К изобразительным особенностям памятников второго типа относится приём выделения лица двумя прямыми углублёнными линиями, образующими очертания подбородка. Такой приём зафиксирован на поздних прииртышских статуях.
К датирующим признакам относится, прежде всего, сама поза скульптур, появляющаяся не ранее IX в. н.э., а также изображённые предметы: сосуды и серьга. Серьга представляет собой продетое в ухо несомкнутое кольцо с отходящем книзу коротким стержнем.
Сосуды можно разделить на два типа. Первый представлен банкой с прямыми стенками и плоским дном.
Ко второму типу относятся вытянутый кувшиновидный (без ручки) сосуд с плоским дном и широким горлом.
Принимая во внимание отмеченные аналогии, а также позу и пол, статуи второго типа следует датировать IX-XI вв. н.э., т. е. временем постепенного продвижения кимакско-кипчакских племён из районов Прииртышья к югу и западу.
В третий тип скульптур выделены девять стеловидных фигур. Отличительной особенностью является отсутствие на статуях рук, ног, сосудов, оружия. Данный тип изваяний сближает весьма обобщённый силуэт, отсутствие натуралистических деталей в одежде, относительная лёгкость абриса, достигнутая за счёт высокой посадки головы на длинной шее.
При внимательном рассмотрении становится очевидным, что приём изображения глаз и рта в виде углублений, ограниченных валиком, зафиксированный ранее лишь на одном образце,
получил дальнейшее развитие. Новым является и приём стилизации деталей лица – в виде плавного углубления плоскости подо лбом, без изображения глаз и носа. Надо полагать, что такая трактовка связана с началом развития безликих стелообразных статуй. Приём передачи бровей и носа одним рельефом, сохранился и на некоторых скульптурах третьего типа. Округлыми плоскими выпуклостями показаны стилизованные румяна и груди на женских фигурах.
Все изваяния, вероятно, портретны. Подтверждением этому служит неповторимость воспроизведённых лиц и фигур.
Сходство достигалось за счёт выделения главных качеств человека. При этом учитывался не только пол, возраст, физические особенности конкретного лица, но в какой-то степени его душевный настрой. Отсутствие сосудов и оружия, являющихся обязательной принадлежностью изваяний первой и второй групп, позволило исключить из общей композиции руки как деталь, не имеющую смысла.
Итак, рассмотренные три типа отличаются между собой не только по стилю, но и по времени. Первый тип датируется VII-IX, второй – IX-XI, третий – XI-XIII вв. н. э. В данный момент важно наметить общие закономерности развития монументальной скульптуры. Очевидно, поза фигур прочно связана с атрибуцией памятников и в данном случае является одним из существенным датирующих признаков. Наличие и отсутствие тех или иных предметов на изваяниях определялось смыслом, постепенно изменяющимся под воздействием новых экономических, политических и идеологических факторов.
СЕМАНТИКА КАМЕННЫХ ИЗВАЯНИЙ:
Многими исследователями отмечалось, что большинство тюркских изваяний держат в правой или в обеих руках ритуальный сосуд различных форм (кубки, чаши и т. д). Смысл данного контаминированного символа необходимо искать в обычаях и обрядах, магических по содержанию, устанавливающих кровное и духовное родство. Институт побратимства, распространенный у многих народов мира, нашел отражение в скифском иконографическом материале: известный обряд, описанный Геродотом и Лукианом, изображен на золотых нашивных бляшках из Солохи и Кульoбы. А. М. Хазанов подчеркивал, что сам обряд побратимства (чаша с кровью, заключающих дружбу, причащение в ней оружия) указывает «на имевшуюся в нем сильную религеозно-магическую струю». Подобный союз у монголов заключался обязательно с лицом из чужого рода (сородич и так должен быть другом), сопровождался совершением определенных обрядов и обменом подарками. Монголы называли побратимов «анда». Институт побратимства ярко отразился в поминальной тюркской обрядности, так в верованиях многих тюркоязычных народов присутствует идея поминального пира, в котором участвует душа умершего, получая пищу и питье через дым жертвенного костра в виде запаха и пара. Хакасы оставляли на могиле кожаную бутыль (торсык) с вином и специальную «покойникову чашу» для питья, из которой умерший «пил» на поминках. Кульминационным моментом поклонения духам предков, аруахам, являются годовые поминки – ас. Грандиозные по своим масштабам, важные для чести всего рода асы являлись, одновременно, съездом для решения крупных общественных вопросов. На одном изваянии из Западной Тувы участники поминок изобразили себя, воссоздав сцену «выпивки» с каменной фигурой умершего. Ниже пояса этой фигуры схематично изображены два человека, как бы сидящие перед изваянием на поджатых под себя ногах. Один из участников поминок поднимает в руке сосуд с напитком, а второй опустил руку в кожаный бурдюк с питьем, чтобы зачерпнуть очередную чашу. Таким образом, изображения умерших воинов с сосудом для питья в руке необходимы были для того, чтобы при совершении поминок, когда родственники и соратники покойного устраивали в честь него поминальный пир возле оградки, он сам, в виде изваяния, как бы «присутствовал и пил» вместе со всеми, принимая через дым, пищу, бросаемую в жертвенный костер. Изваяние как бы согласовывало решение, принятое в ходе поминального аса, освещало его.
