Генеалогическая классификация языков мира (стр. 4 из 5)

6. БАЛТО-СЛАВЯНСКАЯ ОБЩНОСТЬ

В семье индоевропейских языков особенно близки друг к другу славянские и балтийские языки. К последним относятся современные литовский и латышский (так называемые восточноприбалтийские) и мертвые (в разное время исчезнувшие) языки древних племен, обитавших на территории лесной зоны Восточной Европы от верховьев реки Оки до южной Прибалтики.

Близость балтийских и славянских языков проявляется в регулярных звуковых соответствиях, в сходстве форм словоизменения и словообразования, в общности большинства слов, обозначающих окружающий мир, людей, их отношения и деятельность в условиях общинно-родового строя. При этом восстанавливаемое для славянских языков исторически исходное праславянское (см. Праславянский язык) оформление слов, как правило, совпадает с с их офопмлением в исторически засвидетельствованных балтийских языках. Например, восстанавливая для славянского сын (древнерусское сынъ) праформу *sun-us, мы находим ее в литовском sun-us и т. д. В очень большом числе случаев, таким образом, славянские слова и формы выглядят как преобразованные балтийские. Эти уникальные внутри индоевропейской семьи отношения между языками, принадлежащими к разным группам, до сих пор не получили общепринятого исторического объяснения.

В середине XIX в., когда в языкознании появилась схема «родословного древа», объяснявшая происхождение «родственных» языков последовательным членением праязыка (см. Праязык) на отдельные языки, сложилось убеждение, что сначала выделился единый балто-славянский праязык, который позднее распался на Праславянский и прибалтийский. Эта идея происхождения славянских и балтийских языков из общего для них языка-предка просуществовала в науке почти столетие — до начала-середины XX в. Именно в это время стало формироваться представление о сложности процесса образования «родственных» языков; он должен был включать не только распад, но и сближение' языков в результате создания разноязычных племенных союзов. Первым, кто усомнился в реальности балто-славянского праязыка и обосновал в 1911 г. свои сомнения, был Я. Эндзелин, известный латышский лингвист.

Поскольку балтийские и славянские языки, наряду с очень заметными общими чертами, характеризуются также и очень существенными различиями, в науке стала развиваться идея балто-славянской общности (или сообщности), заключающаяся в том, что Праславянский и прабалтийский языки, исконно относившиеся к разным индоевропейским группам, будучи на протяжении очень длительного времени непосредственными «соседями», сблизились, развив комплекс общих для них особенностей. Новые исследования показали, что так называемая балто-славянская проблема (т. е. проблема древних отношений между этими двумя языковыми группами) требует также и решения вопроса исторических взаимоотношений между восточно- и западнобалтийскими языками, которые в свою очередь характеризуются очень древними различиями, не позволяющими возвести все балтийские языки к абсолютно единому источнику — прабалтийскому языку. Сторонники идеи балто-славянской общности эти отношения объясняют происхождением западнобалтийских языков в результате сближения части первоначально праславянских диалектов с восточнобалтийскими или, наоборот, сближения с праславянским части древних восточнобалтийских диалектов. Такое объяснение учитывает, что западнобалтийские языки по своим особенностям являются как бы промежуточными (или переходными), т. е. по одним чертам сходны с восточнобалтийскими, а по другим — с праславянским языком (рис. 2.).

В последние десятилетия были предприняты серьезные попытки обобщения отношений между индоевропейскими языками. Исследования показали, что наиболее древние черты в равной степени объединяют как праславян-ский, так и балтийские языки с азиатскими индоевропейскими языками, с балканскими (фракийским и иллирийским), исчезнувшими в начале новой эры (из этих языков в горах на побережье Адриатического моря сохранился лишь албанский язык), а также с германскими языками. Вместе с тем праславянский язык характеризуется значительным комплексом особенностей, сближающих его с западноиранскими языками, к которым, как принято считать, относился язык скифов; эти особенности балтийским языкам неизвестны. На основании этих свидетельств высказано предположение, что протославянский языковой союз, со временем оформившийся в праславянский язык, по преимуществу состоял из диалектов, часть которых сохранилась на прибалтийской окраине когда-то обширного района их распространения. Окончательный отрыв праславянского языка от Древнебалтийских диалектов произошел после его сближения с западноира некой речью скифов, господствовавших в Северном Причерноморье в середине I тысячелетия до н. э.

Рис. 2. Балто-славянская общность.

