Пронин и Цыбульский такие разные и по характеру и по внешности, дополняя друг друга, сообща вели маленькое, но сложное хозяйство “Собаки”. Вечный скиптизм “графа” охлаждал не знающий ни каких пределов размах Пронина. И напротив, энергия Пронина оживляла Обломова-Цибульского.
Н.К.Цибульский был главным исполнителем и автором музыки, звучавшей в “Собаке”. Его опера “Голос жизни или скала смерти”, неоднократно исполнявшаяся на сцене “Собаки” пользовалась большим успехом. Играл он хорошо, репертуар был нескончаемый, играл по желанию присутствующих. И так продолжалось, пока он не уставал или кто-нибудь другой не уставал раньше, видя на одном и том же месте его согнувшуюся спину.
И все же директором был Пронин. Он, как исправный служака, приходил к открытию кабаре и неотлучно оставался в нем пока не уходил последний посетитель, а часто засыпал где-нибудь в углу на диване и оставался в подвале до следующего полудня.
Подземная страна искусства вмещала в себя танец и поэзию, музыку и пантомиму, драму и эпос, высокую патебику и грубую пародию. Казалось, идея синтеза, одна из центральных эстетических идей начала века, к которой были устремлены мысли многих художников, здесь в подземном государстве жрецов искусства, находила свое осуществление.
В “Собаке” были определены официально вечера поэтов, на которых подвизались обычно Кузьмин и Гумилев. Они считались арбитрами, они судили молодых поэтов.
Гумилев был одним из любимых поэтов в “Собаке”. Ахматова была замужем за Гумилевым, жили они в Царском Селе, в аристократическом доме родителей Гумилева. Там же было венчание в церкви, там родился у нее сын. Ахматова тоже выступала с чтением стихов в “Собаке”.
Маяковский появился в “Собаке” в конце 1913, начале 1914 года, его рекомендовал Хлебников. Маяковский был строптив, но “Собака” ему понравилась и он стал посещать кабаре. Появление Маяковского с его сильнейшей индивидуальностью и революционностью шокировало эстетов-поэтов Кузьмина и Гумилева. Любя выступать, Маяковский в Петербурге имел одну – единственную арену – “Собаки”. И на каждом собачьем заседании, Маяковский выступал, он читал “Облако в штанах”.
Маяковский, Каменский и Хлебников появлялись всегда вместе. Это была признанная группа, их называли футуристы. Маяковский очень дружественно относился к Каменскому, нежно и глубоко – к Хлебникову. У Хлебникова никогда не было ни гроша, а у Маяковского изредка появлялась копейка, и тогда он требовал вина и угощал друзей. Каменский вел себя шумно, говорил за всех, лез вперед, из троих он был самый многоречивый.
Важными вехами жизни “Бродячей собаки” были проводившиеся в ней чествования знаменитых поэтов, писателей и актеров: К.Д.Бальмонта, Ф.Маринстти, Э.Верхарне, П.Фора и др.
Следует отметить ту роль, которую сыграла “Бродячая собака” в расширении и укреплении контактов между русской и французской культурами. Многочисленные вечера французской музыки и французского искусства, проводившиеся в “Собаке”, были дополнены торжественными чествованиями Эмиля Верхарна и “короля поэтов” Поля Фора.
Именно на чествовании Эмиля Верхарна Пронин впервые увидел свою будущую жену, Веру Александровну Лишневскую-Кашницкую, которая вскоре стала его верным спутником и ближайшим помощником. Она была правой рукой своего супруга, помощницей в административно-хозяйственных вопросах. Вера была учительницей городского училища, и было удивительно, как с учительской работы с утра до обеда умудрялась совмещать работу в “Собаке” вечерами и ночами. Но, в конце концов, она этого не вынесла и оставив Пронина, вышла замуж за постоянного посетителя подвала художника-архитектора.
Мировая война, разразившаяся летом 1914-ого года, первоначально не очень отобразилась на жизни и быте “Собаки”. После летнего сезона, подвал открылся позже обычного, только в начале ноября. Открыт он был ежедневно, и впуск был существенно облегчен. Продажа и потребление спиртных напитков были официально запрещены, но неофициально спиртное в подвале обычно можно было получить. Но это делалось со дня на день все более опасным.
Многие организуемые в “Собаке” вечера проводились в пользу лазаретов и больниц города, иногда на благотворительные цели отчислялась вся выручка, но чаще – ее часть. Благодаря притоку “фармацевтов” выручка была значительной, и Пронин стал подумывать о расширении площади. Он мечтал о том, чтобы, сохранив “Бродячую собаку”, для встреч самого узкого круга друзей и единомышленников, открыть второй, больший по размерам, подвал, который будет уже не кабачком, а скорее подземным театром с разнообразным и нетрадиционным репертуаром. Но действительность внесла существенную корректировку в эти планы.
Скрытая конфронтация, глухая вражда порой вырывалась наружу, взрываясь скандалами. Так было на одной из последних вечеров существования “Собаки” 11 февраля 1915 года. По праромме должны были читать свои стихи Игорь Северянин, Давид Бурмок и Василий Каменский, а декорации, иллюстрирующие творчество футуристов, выполнили “сатириконовец” А.Радаков, С.Судейкин, Д.Бурлюк.
