При всей сложности и противоречивости процессов языкового развития у народов России, исследователями отмечается, что коммуникативная мощность многих языков населяющих ее этнических групп неуклонно шла на убыль, тогда как их символическая значимость постоянно оберегалась. Языки эти практически не использовались в официальном обиходе, в делопроизводстве, в негуманитарных науках. В послевоенный период неуклонно сокращались, за редким исключением, тиражи книг на этих языках, уменьшалась численность школьников, обучающихся на национальных языках. Культурные и лингвистические процессы, которые начались в конце 80-х — начале 90-х годов, также протекали в сложном переплетении коммуникативных, или практических, инструментальных начал с символическими началами. После распада Советского Союза для многих стало очевидным, что слишком оптимистичные оценки успешности советской языковой политики оказались преждевременными. Несмотря на то, что русский язык продолжает выступать в качестве доминирующего языка на территории СНГ и по-прежнему широко распространен в бывших союзных республиках, на первый план все более выходит политическая составляющая, вызывающая его отторжение в ряде возникших национальных государств. Особенно болезненно проходит отторжение русского языка, как известно, в бывших республиках Прибалтики, в которых, особенно после их вступления в Евросоюз, происходит его вытеснение английским языком, все больше выполняющим функцию lingua franca. Это обусловлено стремлением вышедших из состава СССР государств к использованию национального языка в качестве символа политической автономии и инструмента для конструирования новой политической идентичности.
Таким образом, в лингвистической политике "доперестроечного" периода в отношении к языкам народов, проживавших на территории бывшего Советского Союза, а позднее СНГ, долгое время преобладала тенденция к подчеркиванию символических аспектов в ущерб коммуникативным.
Недооценка коммуникационно-лингвистического аспекта в формирующейся новой социальности проявляется как в отношении к реалиям постсоветских этноязыковых и политико-языковых отношений, так и к императивам международной интеграции и общим социокультурным задачам построения гражданского демократического общества. Что касается первого момента, то, по-видимому, проблема единого языка коммуникации в системе образования и науки для представителей тех или иных этнических меньшинств и народов, проживающих на территории бывшего Советского Союза, пока не стоит достаточно остро. Лингвистическое и образовательное наследие советской культурной политики, обусловившее широкое распространение русского языка, до сих пор обеспечивает определенное языковое единство и ситуацию диглоссии, в том числе в сфере образования и занятости. Тем не менее невозможно игнорировать уже намечающиеся тенденции к вытеснению русского языка другими иностранными языками, особенно в пограничных регионах. При этом, как и во всем мире, отмечается активное проникновение английского языка во многие политические и образовательные контексты.
Гораздо большую актуальность в последнее время в контексте растущей интернационализации российской экономики, образования и науки приобретает вопрос коммуникации и лингвистического инструментария для вхождения России в международное научное и образовательное пространство, особенно в связи с присоединением к Болонскому процессу.
Дискуссии по этому поводу тесно интегрированы с концептуальным полем и проблематикой "образования в течение жизни" и представляют собой часть общего "либерального", в широком смысле, дискурса, во всем многообразии экономических, политических и социокультурных разновидностей и проявлений. Наиболее популярными и широко используемыми понятиями, вокруг которых строятся два основных направления этого дискурса, являются, как уже отмечалось, демократическое гражданское общество и глобализация.
Что касается первого направления, типичной иллюстрацией "лингвистического поворота" в социальной теории можно считать подход Ю. Хабермаса. Отталкиваясь от концепции "делиберативной демократии", он предлагает рассматривать практики совместного построения и совершенствования конституции как дискурсивную ситуацию, в которой личные права обосновываются и легитимируются через демократические дискурсы публичного обсуждения.
Другая влиятельная точка зрения на роль языка в образовании и обществе в целом представлена в работах известного французского социолога П. Бурдье, рассматривающего язык как одну из социальных практик. Система образования в целом и лингвистическое образование в частности, а также языковая политика, как официальная, так и имплицитная, рассматриваются им в связи с понятием "лингвистического капитала" как одного из способов реализации символической власти. В своем подходе к языку и лингвистическому взаимодействию П. Бурдье опирается на развитую им концепцию социальной практики.
