Смекни!
smekni.com

Грамматические особенности языка В. Шекспира (на материале трагедии Гамлет) (стр. 2 из 7)

2) Язык и стиль В. Шекспира.

Вильям Шекспир (1564 – 1616) является величайшим драматургом, мыслителем, поэтом и, бесспорно, одной из самых загадочных фигур в литературе. Творчество Шекспира высокогуманно и человечно, грандиозно по масштабам. Кажется, весь земной шар, все человечество втянуто в действие его пьес. Жизнь предстает перед нами в бесконечном и неодолимом движении вперед, в беспрестанном изменении и обновлении. В этом главная причина популярности и бессмертия шекспировских произведений.

Однако при написании данной работы Шекспир интересовал нас прежде всего как величайший мастер слова. Именно Шекспиром в английский литературный язык множество слов было введено впервые. Великий драматург широко распахнул двери перед живой речью своей эпохи. Наряду с заимствованиями из этой речи Шекспир нередко сам создавал новые слова.

Составление слов является типичной чертой словотворчества Шекспира. Сюда относятся в первую очередь составные прилагательные, которые так характерны для стиля Шекспира, и к которым мы еще вернемся в данной работе.

Но замечательно не то, что Шекспир ввел в свои произведения много новых слов. Замечательно, что большое количество их удержалось в английском литературном языке. Причина не только в том влиянии, которое оказал Шекспир и со сцены, и через многочисленные издания его произведений, но и в самом подходе Шекспира к задаче расширения словаря. Касаясь множества областей жизни, Шекспир почти не трогал узких терминов, понятных лишь знатокам, а также почти не коснулся английских диалектов, так как писал для лондонской публики.

Кроме того, Шекспир никогда не сводил индивидуализацию речи своих героев к копированию каких-либо мелких особенностей. Исключение составляют лишь несколько второстепенных персонажей. Так, например, вычурные лингвистические ухищрения Озрика в „Гамлете” были прежде всего типичны для эвфуистичных джентельменов. Шекспир не копировал языковой действительности. Но он широко использовал ее для выражения мыслей и чувств, а также характерных и вместе с тем всегда типичных особенностей своих персонажей.

Оценивая слова, введенные или созданные Шекспиром, нужно помнить, что Шекспир писал для пестрой толпы „театра широкой публики” (public theatre), партер которого заполнялся народным зрителем, преимущественно подмастерьями. Этому пестрому зрителю должно было быть знакомо большинство употребляемых Шекспиром слов. В подавляющем большинстве случаев, если новое созданное Шекспиром слово и не было знакомо зрителю по форме, оно было известно ему по своему корню. Слова, введенные или созданные Шекспиром, зиждились на широкой основе и поэтому легко привились к стволу английского литературного языка. Если в области языка Шекспир, по выражению его комментаторов „проделал работу целого народа”, то добиться этого он мог исключительно потому, что работа целого народа нашла в его творчестве наиболее полное свое выражение.

Однако богатство языка Шекспира заключается не столько в количестве слов, сколько в огромном количестве значений и оттенков, в которых Шекспир употребляет слово. Язык Шекспира резко выделяется своим семантическим богатством. Корень этого богатства заключается в том, что Шекспир широко черпал значения и оттенки значений слов из народного языка своей эпохи. А в то время современный английский литературный язык еще созидался, и значения слов еще не были ограничены определениями толковых словарей. Шекспир не был сознательным нарушителем установленных норм, так как эти нормы в окружающей его языковой действительности были еще далеко не установлены.

Овладение семантикой языка позволило Шекспиру широко применять „игру слов” или каламбур. Семантике Шекспира принадлежит также своеобразная черта, генетически восходящая к каламбуру, но ничего общего с каламбуром уже не имеющая. Она заключается в том, что Шекспир нередко употребляет одно слово в двух или нескольких значениях одновременно.

При разговоре о языке Шекспира следует упомянуть и случаи передвижения слова из одной грамматической функции в другую. Среди своих современников Шекспир и здесь стоит на первом месте. Превращая, например, существительное в глагол, Шекспир как бы „овеществляет” глагол и добивается той конкретности и вместе с тем сжатости, которая вообще характерна для его стиля.

Насыщенность образностью является особенно типичной чертой стиля Шекспира. „Каждое слово у него картина”, - сказал о Шекспире поэт Томас Грей. Великий драматург прежде всего стремился к компактности, к тому, чтобы каждое слово выражало, по возможности, целую мысль, эмоцию или образ.

Для сжатого стиля Шекспира также типичны эллиптические формы, которые не затемняют смысла, а лишь придают синтаксису своеобразный колорит.

