Такого же типа некоторые кеннинги мужчины, в которых «…его называют по его делам, по тому, что он совершает, принимает либо делает. Можно называть его и по тому имуществу, которым он владеет или одаривает, а также и по его предкам либо потомкам. Как же обозначать его посредством всего этого? Называя его "сделавшим либо свершившим что-либо" и упоминая при этом путешествия его либо другие дела, битвы, морские походы, охоту, оружие и корабли. А так как зовется он "испытателем оружия и вершителем битв", а слова "испытатель" и "вершитель" созвучны названиям деревьев, авторы, сообразуясь с этим, зовут человека "ясенем", либо "кленом", либо "лесом", либо другими словами мужского рода, обозначающими деревья, соединяя их со словами "битва", "корабль", "богатство". Правильно обозначать человека и всеми хейти асов. Называют его и посредством хейти великанов, но это обычно либо насмешка, либо злословие. Не возбраняется называть его и именами альвов» [27; 115]. Таким образом, основа кеннинга мужчины — мифологическое имя или название дерева, а определение — предмет вооружения, корабль, золото, сокровище. Например: «Видар брони» (brynju-Viðarr), «Тюр шлема» (hialm-Tyr), «Бальдр щита» (skjaldar-Baldr), «дерево коня моря» (unnviggsrunnr), «Ньёрд сокровища» (auðar-Njçrðr) и т.д.
По этому же принципу построены многие кеннинги животных, особенно ворона. Основой в кеннингах ворона служит любая птица или даже насекомое (поскольку по средневековым представлениям летающее насекомое тоже птица), а определением — труп, рана, кровь, оружие, битва. Таким образом, ворон — это «глухарь битвы» (hjaldrsorri), «кукушка трупов» (hrævagaukr) или даже «оса трупов» (hrægeitungr).
Наконец, по этому же принципу построено очень много кеннингов корабля, в которых основа — конь или любое другое животное (медведь, лось, олень, волк и т.д.), а определение — любая часть корабля или вообще любой предмет, имеющий отношение к кораблю. Например: «конь шпангоутов» (rangamarr), «буйвол катков» (на которых корабль стоит на берегу, hlunnvisundr,), «бычок штевня» (stafnkvigr), «олень каната» (strenghrein) или «леопард талей» (hankahlebarðr). В кеннингах этого типа авторы применяли подчас такую детализированную техническую терминологию, что разобраться в ней было бы невозможно без специального исследования древнеисландских морских терминов.
Одно и то же слово может служить материалом для разных кеннингов, причем в его значении выделяются совершенно несходные и даже взаимоисключающие признаки. Например, слова со значением «льдина» могут употребляться в качестве основы не только кеннинга меча, но и в кеннингах золота; слова со значением «прут» - в кеннингах мужа; слова со значением «рыба» - в кеннингах змеи и т.д. Выступая в функции определения, те же самые слова относят целое уже не к обобщенному логическому классу (по условному признаку формального сходства), а к определенной денотативной сфере [15; 34]. Например, названия разных морских птиц, упоминаясь в определении кеннингов, означают уже не нечто «летающее» («пернатое» или «с крыльями»), а нечто, относящееся к морской сфере (др.а. swanrad «дорога лебедей» и т.п.), и приравниваются в этом качестве к различным обозначениям рыб, кораблей и т.д. Валькирии упоминаются в основе кеннингов жены в качестве существ женского пола, а в определении кеннингов оружия – в качестве существ, персонифицирующих битву, т.е. наравне с Одином и разнообразными синонимами битвы.
Условность аллегорического атрибута в кеннингах иллюстрируется следующим фактом. В древнегерманской поэзии часто встречаются кеннинги женщин, в которых определением служит «рука». У поздних авторов встречаются изредка и кеннинги мужчин с таким же определением. Наиболее правдоподобное объяснение их таково: они возникли в результате выпадения первого члена в определении типа «огонь руки» (т.е. «золото») в трехсложном кеннинге типа «Фрейя огня руки» или «Бальдр огня руки». Дело в том, что определение посредством золота наиболее часто и для мужчины, и для женщины, и оно совершенно условно. Так же могли возникнуть и кеннинги, довольно редкие, впрочем, типа «Фрейя моря» из «Фрейя огня моря» («огонь моря» опять-таки «золото»).
