Однако успешной работу Гавриила на новом поприще назвать трудно. В одном из донесений Синоду конца 1723 г. он писал о том, что слышит нарекания в свой адрес, «будто в выходе книг есть неисправа и книги печатаются не так чисто, как прежде, и будто типографии после того как приняты в его заведыва- ние, пришли в “конечное разорение”, хотя он “против прежняго многое положил тщание”, чтобы привести типографию в лучшее состояние» [Описание ... , т. 1, № 402/12, с. 533]. Пытаясь снять с себя обвинения в выпуске некачественной продукции, Бужинский замечает, что «никаких книг вновь печатано не было, а только окончены книги, начатые при прежних правителях, а именно при Иване Алексеевиче [т. е. Мусине-Пушкине], Ф. Поликарпове и Михаиле Аврамове, и теми же литерами, какими были при них печатаны» [Там же]. Плачевное положение дел в подведомственных ему типографиях Гавриил объяснял, с одной стороны, отсутствием своевременного и необходимого финансирования, с другой — своей обремененностью обязанностями советника Синода. На протяжении всего периода пребывания на посту протектора Гавриил просил Синод освободить его от этой работы или хотя бы сократить обязанности. Такое отношение к делу конечно же не могло привести к каким-то заметным положительным результатам в реорганизации книгопроизводства. Наконец, в 1726 г. должность протектора была ликвидирована [см.: Там же, с. 534].
Ф. Поликарпов, посвятив четыре года доказательству того, что не все выдвинутые против него обвинения справедливы, после ухода в отставку Бужинс- кого все-таки добился в 1726 г. возвращения на прежнюю работу. Вернувшись на пост директора типографии, он застал ее на грани полного разорения. Несмотря на то, что Поликарпов действительно был «не чист на руку» в ведении финансовых дел, он, видимо, искренне переживал за типографию, с которой была связана вся его жизнь, и прилагал немало усилий для поддержания не только ее работоспособности, но и статуса первой русской типографии. Занимавший пост директора типографии в 1724—1726 гг. Г. И. Замятнин был профессиональным чиновником, до назначения на эту должность он работал в камор-коллегии по акцизным делам [см.: Полное собрание ..., т. 4, № 1308, с. 927]. Замятнин, видимо, весьма формально подходил к своим обязанностям и недостаточно хорошо разбирался в порученном ему новом деле. В доношении канцелярии Московской синодальной типографии начала 1725 г. говорилось, что типография «пришла уже ныне во всеконечное оскудение и ни в чем исправляться не может» [Описание ..., т. 5. № 25/1, с. 601]. По подсчетам канцелярии для нормального функционирования типографии необходимо было на новый год более 20 тыс. рублей, а денег в казне не было вообще [см.: Там же].
В 1726 г., после увольнения Замятнина, в казне типографии оставался 71 рубль наличными, долги ей со стороны расходчиков (работников типографии, занимавшихся закупками необходимых ей материалов, реализацией продукции) составляли около 20,5 тыс. руб., а со стороны Синодальной канцелярии и Петербургской синодальной типографии — около 22 тыс. рублей. Как уже отмечалось, число действующих станов сократилось к тому времени до пяти. При типографии официально числился лишь один справщик [Там же, т. 6, № 267/305, с. 610—613; Браиловский, № 10, с. 269]. Работникам выдавали жалованье не деньгами, а книгами, и они продавали их по ценам ниже установленных типографией, что затрудняло сбыт основной части тиражей [Описание ..., т. 4, № 168/484, с. 588]. Кроме того, в 1724 г. было обнаружено, что мастеровые, «кроме указных книг, печатали многия на себя книги, а сторожи те книги продавали воровски, вместо государевых, и деньги делили по себе для своих прибытков» [Браиловский, № 10, с. 269].
В начале 1727 г. свой проект вывода Московской типографии из кризиса предложил В. В. Киприанов, сын создателя первой светской типографии в России В. О. Киприанова, просивший сдать ее ему в аренду на 20 лет. Свою просьбу он сопроводил, говоря современным языком, «бизнес-планом», по которому типография должна была превратиться в прибыльное предприятие. Повышение ее доходности предполагалось осуществить за счет целой системы мер. К их числу принадлежало расширение выпуска листовой гравированной продукции: «свидетельствованных картинок, персон, ландкарт, прешпектов городов и протчего к народной пользе и ведению приличное; понеже за неимением здесь такого довольнаго художества, всякия картины вывозятся из чужих краев» [Описание ... , т. 4, № 168/484, с. 588]. Предприниматель предлагал наладить выпуск переводной литературы, для чего хотел подключить к делу Славяно-греко-латинскую академию, оплачивая должным образом работу переводчиков: «.от чего труждающиеся в переводе практике обучатся. К тому ж авантаж и поощрение для воздаяния, а типографии прибыток, а народу польза от умножения многих книг иметь будут», — находит Киприанов [Там же, с. 589]. Он считал необходимым организовать клеймение специальным клеймом всей продукции типографии для того, чтобы «кражи от типографских служителей и непотребных продаж не было» [Там же].