В публике быстро появляется известный своими скандалами на диспутах поэт Маяковский: “Здесь падалью не питаются”,- заявляет он, а затем прочел свое стихотворение “Воли!”.
Это имело действие грома, были даже обмороки.
Маяковского можно было понять. Рядом с трагическими и кровавыми событиями мировой войны жизнь сытых и беспечных, продолжавших варится в гуще бесплодных споров не могла не казаться лишенной смысла и безнравственности.
Положение спасли литературные выступления князя М.Н.Волконского и К.И.Чуковского. Назревшую драку предотвратить удалось, но кто-то поехал в полицию и составил протокол. Пронин кае-как уладил дело и даже провел в “Собаке” через несколько дней специальный вечер Маяковского, а затем вечер посвященный обсуждению литературно-художественного сборника футуристов “Стрелец”.
“Собака” осталась, однако на заметке у полиции. Пронин испытывал тревогу, ведь затронуты сердцу его дорогие интересы, а “Собака” была его любимым детищем. В “Собаке” стали соблюдать “осторожность”.
Время между тем шло, и Пронин начинал переполняться оптимизмом. Но оптимизм обманул, и “осторожность” не помогла. Очень скоро в подвале был произведен обыск, и обнаружены дюжины бутылок запрещенных спиртных напитков, после чего градоначальник распорядился закрыть подвал.
Имущество “Собаки” описали, и оно было продано за 37 тысяч рублей. Приятель Пронина, Виктор Крушинский (он был директором большого завода) заплатил 37 тысяч и спас доброе имя “Собаки” и ее директора.
Возродить “Бродячую собаку” на старом месте не удалось. “Вечный студент” опять горит энтузиазмом, он воспламенен идеей “новой “Собаки””, у него вновь готов план действий. Своим воодушевлением Пронину вновь удается загипнотизировать всех. Он сам был занят устройством, ремонтом и оформлением интерьеров нового кабаре – “Привал комедиантов” – в доме номер 7 на марсовом поле. Все должно быть, как прежде, опять подвал, ремонт, Цибульский, Вера Александровна. Вместо распавшегося общества интимного театра организовали Петроградское художественное общество, при котором “Привал комедиантов” и создался. Был составлен список “действительных членов общества”, куда вошли: Т.Карсавина, художники А.Радаков, С.Сорин, М.Добужинский, Е.Лансере, архитекторы И.Фомин и В.Щуко, Л.Андреев, А.Толстой, М.Кузьмин, Н.Тэффи, Н.Еврегенов, министр юстиции П.Переверзев – всего 27 человек. Устав общества – точная копия бывшего “собачьего”. Учредительное собрание избрало членов – учредителей в количестве 18 человек: кроме Пронина, Подгорного, Петрова, туда входили А.Ахматова, Н.Гумилев, К.Чуковский, Ю.Юркун, Ю.Анненков, М.Добужинский и др.
Богему, лишенную своего дома, снова тянуло в подвал. Помещение еще было на отремонтировано, а туда уже тянулись бывшие “собачники”. Приходили В.Маяковский, В.Хлебников, Л.Блок…
Устройство подвала растянулось на полгода. “Привал комедиантов” был открыт 18 апреля 1916 года.
В “Привале” многое напоминало бывшую “Собаку”. Снова от пола до потолка расписаны сводчатые комнаты. Только манера художников была другой. Футуристический хаос фресок Кульбина сменила неоакадемическая живопись Б.Григорьева и А.Яковлева. Линии и формы вновь обрели узнаваемость. Подвал освещали свечи в старинных канделябрах. Абажурами, рассеивавшими неверное пламя свечей, служили маски – “бауты”.
Посетители кабаре должны были чувствовать себя “странствующими комедиантами жизни”. Живописцы и кабареньеры снова конструировали особый мир, который одновременно был жизненной средой и театральным пространством.
Б.Пронин стремился “Привал”, как и когда-то “Бродячую собаку”, обратить в фантастическую страну, населенную театральными персонажами.
В “Привале” создали постоянную труппу, ядро которой составили учащиеся студии Мейерхольда. Кроме студийцев в нее вошли О.Глебова-Судейпина, Б.Казарова, К.Павлова.
Программа, которую играли на премьере, была в своем роде исторической – она единственный раз объеденила в себе постановки Вс.Мейерхольда и Н.Евренкова – первый ставил “Шарф Коломбины”, второй – “Фантазию”. Козьмы Пруткова и “Два пастуха и нимфа в хижине” М.Кузьмина. Небольшие пьески прослонвались и перемешивались глутливыми песенками, короткими стихотворениями Коли Петера, который вел программу как конфераньсье.
А открыл он вечер зачитав телеграмму от артистов художественного театра:
“В Москве ни собак, ни привала.
Актеры, художники есть
И даже поэтов немало,
Имен их нельзя перечесть.
От имени всех комедиантов
Старинной и доброй Москвы.
Способных и даже талантов,
Привет Вам. Запомните же Вы:
В “Привале” закрыта собака,
Но духа ее не зарыть.
И каждый бродячий гуляка