Смекни!
smekni.com

Диалог культур: древнетюркские этнопсихологические черты в древнерусской картине мира (стр. 2 из 2)

Как видим, схема истолкования данных норм права обусловлена механизмами восприятия народной памятью как родной, так и чужой древнетюркской культуры. Рассмотренные статьи вводят особый тип детерминации, для которой актуальное в данный исторический период национально-культурное своеобразие оказывается в зависимости от следов былых инокультурных элементов и их проекции в будущее. Вот почему древнерусский законодатель в этой "проекции в будущее" иногда допускал необъяснимые с точки зрения современной ему системы древнерусской юриспруденции и с позиций адаптации к инокультурному пространству "неправильные" нормы и санкции в области семейного права. Иначе говоря, эти моменты оказались под влиянием инокультурных традиций и нравов, не совсем адаптированных древнерусским законодателем. С другой стороны, данное положение предполагает значимость для двух национально-культурных систем двух лингвокультурных программ. Это воспроизводство определенного инокультурного образца, эталона, норм поведения и программа выбора стратегии из многообразия вариантов инокультурного наследия[8].

С другой стороны, что весьма важно, запрет на кровосмешение очень ярко проявляется в тюрко-огузском эпосе "Китаби-Деде Горгуд" (XI в).К. Абдулла об этом писал: "Вхождение в культурную среду, отрыв от природы характеризуется еще и предотвращением такого "хаотического" процесса, как кровосмешение. Если исходить из того, что кровосмесительство является силой, изнутри разрушающей не только семью, родовой строй, но и племенное сообщество, станет понятна причина борьбы Мифа с этим явлением… Запрет на кровосмешение проявляется в Дастане как глухой отголосок далекого и напряженно протекавшего когда-то процесса"[9] (подчеркнуто нами - А. З). Далее исследователь отмечает, что "…отражение в Дастане этого запрета… свидетельствует о нерасторжимости связей эпоса с древнейшими временами…"[10] (подчеркнуто нами - А. З). Отметим, что запрет на внутриплеменные браки дает о себе знать и во многих других местах указанного эпоса[11]. Следовательно, различающиеся механизмы мышления в разных культурах естественным образом могут привести и к различию ценностей, которыми живут эти культуры. Как следствие национально-этнические этноэйдемы таких лингвокультур не только не могут совпадать (в плане инвариантных культурных ценностей), но и могут не пересекаться: наличие инокультурных элементов так или иначе дает о себе знать в культурном наследии любого народа, поэтому речь может идти только о заимствовании, воспроизведении чужой культуры.

Не углубляясь в данную тему, было бы интересным обратиться и к другим "мелочам" истории. В этом отношении уместно привести цитаты о "русах", их нравах и землях из работ восточных исследователей. Так, в тексте анонимного сочинения "Моджмал аттаварих" (1126 г) отмечается: "Рассказывают также, что Рус и Хазар были от одной матери и отца" (? - выделено нами - А. З) [12]. В таком же контексте о "русах" писал Мухаммед ибн Ахмед ибн Ийаса ал-Ханафи в своем сочинении "Нашк алазхар фигара, иб альактар" (XVI в): "а) Описание страны русов. Они большой народ из турок (выделено нами - А. З) (!). Страна их граничит со славянами. Они (живут) на острове, окруженном озером, и он подобен крепости, защищающей их от врагов… б) Страна русов. Это большая и обширная земля, и в ней много городов… В ней большой народ из язычников (? - выделено нами - А. З). И нет у них закона, и нет у них царя, которому бы они повиновались…". "Затем Рус вырос и, так как не имел места, которое ему пришлось бы по душе, написал письмо Хазару и попросил у того часть его страны, чтобы там обосноваться. Рус искал и нашел себе место…"[13].