Оформление праславянского как своеобразного индоевропейского языка не было связано с географическим разрывом праславян и древних балтов: значительная часть праславянских племен продолжала обитать вдоль границ древних балтийских поселений. Археологи отмечают, что эти поселения существовали с начала I тыс. до н. э. до второй половины I тыс. н. э. почти без изменений. В конце I тысячелетия до н. э. в Среднем Поднепровье формируется обширный племенной союз, оставивший археологические памятники II в. до н. э.- II-IV вв. н. э., получившие название зарубинецкой культуры. Создатели этой культуры, как принято считать в последние годы, говорили на диалектах праславянского и западнобалтийского типа. Группа племен этого объединения позднее продвинулась вверх по реке Десне и создала в районе верхнего течения реки Оки поселения, которые получили в археологии название мощинской культуры. Как свидетельствуют данные гидронимии (названий рек и озер), эта группа племен говорила на западнобалтийском языке. А жившие на территории мощинских поселений в древнерусское время (IX—XI вв.) вятичи настолько заметно отличались от окружающего славяноязычного населения, что летописец не считал их славянами, так же как и радимичей (между прочим, тоже живших на территории, где до сих пор сохраняются названия рек западнобалтийского происхождения).

Во второй половине I тыс. н. э., в эпоху сложения древнерусского государственного объединения, балтоязычное население центральной лесной зоны интенсивно славянизируется, т. е. включается в состав древнерусской народности, лишь на западных окраинах сохраняя балтийскую речь предков (потомки этого населения—современные литовцы и латыши).[7]

7. АВГУСТ ШЛЕЙХЕР (1821—1868)

Август Шлейхер — выдающийся немецкий языковед-индоевропеист. Впервые стал широко вводить в сравнительно-исторические исследования данные славянских и балтийских языков, был фактическим создателем сравнительно-исторической литуанистики (науки о литовском языке). А. Шлеихер считал, что историю и законы развития конкретных языков можно исследовать так же объективно, как и законы жизни живых организмов. Успехи естественных наук и в особенности идеи дарвинизма оказали большое влияние на мировоззрение Шлейхера, этим объясняется и его любовь к естественнонаучным терминам, перенесенным в языковедение («организм» языка, языковые «семьи», «ветви», «генеалогическое древо» и т. п.), подражание естествоиспытателям в методах исследования. Шлейхер считал, что флективный строй древних индоевропейских языков (и общеиндоевропейского праязыка) складывался постепенно и имеет такую же 'предысторию, как, например, в биологии сложные многоклеточные организмы животных и растений, возводимые к простейшим одноклеточным предкам. Самым простым типом языка Шлейхер считал изолирующий, когда отдельные корни или соединения корней ставятся в определенном порядке, а морфологические формы, указывающие на связь слов в предложении, в языке отсутствуют, как, например, во-вьетнамском языке. Более сложный тип — агглютинативный (буквально «склеивающий») — возник путем эволюции из изолирующего (как, например, в финно-угорских или тюркских языках, к корням механически «приклеиваются» различного рода грамматические показатели, произошедшие из служебных, а первоначально — из самостоятельных полнозначных слов-корней). Из агглютинативного типа произошел флективный. Здесь грамматические показатели тесно срослись с корнем, корень никогда не выступает изолированно, его всегда сопровождают флексии (наиболее богато флексии представлены в санскрите). Эти периоды становления и совершенствования языкового организма относятся к доистории; собственно исторические этапы А. Шлейхер считал периодом распада, разрушения языкового организма: стареющий язык начинает упрощать и терять первоначально богатые флексии, звуковые изменения разрушают облик первоначального корня.

Эти изменения в разных диалектах общеиндоевропейского праязыка происходят по-разному, при этом чем дальше носители индоевропейских диалектов отошли от первоначальной прародины, тем большему распаду подвергся сам языковой организм. Так, из диалектов общеиндоевропейского праязыка в результате его распада возникли отдельные индоевропейские языки; чем дальше они отстоят от индоевропейской прародины (которую Шлейхер предполагал в Средней Азии), тем меньше в языке сохранилось древних индоевропейских флексий. Ближе всего и территориально, и по своему богатому строю к общеиндоевропейскому флективному типу стоят санскрит и бактрийский (авестийский) язык. Индоевропейцы, ушедшие с прародины южным путем, дали начало языкам греческому, латинскому (который претерпел больше изменений и, следовательно, беднее греческого), кельтскому (дойдя до Атлантического побережья, кельты почти утратили древние флексии). Индоевропейцы, ушедшие с прародины северным путем, дали начало славянам (в языке которых еще сохраняются старые падежные и глагольные флексии) и литовцам (где также сохраняется богатое склонение), дальше на запад ушли предки германцев (чем западнее расположен германский язык, тем меньше у него сохранилось старых форм: английский язык совсем утратил падежи). Полнее всего теория А. Шлейхера изложена в его посмертно изданном труде «Компендий (т. е. краткое изложение) сравнительной грамматики индоевропейских языков». А. Шлейхер оставил после себя много учеников (Г. Курциус, А. Лескин, И. Шмидт, Г. Шухардт), которые создали свои научные работы, отбросив элементы примитивного биологизма и развив самые ценные идеи своего учителя — об объективности и познаваемости законов языковых изменений, о системном характере языкового «организма».[8]