Важнейшим способом повышения доходности типографии, по мнению В. Киприанова, являлось снижение стоимости книг, что должно было привести к улучшению их продаваемости. Он называет и конкретные источники снижения цен на издательскую продукцию: отменить пошлины с продажи книг; сократить число сотрудников типографии, непосредственно не занятых в книгопечатании (канцелярских служителей, солдат); запретить безденежную раздачу книг: «понеже откуду было ждать прибыли, то, во-первых, в поднося разойдутся» [Там же]; закупать бумагу для типографии на государственных или частных русских предприятиях по цене ниже, чем на импортную бумагу, с оплатой в рассрочку и только в крайних случаях, если не будет необходимой отечественной бумаги, закупать импортную. От этого, по мнению автора проекта, будет двойная польза «заводам обращением денег, а типографии дешевою продажею книг» [Там же].
В.В. Киприанов просит на первые три года освободить его от арендной платы, а затем до конца срока аренды обязуется ежегодно вносить в казну 1 тыс. рублей и полностью содержать типографию.
Конференция Сената и Синода рассмотрела и одобрила предложение Кип- рианова. Его реализация, вероятно, ускорила бы вывод типографии из кризиса. Однако по каким-то причинам проект так и не был осуществлен [см.: Там же, с. 590—592]. Возможно, дело было остановлено из-за активных действий Поликарпова, который был уверен в том, что типография сможет наладить эффективное производство, оставаясь в прежнем статусе, если ей будут возвращены все долги. Только на протяжении 1727—1728 гг. он не менее шести раз доводил до Синода свое «мнение о типографском впредь состоянии» [см.: Там же, т. 6, № 267/305, с. 610—612]. Результатом этой работы Поликарпова, видимо, следует считать постановления Синода о расширении прав директора типографии в финансовых вопросах с одновременным ограничением функций расход- чиков, деятельность которых, по мнению Поликарпова, являлась одним из главных факторов дестабилизации положения типографии [см.: Полное собрание ... , т. 6, № 2265, с. 954; т. 7, № 2479, с. 962].
Как видим, формирование новой системы взаимоотношений светской и духовной властей сопровождалось поиском устраивающих государство механизмов управления церковью, который выразился в бесконечном реформировании управленческих структур и, конечно, тяжело сказался на внутренней жизни церкви. Обремененная налоговыми недоимками [см.: Смолич, с. 247], она не могла себе позволить существования в своих недрах такого нерентабельного предприятия, каковым являлось книгоиздание. Кроме того, в условиях смены старых культурных традиций, определявших развитие общества, новыми перед набиравшим силу светским книгоизданием кириллическая книга, а следовательно, и главная типография, выпускавшая ее, сдавали свои позиции. По сути, церковное типографское производство должно было само найти алгоритм выживания в сложившихся условиях, адаптироваться к ним. Мероприятия руководства Московской типографии по выведению ее из кризиса, в котором она находилась с начала XVIII в., очень медленно давали свои результаты. Этот сложный болезненный период занял всю первую треть XVIII в.
Очевидно, только в начале 30-х гг. XVIII в. типография окончательно перестала быть убыточной. К концу 1734 г. остаток в казне типографии составил 19 316 руб. 65 Ул коп., в 1735 г. — 20 855 руб. 16 Уг коп. [см.: Описание ..., т. 15, № 58/5, с. 700] В конце 1730-х гг. доходы казны хотя были ниже, но стабильны. Это позволило начать постепенное расширение производства, увеличивая количество станов, возвращая на работу сотрудников [см.: Там же, т. 18, № 590/6; № 595/12; т. 20, № 219/456, с. 713—714, 718, 720].
Важнейшим этапом укрепления типографии стали 1740-е гг. Начало этого периода связано с деятельностью архимандрита Новоспасского монастыря Антония (Иляшевича), назначенного суперинтендантом типографии в апреле 1741 г. [см.: Там же, т. 21, № 223/9, с. 758—761].
Антонием был разработан и представлен на рассмотрение Синода план работ, направленных на улучшение ситуации в типографии. По-прежнему важнейшей оставалась проблема книгораспространения. Антоний следующим образом характеризовал сложившуюся ситуацию. С одной стороны, в типографии оставалось много непроданных книг прошлых лет выпуска, среди них проповеди, симфонии, лексиконы, каноны, множество книг гражданской печати; с другой, храмы нуждались в книгах общественного богослужения, псалтырях, часовниках, святцах. Их дефицит, на его взгляд, в значительной степени создавался искусственно, при участии руководства типографии, которое делало это «для своей бездельной прибыли и корысти» [Там же, с. 759]. Как пишет Антоний, издание особо нужных книг специально тормозилось, а те тиражи, что выходили, большими партиями продавались перекупщикам, перепродававшим их в Москве на Спасском мосту в два-три раза дороже типографской цены. По мнению Антония, необходимо было немедленно начать выпуск литературы, пользующейся спросом. Для этого нужно было три дополнительных стана, организовать адресную поставку книг — продавать их по непосредственным заявкам с мест представителям архиерейских домов или развозить через типографских нарочных по городам и ярмаркам страны, установить контроль за продажей книг на Спасском мосту с помощью солдат, наделив их правом конфискации незаконно продаваемых книг [см.: Описание ..., т. 21, № 223/9, с. 759—760]. Для пресечения краж в типографии суперинтендант намеревался «поставить военные караулы на воротах и не пропускать выходящих с “малейшей вещью”» [Там же, с. 760].