В одном из фрагментов «Эдды» кеннинги типа «Фрейя руки» объясняются как результат двусмысленности одного из синонимов руки: mund– «рука» и «приданое»; таким образом, «Фрейя приданого», т.е. «женщина», = «Фрейе руки». Это рационалистическое объяснение подразумевало бы еще большую условность определения. Но оно, по мнению Стеблин-Каменского М.И., маловероятно, так как новые типы кеннингов таким путем не возникают. Можно было бы еще предположить, что рука характеризует женщину потому, что красота рук для женщины типична. Но этому противоречит, во-первых, то, что Снорри Стурлусону, автору знаменитой древнегерманской поэтики, совершенно чуждо такое понимание кеннинга. Маловероятно, что первоначальное представление такого рода могло с течением времени совершенно забыться. Было бы понятно, если бызабылось объяснение мифологического кеннинга, но трудно понять, почему авторы поэтических произведений с течением времени сделались невосприимчивы к красоте женских рук.
Во-вторых, непонятным остается возникновение кеннингов мужчин с таким же определением. В-третьих, как указывалось выше, древнегерманским кеннингам вообще совершенно несвойственны характеристики женщины через ее внешность, через физическую красоту. Поэтому и здесь такая характеристика маловероятна.
Еще одной отличительной чертой семантики древнегерманского кеннинга является то, что элементы древнегерманского кеннинга очень редко бывают отвлеченными понятиями. Единственное исключение — определения типа «битва», «смерть», «победа» и т.п. Отвлеченные понятия в определениях кеннинга появляются чаще только в поэзии христианского содержания, но даже и здесь излюбленное определение в кеннинге бога — это небо, причем не небо как потустороннее царство, а небо зримое, с солнцем, луной, звездами, облаками, дождем и т.д., или даже просто воздух. Кеннинги женщины, которые типологически относятся к одним из древнейших, никогда не содержат никаких отвлеченных понятий.
Даже в тех крайне редких случаях, когда сам кеннинг обозначает отвлеченное понятие, его элементы все же —конкретные предметы. Так, голод — «блюдо ада» (Heljardiskr), красота — «король костей острова» (holm-leggjarhilmir), смерть — «иссушитель жил» (æðaofþerrir), надежда — «слюна жвачки Глейпнира» (Gleipnistugguhráki).
Склонность к конкретному в элементах кеннинга сказывается также и в том, что из ряда обозначений конкретного предмета не применяется наиболее общее. Так, в кеннингах типа «огонь воды» (золото) вместо слова др.а. wæter «вода» отдается предпочтение таким, как ea «река», brim «прибой», flod «поток», fen «болото», saltyÞ, wæg «волна», burnsele «пруд» и т.п.
Отсюда, однако, не следует, что сознательной целью поэта являлись конкретность, живописность, образность. Все эти понятия чужды его архаическому искусству. Неоправданными оказываются попытки применить современные критерии к искусству совершенно иной формации. Автор поэтического произведения отнюдь не ставит своей целью, изобразить явление таким, каким оно представляется нашим органам чувств. Кеннинги в этом отношении похожи на пейзаж средневекового живописца, который изображает природу вне времени, типизирует некоторые черты, отвлекается от конкретных световых и атмосферных условий, или на средневековую симультанную сцену с ее символистическими и обобщенными декорациями [18; 48].
Характерно, например, следующее. У древнегерманских поэтов встречается много кеннингов для обозначения крови. Все они построены по типу «волна битвы», «море меча», «река трупа», «волна ран», «пиво ворона» или «напиток волка». Но ни в одном из кеннингов крови нет ни малейшего намека на ее цвет, теплоту или вкус. Ни один из кеннингов крови не изображает ее красной или теплой, соленой или липкой. Нередки также кеннинги огня. Большинство из них построено по типу «враг леса», «зло дерева», «горе ветвей», «вор дома» и т. п. Но ни в одном из этих кеннингов нет намека на красный цвет огня, его блеск, его движение и т. д.
Среди кеннингов земли большинство — мифологические, типа «жена Одина», «мать Тора» и т. п. Реже кеннинги типа «море оленя», «море телег», «дно сосуда ветров» и т. д. Но ни в одном из этих кеннингов не отражен внешний вид земли, ее зеленый покров и т. д.
Если кеннинг и содержит метафору в современном смысле, то метафора эта сплошь и рядом, в силу своей сложности или условности, непредставима, не поддается материализации. Древнегерманский кеннинг — это, скорее, условный знак, эмблема, символ или идеограмма, чем живописный образ или метафора. Он изображает сущность явления, его типическое свойство, его идею, которые не связаны с конкретной формой явления. Древнегерманский кеннинг — это попытка обобщения или отвлечения, неубедительная для сознания современного читателя, но которая, по-видимому, была закономерным этапом развития поэтического мышления на его пути от первобытной к современной поэтической образности. Древнегерманское поэтическое искусство в этом отношении предвосхищало средневековое искусство с его пристрастием к аллегорическому способу выражения и с его тенденцией трактовать слово как идеограмму [18; 49].