Следовательно, древнерусская ментализация, как мы увидели, способствовала овладению всеми ценностями не только христианской культуры, но и в большей мере языческой (скорее всего, древнетюркской, половецкой и кыпчакской) культуры. Именно об этом пишет М.Л. Серяков: "Языческая мудрость учила человека жить в гармонии с миром. А именно эта гармония является залогом его подлинной полноценной жизни и культуры. Родившись многие тысячелетия тому назад, она неизменно помогала нашим далеким предкам выигрывать битву за свои души, до тех пор, пока на Русь не пришло христианство"[14] (выделено нами - З. А). Поэтому очень справедливо в свое время писал князь Н.С. Трубецкой: "Видеть в туранском (т.е. тюркском - З. А) влиянии только отрицательные черты - неблагодарно и недобросовестно. Мы имеем право гордиться туранскими предками не меньше, чем предками славянскими, и обязаны благодарностью как тем, так и другим. Сознание своей принадлежности не только к арийскому, но и туранскому психологическому типу необходимо для каждого русского, стремящегося к личному и национальному самопознанию"[15] (выделено нами - З. А).

Из изложенного можно заключить, что у факторов, воздействующих на процесс становления и развития культуры, современные формы всегда опираются на былые. Национальная специфика языка поэтому всегда по сути ретроспективна: поиск образца всегда обращен в проверенное прошлое, а живые инновации кажутся отходом от культуры, забвением национально-исторического опыта народа. При этом традиция как основа культуры представляет не только продолжение, но и творческое отрицание многих элементов исторического опыта, живущего в народной памяти. Однако собственно национальная окраска живет как раз этими элементами опыта, достигая максимума в специфически национальном, где этот опыт иногда оказывается замкнутым. Поэтому мы считаем, что этноэйдемы - это не просто лингвокультурный знак или система произвольных знаков, а особая культура с достаточно жесткими нормами и текстуально-языковыми инструментариями, сложившимися исторически.

В статье на основе лингвистического анализа ряда древнерусских юридических письменных памятников и анализа их положений, оговаривающих нормы обычного и семейного права, рассматриваются аспекты влияния древнетюркских обычных правовых норм. Тема рассмотрена в контексте восприятия народной памятью своей и иной культуры, откуда произведены заимствования.


[1] Гашимов Э.А. Культурный код как знаковая система (лингвистический взгляд) // Материалы Международной научной конференции «Тагиевские чтения» (1-2.06.2006). Баку, 2006, с.297.

[2] Здесь и далее ссылки на древнерусские тексты даются по: Российское законодательство Х-ХХ вв. Т.1. Законодательство Древней Руси (под ред. В.Л.Янина). М.: ЮЛ, 1984.

[3] О туранском элементе в русской культуре. Впервые: Евразийский Временник. Непериодическое издание под редакцией П.Савицкого, П.П.Сувчинского и князя Н.С.Трубецкого. Кн. IV, Берлин, 1925. с. 358.

[4] Гачев Г.Д. О национальных картинах мира // Народы Азии и Африки. М., 1967, №1, с.82.

[5] Шейман Л.А., Варич Н.М. О «национальных картинах мира» и об их значении для курса русской литературы в нерусских школах // Вопросы преподавания русского языка и литературы в киргизской школе. Фрунзе, 1976, вып.6, с. 44.

[6] См. подробно: Русская историческая библиотека. Т.VI, Пг., 1920, стб. 143-144.

[7] См. подробно: Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI-XIV вв. М., 1972, с.136-150

[8] См. подробно: Гашимов Э.А. Культурный код как знаковая система (лингвистический взгляд) // Материалы Международной научной конференции «Тагиевские чтения» (1-2.06.2006). Баку, 2006, с.297-303.

[9] Абдулла К. Тайный «Деде Коркуд». Баку, 2006, с.126.

[10] Там же, с.127.

[11] См. подробно: Абдулла К. Тайный «Деде Коркуд». Баку, 2006, с.122-135; Литвин М. О нравах татар, литовцев и москвитян. М., 1994, с.97-113; Религиозные традиции мира. Т.2, М., 1996, с.224-236.

[12] «Моджал ат-таваих». Тегеран, 1939, с.101-102 (перевод с персидского А.П.Новосельцева).

[13] Цитата по: Древнерусское государство и его международное значение. М.: Наука, 1965, с.401 (перевод текста А.П.Новосельцева; рукопись текста находится в Институте народов Азии, В – 1033, лист 225).

[14] Серяков М.Л. «Голубиная книга». Священное сказание русского народа. М.: Алетейа, 2001. с.340.

[15] О туранском элементе в русской культуре. Впервые: Евразийский Временник. Непериодическое издание под редакцией П.Савицкого, П.П. Сувчинского и князя Н.С.Трубецкого. Кн.IV, Берлин, 1925. с. 376.