Различные науки историко-филологического разряда, особенно история и история литературы, иногда датируют рукопись с такою точностью, которая недоступна для метода палеографии. Так, например, Синодик (книга поминаний), заключающая в царских поминаниях писанное первым, древнейшим почерком имя Петра Великого, а вторым, позднейшим почерком - имя Екатерины I, возник, очевидно, между 1725 и 1727 гг. Месяцеслов, пасхальный указатель которого начинается с 1672 г., писан, вероятно, в этом году или предыдущем. Иногда время точно определяется летописью памятника (т.е. записью самого писца о времени написания памятника), которая не содержит года, но упоминает два исторических лица, сосуществование или совместная деятельность которых продолжалась немногие годы; такой случай представляли бы документ или надпись, содержащая рядом имена короля польского Владислава (вступил на престол в 1632 г.) и патриарха Филарета Никитича (ум. 1633). Сборник, содержащий статьи известного писателя, очевидно, писан не ранее известного года; экземпляр жития, содержащий сведение о чуде 1690 г., очевидно, писан не ранее этого года и т.д. Таким образом, недатированные рукописи с помощью вспомогательных наук могут получить точную дату и увеличить число рукописей определенных лет.
Взвешивая приметы памятника - палеографические, художественные, исторические и другие, палеограф сравнивает их и находит, что эти приметы либо просто подтверждают друг друга, либо ограничивают друг друга, либо друг другу противоречат. Так, например, пергамент и особый почерк, называемый уставом, подтверждают друг друга, одинаково указывая на первые четыре века русской письменности (XI-XIV вв.); пергамент и почерк, называемый полууставом, взаимно ограничивают друг друга: пергамент указывает на XI-XIV вв. и максимум на начало XV, а полуустав - на эпоху с конца XIV по начало XVIII в.; таким образом, вместе эти приметы указывают на конец XIV и начало XV в. Взаимоограничение примет есть наиболее выгодный случай для палеографа, так как при этом условии дата рукописи определяется всего точнее. Противоречия должны быть примирены каким-нибудь вероятным предположением. Так, например, пергамент и поздняя скоропись противоречат друг другу, так как первый указывает на XI- XIV вв., последняя - на XVI-XVIII вв.; это противоречие примиряется употреблением пергамента для грамот и в позднее время или же предположением, что пред нами запись, сделанная в позднее время на свободной странице старой пергаменной рукописи. Иногда дата оказывается старше, чем можно бы ожидать, судя по почерку: - это может значить, что перед нами список, воспроизводящий летопись своего оригинала. Иногда почерк кажется старше даты, которая читается в рукописи: это может значить, что пред нами почерк исчезающего поколения, что рукопись писана стариком; найдя в летописи, что писцом был игумен или епископ, мы находим подтверждение нашей догадки. Иногда писец нарочно архаизует свой почерк, - если он дополняет более древнюю рукопись, утратившую несколько листов, или если он копирует очень древний оригинал. Если противоречия неустранимы, можно думать о какой-нибудь нам неясной случайности или же о подделке. В последнем случае должны быть найдены доказательства подделки, т.е. приметы заведомо подражательные, симулирующие древность и в то же время точно выдающие другое (обыкновенно - наше) время. Так, например, в рукописи, желающей казаться древнею, употребление берлинской лазури в инициалах обличает поддельность этих последних, ибо названная краска найдена лишь в начале XVIII в. Или в рукописи, которая всеми признаками указывает на вторую половину XVII в., летопись начала XVII в. должна быть признана подделанною, если окажется, что в ее дате цифра десятков писана по подскобленному и на свет имеет другой цвет, нежели остальные цифры. Палеограф старается также определить цель подделки, которая может быть юридической, коммерческой, любительской. В России подделки и подчистки дат XVII в. имеют в виду покупателей-старообрядцев: изменив II = 80 в N = 50 или реже - в К = 20, фальсификаторы превращают рукопись из “Никоновской” в “дониконовскую”. Если подложной кажется не отдельная цифра, а целая летопись, необходима поверка ее формулы и содержания. К формуле относится очередь упоминаемых фактов (например, в летописи - год, имя государя, имя иерарха...) и неизменные термины, в которых обозначаются некоторые факты (имя государево или боярское - с -вичем, имена черного духовенства - совсем без отчества, имя женское - с отчеством на -вна, но даже боярское женское имя с названием по мужу на -ва и т.п.). Здесь, как и всюду, могут встретиться исключения (сложные случаи): патриарх Филарет Никитич продолжал титуловаться отчеством в качестве именитого боярина и родителя государева. Для поверки формул служат издания записей. Поверка содержания состоит в том, что дата сравнивается с годами жизни упоминаемых лиц, их титулы также проверяются данными истории и т.п.
