Тютчев писал о природе, писал о любви. Это и давало внешнее основание относить его к жрецам “чистой поэзии”. Но не даром революционные демократы Чернышевский и Добролюбов, борясь с теорией и практикой “чистого искусства”, не находили его выражения в лирике Тютчева. Мало того, Добролюбов ценил в творчестве поэта “знойную страстность”, “суровую энергию" и “глубокую душу, возбуждаемую не одними стихийными явлениями, но и вопросами нравственными, интересами общественной жизни”. Политических стихов Тютчева тогда еще напечатано было не много, да и не мог Добролюбов сочувствовать заключенной в них славянофильской пропаганде. Зато известно, что в одной из своих статей Добролюбов полностью привел стихотворение “Русской женщине”, увидев в нем правдивое отображение русской крепостнической жизнедеятельности. Но, по всей вероятности, снова критика об отзвуке общественных интересов в лирике Тютчева допускают более широкое толкование. Дыхание времени, исторической эпохи, в которую жил Тютчев, ощущается даже в стихотворениях, далеких от прямой общественной и политической тематики.
Тютчев был современником многих больших воин и социалистических потрясений. Он помнил Наполионское нашествие. Он утверждал, что с 1830 г. Европа вступила в новую “революционную эру” своего существования. Как человек острого ума и широкого кругозора, он пытался осмыслить историческое значение “землетрясения”1848 г. с болью и тревогой следил он за ходом Крымской войны и восхищался героизмом севастопольцев. Он умер в 1873 г., пережив франко-прусскую войну, и Парижскую коммуну.
Поэзия Тютчева - это своеобразная лирическая исповедь человека, посетившего “сей мир в его минуты раковые”, в эпоху крушения веками складывавшихся социальных устоев, нравственных догм и религиозных верований. Самого себя поэт сознает “обломком старых поколений”, вынужденным уступить дорогу “новому, младому племени”. И в тоже время он сам - детище нового века - несет в своей душе “страшное раздвоение”. Как не горько ему плестись, “с изнеможением в части, на встречу солнцу и движенью”, он испытывает не тоскливое томление о прошлом, а страстное влечение к настоящему. Однажды он написал:
Не о былом вздыхают розы
И соловей в ночи поет;
Благоухающие слезы
Не о былом Аврора льет, -
И страх кончины неизбежной
Не свеет с дерева ни листа;
Их жизнь, как океан безбрежный,
Вся в настоящем разлита.
Эти строки многое разъясняют в лирике Тютчева. Стремление жить в “настоящем” было до конца дней присуще поэту. Но настоящее было не спокойно. Его то и дело взрывали социальные “бури и тревоги”. Такие же “бури и тревоги” колебали нравственный строй современного человека, и Тютчев, прежде всего, ощущал в их собственной душе, в собственном сознании. От того-то так насыщена внутренней тревогой лирика поэта, пишет ли он о “стихийных спорах” в прямом смысле этого слова, пишет ли о по-своему “стихийных” волнениях, нарушающих душевный мир человека. Атмосфере современной Тютчеву исторической действительности подспудно дает себя чувствовать даже в любовной его лирике, как нельзя лучше подтверждая тонкое наблюдение А. Блока, что “в эпохи бурь и тревог нежнейшие и интимнейшие стремления души поэта также преисполняются бурей и тревогой”.
Из всех современных ему русских поэтов Тютчев, больше чем кто либо другой, может быть назван лириком в полном смысле слова. Он никогда не пытал своих сил в эпических жанрах, не обращался к драматургии. Его стихия - лирическое стихотворение, обычно короткое лишенное каких-либо жанровых признаков.
В своих лирических шедеврах Тютчев внешне идет как бы не от заранее заданной мысли, а от внезапно захватившего его чувства или впечатления, навеянных явлениями внешнего мира, окружающей реальной действительности, минутным душевным переживанием.
Поэт видит радугу и тут же набрасывает небольшой всего лишь восьми строк “пейзаж в стихах ”, как удачно назвал Некрасов его стихотворные картины природы. Но процесс создания стихотворения на этом не заканчивается. В творческом представлении поэта яркость и мимолетность “радужного виденья” влечет за собой иной образ - яркого и мимолетного человеческого счастья. Появляется новая строфа, и “пейзаж в стихах” приобретает смысл философского иносказания (“Как неожиданно и ярко ...”).
Другой пример. Беспросветный дождь внушает поэту мысль о столь же беспросветном людском горе, и он пишет стихи не о дожде, а о слезах. Однако вся интонация, весь ритмический строй стихотворения проникнуты не умолкающим звуком падающих дождевых капель (“слезы людские, о слезы людские ...”).
Есть у Тютчева и стихи литературного, книжного происхождения. Поэт читает книгу. И вдруг какая-то мысль или поэтический образ захватывают его, порождают в нем желание переложить прозу на язык стихов. Так, одна страница из романа французской писательницы Сталь “Коринка” творчески переосмысляется в стихотворение “Mal’aria”. Иногда чужое стихотворение привлекает к себе его внимание художественной недосказанностью вступить в поэтическое состязание со своим предшественником. Под пером поэта возникает новое стихотворение, и при этом вполне “тютчевское” по духу и форме.
Даже в тех случаях, когда Тютчев переводил иностранный подлинник, он накладывал на него печать своей творческой индивидуальности. Стихотворение “Весеннее успокоение” он заставил звучать по-новому, по-русски. Стихотворение “Если смерть есть ночь, если жизнь есть день ...” не случайно названо Тютчевым “Мотив Гейне”, ибо это действительно не перевод, а вариация чужой темы, причем не стихотворный размер, ни ритм не находят никакого соответствия в подлиннике. Точно также, только отталкиваясь от Гейне и Ленау, создает поэт вполне самостоятельные и очень “тютчевские” стихотворения “Из края в край, из града в град ...” и “Успокоение” (“Когда, что звали мы своими ...”).
Один из чародеев русского поэтического языка, мастер стиха, Тютчев был крайне взыскателен к каждому написанному слову и понимал, как трудно подчас оно дается художнику. В своем знаменитом стихотворении “Silentiuml” поэт признавался:
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, как ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Однако в стихах Тютчева мысль никогда не оборачивалась ложью. Вот почему его стихи служат лучшим доказательством не бессмертия, а могущества слова. И кабы ни был сложен в душе поэта строй “таинственно волшебных дум” они, вопреки его собственному сомнению, все больше и больше находят путь к сердцу другого.