Таким образом, язык Шекспира не только обладает особой колоритностью и самобытностью, но и отражает все особенности языка своей эпохи, так как взаимодействие художественно-литературного языка и языка разговорного было типичной чертой XVI века. В результате тщательного анализа различных письменных документов как литературного, так и нелитературного характера, Г. Уальд приходит к заключению, что „следует всячески подчеркнуть теснейшую связь между разговорным литературным языком и языком английской литературы. Язык, на котором Шекспир говорил, был тем языком, на котором он писал”.

Глава II.

Морфологические особенности языка Шекспира.

1) Переход слова из одной грамматической категории в другую.

В английском языке одно слово может быть и существительным, и прилагательным, и глаголом. В этом отношении особенно выделяется эпоха Шекспира. То было время, когда огромному количеству слов были приданы новые грамматические функции. Среди своих современников Шекспир и здесь стоит на первом месте. Образность языка Шекспира обусловлена, в том числе именно тем, что у него слово особенно легко переходит из одной грамматической категории в другую.

Так, например, от любого существительного или прилагательного может быть образован глагол (обычно в активном значении), что было вообще характерно для авторов эпохи Елизаветы: “And ’gins to pale his uneffectual fire...” (I, 5). От прилагательного "pale" Шекспир образует глагол to "pale" (делать бледным).

От существительного "night" Шекспир образует причастную форму "nighted (benighted)": “Good Hamlet, cast thy nighted colour off”

(I, 2), что означает "thy night-like colour".

Прилагательные свободно употребляются у Шекспира как наречия:

“I do know, when the blood burns, how prodigal the soul lends the tongue vows.” (I, 3)

“And you, my sinews, grow not instant old.” (I, 5)

Кроме того, прилагательные часто употребляются как существительные, даже в единственном числе: “... ’twas caviare to the general...” (II, 2) („… эта пьеса была икрой для толпы…”).

Непереходные глаголы у Шекспира приобретают иногда переходное значение. Например, "to toil" (трудиться) может значить „изнурять себя трудом”:

“Why this same strict and observant watch so nightly toils the subject of the land?” (I, 1)

(„Зачем еженощное стояние на страже изнуряет подданных страны?”)

В редких случаях переходные глаголы употреблялись в непереходном значении, например, глагол "to lack (to be needed)":

“… and what so poor a man as Hamlet is may do to express his love and friending to you, God willing, shall not lack.” (I, 5)

Глагол.

а) Личные окончания глагола.

Что касается глагола, то у Шекспира он еще не утратил способность передавать значение лица. Типичные окончания второго лица единственного числа "-st" и "-est":

I know – thou knowest;

I have – thou hast;

I do – thou doest (dost);

I should – thou shouldst;

I would – thou wouldst.

“I prithee, when thou seest that act afoot…” (III, 2)

“So is it, if thou knew’st our purposes.” (IV, 3)

“Thou still hast been the father of good news.” (II, 2)

“O Jephthah, judge of Israel, what a treasure hadst thou!” (II, 2)

“If thou dost marry…” (III, 1)

“Thus didest thou.” (IV, 7)

“And duller shouldst thou be than the fat weed that roots itself in ease on Lethe wharf, wouldst thou not stir in this.” (I, 5)

“Well said, old mole! canst work i’ the earth so fast?” (I, 5)

“… thou may’st not coldly set our sovereign process.” (IV, 3)

“What have I done that thou darest wag thy tongue in noise so rude against me?” (III, 4)

При этом один и тот же персонаж при обращении к одному и тому же собеседнику употребляет иногда местоимение "you" с соответствующей формой глагола, иногда местоимение "thou" с соответствующей формой глагола на "-st":

Dost thou hear me, old friend; can you play "The Murder of Gonzado?”

(II, 2)

“Sense sure you have, else could you not have motion; … If thou canst mutine in a matron’s bones…” (III, 4)

Таким образом, различие между этими двумя формами не соответствует какому-либо вполне определенному различию в отношениях между людьми. Ясно только то, что употребление форм на "-st" возможно лишь при известной степени близости между ними. Однако такая степень близости, которая делает возможным употребление форм на "-st", в то же время совсем не исключает и употребление форм без окончания. По-видимому, между этими двумя вариантами существует какое-то различие стилистического характера, которое, однако, для современного исследователя трудно уловимо.

Таким образом, категория числа во втором лице глагола находится в этот период в процессе исчезновения, но еще не исчезла окончательно, так как в известных условиях возможность выражения различия между единственным и множественным числом во втором лице глагола все еще сохраняется. Форма второго лица единственного числа на "-st", связанная с личным местоимением "thou", в течение XVII века постепенно вытесняется из обычного литературного языка.

Глагол "to be" как супплетивный имеет во втором лице следующие формы:

I am – thou art;

I was – thou wast;

I were – thou wert;

I will – thou wilt;

I shall – thou shalt.

“If thou art privy to the country fate…” (I, 1)

Thou art a scholar…” (I, 1)