В обществе, говорящем на едином языке, такая практическая способность распределена далеко не равномерно, разные слои населения обладают различными возможностями и способностями адаптироваться к лингвистическому "рынку", то есть обладают различным количеством того, что П. Бурдье называет "лингвистическим капиталом". Более того, распределение "лингвистического капитала" связано с конкретными способами дистрибуции иных форм капитала — экономического, культурного и пр., конфигурация которых и определяет место индивида в данном социальном пространстве.
Соответственно, различия в акцентах, грамматике, вокабуляре, как правило, не учитываемые формальной лингвистикой, — это, в сущности, своего рода индикаторы социальных позиций говорящих и отражение количества "лингвистического капитала", которым они обладают.
По мнению П. Бурдье, легитимация социального мира не является, как считают некоторые, продуктом намеренного и целенаправленного действия пропаганды или символического "навязывания". Она скорее "результат того, что люди как "агенты", применяют к объективным структурам социального мира структуры восприятия и оценки, извлекаемые ими из самих этих структур и имеющие тенденцию представлять мир как бы очевидным, исходя из них самих".
Представление "лингвистического" аспекта образовательных практик в контексте "образования в течение жизни" было бы далеко не полным без обращения к наиболее влиятельному в политическом смысле дискурсу, основывающемуся в значительной мере на экономических идеологиях и строящемуся вокруг понятия глобализации. Именно он в существенной мере определяет как европейскую, так и отечественную образовательную политику. Логика аргументации "глобализационного" направления, пожалуй, наиболее известна и наиболее широко используется в разнообразных дискурсах социального конструирования, как в глобальном контексте, так и на отечественной почве.
В ходе глобализации, предполагающей качественно новый уровень численности и комплексности информационных, финансовых и человеческих потоков, радикально возрастает значение языковой компетенции, становящейся непременным условием и фактором успешного развития общественных процессов и отдельных личностей. Это проявляется в сфере конкуренции за рабочие места на международном рынке труда, в расширении возможностей свободного выбора места жительства и туризма, а также в расширении жизненного кругозора через опыт, приобретенный в результате контактов с культурными достижениями и успехами других народов. Она способствует пониманию иных систем ценностей, мировоззрений, образа жизни и является предпосылкой для участия в общественном устройстве. Лингвистические коды, которым общество отдает предпочтение, отражают реальную социальную организацию и могут способствовать или наоборот тормозить становление и развитие новых отношений. Любое общественное взаимодействие, будь то обмен информацией, взаимное влияние и иные формы сотрудничества возможны лишь при условии наличия среды и средства взаимодействия. Проблема языковой компетенции, таким образом, оказывается тесно связанной с успешностью реализации программы, ориентированной на "образование в течение жизни".
С интенсификацией международных взаимодействий на первый план все более выходят коммуникативные умения, новые формы "грамотности", требуемые для работы с новыми технологиями, так же, как владение одним или несколькими иностранными языками, в полном смысле приобретающее значение "лингвистического капитала". Коммуникативные лингвистические "компетенции" рассматриваются как "базовые навыки", необходимые любому члену общества для получения образования, работы, осуществления культурного взаимодействия и реализации своей личности: в этом смысле изучение языков представляет собой процесс, продолжающийся в течение всей жизни. Изучение иностранных языков, в соответствии с этим подходом, вносит непосредственный вклад в создание конкурентоспособной экономики, основанной на знании, совершенствуя общие когнитивные способности и укрепляя навыки владения родным языком, закладывая основы для формирования менталитета предприимчивости. В этой связи одна из важных задач европейской политики состоит в том, чтобы продемонстрировать важность изучения языков и выстроить систему "языкового образования в течение жизни", обеспечив необходимую инфраструктуру, финансовые, человеческие и методологические ресурсы. Таким образом, на смену традиционному взгляду на язык как символ национального тождества приходят новые подходы, в соответствии с которыми язык рассматривается как экономическая сущность. "Овеществление" языков оказывает влияние как на мотивацию людей, так и выбор того или иного языка для изучения. Кроме того, оно непосредственным образом воздействует на приоритеты финансирования языкового образования на уровне общественных институтов — как государственных, так и частных.