпочтительных с любой точки зрения. Однако СК РФ, с одной стороны, облегчает условия усыновления, а с другой -создает на его пути препятствия. Например, в ряде случаев допускается усыновление без согласия родителя или, напротив, не разрешается быть усыновителем лицу с низким уровнем заработка.
Нет сомнений в том, что установление усыновления только в судебном порядке способствует более ответственному отношению к серьезным переменам в жизни ребенка. Поэтому СК РФ не только изменил порядок усыновления, но и ужесточил некоторые его условия.
Пункт 1 ст. 125 СК РФ, предусматривающий рассмотрение заявления об установлении усыновления только судом, распространяется на все категории усыновителей, в состав которых входят мачехи (отчимы), т.е. члены семьи, где уже находится ребенок. И следует отметить, что на практике число усыновлений названными лицами превосходит число усыновлений посторонними для несовершеннолетнего заявителями. Прохождение последними судебной процедуры усыновления понятно. Но вряд ли ее нужно распространять на тех, кого отец или мать сами выбрали в качестве родителя. А формальные препятствия к усыновлению в данном случае могут парализовать добрые намерения того, кто хочет изменить характер правоотношений со своим, по сути дела, воспитанником. В связи с этим необходимо обратить внимание на ст. 127 СК, запрещающую усыновление лицам, которые по состоянию здоровья не могут осуществлять родительские права. Перечень таких заболеваний дан в Постановлении Правительства РФ от 1 мая 1996 г. 1 Он отличается достаточной широтой. Но если большинство перечисленных в нем заболеваний бесспорно препятствует усыновлению ребенка посторонним ему лицом, то иначе обстоит дело, когда речь идет об отчиме (мачехе), которых постигла беда в виде инвалидности, тяжкого и даже смертельного заболевания. Разве можно запретить человеку, подводящему итог своего жизненного пути, усыновить того, кого он считал и считает своим ребенком, тем более если такое усыновление соответствует интересам усыновляемого? Иначе говоря, для усыновления отчимом (мачехой), выступающим в роли усыновителя, следует устанавливать иные показатели его здоровья.
Федеральный закон от 27 июня 1998 г. дополнил ст. 127 СК РФ еще рядом ограничений, касающихся усыновления. Речь идет о случаях:
а) отсутствия у усыновителя дохода, обеспечивающего усыновляемому ребенку прожиточный минимум. Это означает, что бедному человеку, какими бы прекрасными качествами он ни обладал, быть усыновителем нельзя. Если усыновитель - чужое ребенку лицо, в таком решении вопроса есть свой резон, но его нет, когда об усыновле- нии просит отчим (мачеха), тем более что источником существования семьи может служить продукция, получаемая от натурального хозяйства. При такой ситуации гуманнее и экономически выгоднее государ ству не только разрешить усыновление, но и выплачивать усыновителю на усыновляемого ребенка ежемесячное государственное пособие, превосходящее по своим размерам пособие, выплачиваемое гражданам, имеющим собственных детей. А самое главное - сократилось бы число детей, которые воспитываются в детском учреждении, со всеми вытекающими отсюда последствиями;
б) отсутствия у усыновителя жилого помещения, отвечающего установленным санитарным и техническим требованиям. И опять-таки такой запрет понятен (хотя и не всегда), если ребенка берут в новую для него семью. Здесь ощутимым для усыновления стимулом могла бы стать постановка на льготный учет для улучшения жилищных условий
семьи, усыновившей ребенка. Что же касается отчима (мачехи), чьи жилищные условия не отвечают установленному стандарту, то существование подобного препятствия для усыновления не в интересах семьи и ребенка, права которого не будут защищены.
Таким образом, при установлении дополнительных препятствий на пути усыновления законодатель руководствуется сугубо формальными соображениями, определяя обязательные во всех ситуациях правила и усиливая императивный характер правовых норм, связанных с действительной защитой прав ребенка, отчего проигрывают государство, семья и дети.
Казалось бы, что идея приоритета интересов ребенка бесспорна. Тем не менее СК РФ иногда ей противоречит, устанавливая запреты там, где их быть не должно. Так, согласно п. 6 ст. 71 СК РФ, запрещается передача на усыновление детей до истечения шести месяцев с момента вынесения судебного решения о лишении родительских прав. При этом не учитывается то обстоятельство, что лишение родительских прав - это крайняя мера, к которой прибегают, когда трудно рассчитывать на перемены в облике родителя. С другой стороны, когда решается судьба маленького ребенка, а подчас и новорожденного, каждый день его пребывания в благоприятной семейной обстановке много для него значит. По сути дела, существующий запрет отдает предпочтение интересам лица, считавшегося родителем, а не ребенка, что противоречит существующим принципам семейного права и ведет к дискриминации права несовершеннолетнего на защиту.