Обратимся теперь к вопросу о точности палеографических выводов. Вопрос “где”, как мы видели, обыкновенно разрешается в славяно-русской палеографии анализом языка, причем во многих случаях мы можем различать не только страну, но и ее главные диалектические территории. Почерки, орнаменты, миниатюра, как мы видели, не решают этого вопроса, а ввиду различных переживаний и переходов из территории в территорию часто даже не наводят на правильное решение его. Что касается вопроса “когда”, то лучшие наши палеографы на основании опыта полагают, что ошибка при определении времени югославянских и русских рукописей может доходить до полувека. Это, конечно, только крайний предел, и во многих случаях мы можем достигнуть значительно большей точности. Возможность таких ошибок объясняется, во-первых, плохою сохранностью славянской и русской письменности: греческое духовенство еще в XIX в. сжигало целые библиотеки болгарских рукописей; в Москве в 1382 г. при внезапном набеге татар кремлевские храмы до стропа, т.е. до свода, были наполнены рукописями, навезенными бегущим населением Московской области, - и все это сгорело; московские рукописи XIV в. представляют вследствие этого чрезвычайную редкость. От начала русской письменности дошли лишь датированные рукописи второй половины XI в.; по ним главным образом принуждены мы судить о недатированных рукописях XI в.,- очевидно, ошибка на полвека вполне возможна в этом случае. Во-вторых, палеография извлекает свои приметы прежде всего из датированных рукописей, а таковые составляют лишь незначительный процент всей массы рукописей каждого века. Наконец, мы уже видели, как медленно обобщаются на огромной русской территории новые графические факты (под которыми следует разуметь не только появление отдельных новых знаков, новых манер почерка, новых стилей орнамента, но также появление самой русской письменности, ее распространение на новые центры и т.п. общие явления).
Ясно, что все графические факты размножаются путем списывания одной или нескольких начальных рукописей (протографов), содержащих такой факт. Непосредственные списки с протографа, относящиеся к первым десятилетиям после его появления, очевидно, составляют какой-нибудь десяток рукописей; списки со списков, возникающие в дальнейшие десятилетия, насчитываются десятками; быть может, только в течение полувека протограф производит в стране 100 списков, да и эта цифра не преувеличена лишь по отношению к памятникам особенно распространенным. Сам протограф доходит только в виде редчайшей случайности, ближайшие к нему списки, исчисляемые единицами или десятками, также по большей части погибают для нас. Только тогда, когда какой-нибудь протограф представлен в стране сотней списков, несколько из них могут дойти до нас, и среди них может оказаться один датированный. Очевидно, начальные стадии (или, что то же, первые десятилетия) всякого графического факта не доходят до славяно-русского палеографа. Даже такое обширное явление, как югославянское влияние XIV-XV вв., с самого начала представленное многими югославянскими выходцами и многими рукописями, и то может быть установлено методом палеографии, как общий факт, для Московского государства только со второй четверти XV столетия, между тем, как история учит нас, что усиленное югославянское влияние началось с 90-х годов XIV в., после падения югославянских государств.
Кроме того, очевидно, что до сознания палеографа доходят только крупные или общие графические явления, получившие распространение в стране. Графические факты, распространявшиеся медленно или совершенно не распространявшиеся на весь общественный союз, не доходят до нас по той же причине, по которой не доходят и начальные стадии более общих явлений: по ограниченному числу своих представителей. Для каждой эпохи, достаточно представленной датированными памятниками, мы узнаем только главное русло графики. Специальные графические школы, как то графика какой-нибудь замкнутой секты, какого-нибудь центра отдаленной окраины, какого-нибудь резко обособившегося говора со своей особой орфографией, остаются совсем не представленными или представлены так отрывочно, что не доходят до нашего сознания. К тому же и то, что сохранилось в России и у южных славян, и сейчас еще не приведено в общую известность, не издано, отчасти остается рассеянным на огромной территории или замкнуто в малодоступных местах. Для начальных и вообще недостаточно представленных эпох палеографу принципиально необходимо тщательнее считаться со случайностью; это можно уяснить себе, взяв крайний случай; если от какой-нибудь эпохи дошел всего один памятник, мы все еще считаем вероятным, что он представляет большинство, а не меньшинство памятников своего времени; но эта вероятность слаба; если эпоха представлена двумя, тремя, десятью однородными памятниками, вероятность быстро возрастает и наконец приближается к достоверности.