В 1886 – 1887 гг. исследователь казахских степей В. М. Флоринский привез в Томский университет каменное изваяние отличавшееся тем, что вместо ритуальной чаши на кисти правой руки размещена хищная птица. Данная и последующие подобные находки, связанные с териолатрией, нуждаются в определенной исторической и религиозной обработке.
Птицы, являющиеся в духовной культуре символом свободы, добра и счастья, ярко представлены в шаманских мифах и легендах. В одном из мифов добрые духи с неба послали царя орлов на землю, чтобы он помог людям. Спустившись на землю, орел соединился с женщиной, спящей под деревом. В результате этого союза родился первый шаман. Связь между шаманом и орлом выражается в украшенном перьями поясе, который шаман одевает как украшение.
По якутским рассказам у каждого шамана бывает, так называемая, мать-зверь, которая имеет вид большой птицы с клювом, напоминающим железную ледоколку, с крючковатыми цепкими когтями и с хвостом, длиной в три маховых сажени. Мать-зверь при рождении и воспитании души шамана, позже возвращается. Новое появление матери-зверя шаману служит предвестником его смерти. Душу шамана, якобы, воспитывают бесы в нижней стране у источника девяти родов злых духов. У воспитанников спрашивают: «Не стали ли летающими птенцами?», «не выросли ли крылья?», «не покрылись ли пухом?». Для обозначения родства с птицами шаманы прикрепляли к собственному плащу фигуру птицы, изготовленную из металла.
Для тюркоязычных племен было характерно поверье, что одна из душ умершего превращается в птицу. Она незримо присутствует весь срок совершения поминок (обычно до истечения года), а затем улетает в высший мир. В тексте памятника Культегина есть отрывок:
Оплакали каганов, опечалясь
На небо проводили, Тенгри жалясь
Такие были славные каганы,
Бильге-каганы или великаны!
Примечательно, что на головном уборе изваяния Культегина
изображена именно взлетающая птица.
У пасхальцев, возводивших каменные изваяния гигантских размеров, наряду с культом птицы существовал культ «человека-птицы». Воин, первый доплывший и нашедший яйцо морской ласточки на островке Мотонуи, прыгал на скалистый мыс и кричал представителю рода, чьи интересы он представлял: «Брей голову! Яйцо твое!». Затем, но опускался к воде, омывал найденное яйцо и, прикрепив его с помощью повязки к голове, плыл к острову, к тому месту, где начинается тропа, по которой можно подняться к хижинам Оронго. Глава того рода, чей гонец первым доставлял яйцо в Оронго, обривал голову и брови и впредь именовался «тангата-ману» - «человек-птица».
В данном обряде четко прослеживаются черты гомеопатической магии, основанной на ошибочной ассоциации сходных представлений. Фрезер Д.Д. писал, что принципы ассоциации прекрасны и «абсолютно неотъемлемы от деятельности человеческого духа». Их закономерное приложение порождает науку «в результате их незаконного приложения появляется магия» (Фрезер 1931 г.).
Тюрки приписывали магические свойства также перьям птиц, которые, якобы, защищали человека от демонов. Данный элемент присутствует в изваяниях с так называемым «трехрогим» головным убором, который трактуется как мягкая шапка, украшенная перьями хищных степных птиц и является атрибутом служителей культа.
Изображение амулета в виде трилистника, с загнутыми вверх боковыми листочками, находит аналогии с казахским вариантом уки аяк, использующим пару когтей совы (в серебряной оправе) смоделированных развилкой (завитками вверх). Сова осмысливалась тюрками двойственно. С одной стороны, она воспринималась как представитель демонов, противодействующий негативным явлениям, с другой стороны ее обожествляют, приписывая черты покровителя.
Таргитай в скифской мифологии не только воплощение триединого «среднего» мира, но и воплощение первого человека-прародителя скифов. Этот факт хорошо согласуется с наличием, среди наиболее часто изображаемых на изваяниях атрибутов фаллоса, характеризующего «телесный низ» как производящую, порождающую зону статуарного изображения. Изображение фаллоса в тюркских каменных изваяниях свидетельствует об определенном телесном каноне: отношение к наготе, эстетическим и этическим категориям.