Защита прав ребенка семейным законодательством безусловно затрудняется тем, что в СК РФ содержатся неработающие, «мертвые» нормы, создающие лишь иллюзию защиты прав несовершеннолетнего члена семьи в той или иной сложной ситуации. В качестве примера можно привести п. 2 ст. 64 СК РФ, согласно которому «родители не вправе представлять интересы своих детей, если органом опеки и попечительства установлено, что между интересами родителей и детей имеются противоречия. В случае разногласий между родителями и детьми орган опеки и попечительства обязан назначить представителя для защиты прав и интересов детей».
Разобраться в правовой природе данной статьи СК трудно. Однако можно предположить, что налицо разновидность ограничения родительских прав. Но где же тогда опасность оставления ребенка с родителями как обязательное условие ограничения родительских прав, предусмотренное п. 2 ст. 73 СК РФ? Что же касается такого «размытого» понятия, как противоречие интересов родителей и детей (а без этого в жизни не обходится), то вряд ли его наличие может служить основанием для назначения представителя интересов ребенка. К тому же неясно, кто этот представитель, каковы его правовой статус, характер правоотношений с законными представителями несовершеннолетнего. Вопрос этот не продуман, а потому и не имеет соответствующего правового оформления. Не случайно п. 2 ст. 73 СК РФ относится к «мертворожденным» нормам и на практике не применяется.
То же можно сказать и об одном из оснований лишения родительских прав - о совершении умышленного преступления против жизни или здоровья супруга (ст. 69 СК). Если преступление совершено на глазах ребенка, речь может идти о жестоком с ним обращении, заключающемся в нанесении ему тяжелой психической травмы. Когда преступление совершается одним супругом в отношении другого, это далеко не всегда бывает связано с родительскими правами и обязанностями. Вот почему и в этой части СК РФ «не работает».
Оба примера представляют собой автоматическое заимствование из законодательных актов других государств.
Еще один пример подражания без учета правовой культуры, степени законопослушания и других особенностей россиян - перенос акцента на алиментные соглашения, которые занимают заметное место в СК РФ, но не имеют широкого распространения на практике. Если согласие по вопросу об алиментах достигнуто, стороны обходятся миром, не тратя сил и средств на оформление существующих отношений. При возникновении же разногласий они прибегают к помощи суда. К сожалению, законодатель, увлекшись идеей всяческих достоинств алиментных соглашений, забыл о так называемом добросовестном плательщике алиментов, что никак не способствует развитию нормальных человеческих отношений при выполнении алиментных обязательств.
Примером неработающей правовой нормы является п. 2 ст. 24 СК, обязывающий суд по собственной инициативе определять, с кем из расторгающих брак родителей будут проживать их несовершеннолетние дети, если на этот счет нет соответствующего соглашения либо оно нарушает интересы детей. Налицо принудительное вторжение в сферу личных отношений, продиктованное якобы необходимостью защитить права ребенка. На практике подобное предписание нужного эффекта не дает и дать не может, ибо родители все равно поступят так, как сочтут нужным. Если же суд придет к выводу, что один из родителей нарушает интересы несовершеннолетнего, он всего лишь вправе сообщить об этом в органы опеки и попечительства для принятия в случае необходимости мер, защищающих ребенка. Поэтому п. 2 ст. 24 СК РФ лишь создает иллюзию заботы о детях, что на деле затрудняет семейно-правовую защиту ребенка.
К числу правовых норм, не просто затрудняющих защиту ребенка, но и противоречащих целям и задачам семейного законодательства, относятся также некоторые положения Гражданского кодекса РФ. Как известно, ГК РФ снизил возрастную планку гражданской дееспособности с 15 до 14 лет. Это обстоятельство, естественно, нашло отражение во многих законодательных актах разной отраслевой принадлежности. Сказалось оно и на ч. 2 п. 2 ст. 13 СК РФ, позволяющей субъектам Федерации своими законами устанавливать порядок и условия, при наличии которых вступление в брак в виде исключения с учетом особых обстоятельств может быть разрешено до достижения возраста шестнадцати лет. Но одно дело возможность вступать в гражданско-правовые отношения, другое - давать добро (даже в исключительных случаях) на вступление в брачные отношения, чреватые рождением ребенка, позволяющим заключить брак в столь раннем возрасте. Параллели здесь не уместны, чреваты далеко идущими неблагоприятными последствиями с любой точки зрения.