Необходимо отметить, что Эрьзя одним из первых скульпторов Закавказья обратился к образу рабочего-нефтяника, прославил в скульптуре человека труда. Своим вдохновенным творчеством Эрьзя внес большой вклад в дело становления азербайджанской скульптуры, оказав значительное влияние на ее дальнейшее развитие.
Трудно переоценить заслугу Эрьзи в его обращении, также одним из первых, к теме русской революции. Одним из лучших произведений Эрьзи 1920-х годов, вошедшим в золотой фонд его творчества, является памятник «Жертвам революции 1905 года» (МРМИИ), исполненный в 1926 году в материале, изобретенном самим скульптором и носящем условное название «железобетон»[6].
Свидетель трагических событий 1905 года, Эрьзя не мог создавать свой памятник погибшим со спокойствием олимпийца, отсюда этот острый ритм, рваный силуэт с резкими изгибами тел, ощущение трагизма, подчеркнутое динамичными светотеневыми эффектами.
Памятник был задуман как надгробная плита в виде своеобразного горельефа. Композиция его построена так, что требует кругового обхода. Тогда в процессе осмотра его со всех сторон полностью раскрываются художественные особенности и содержание этого произведения. Основную идею памятника выражает центральная фигура поверженного рабочего. Огромные тяжело стиснутые кулаки, напряженные мышцы сильного тела говорят о титанической борьбе со смертью, оставляя в зрителе надежду на светлое будущее. Прекрасные тела двух молодых женщин и маленькая фигурка ребенка подчеркивают трагизм события и вызывают чувство протеста против злодеяний и насилия. Необычные ракурсы фигур, как бы перемешанных в хаосе борьбы и ружейных выстрелов, острая нервная лепка, сама фактура зеленоватого по цвету материала, несущего дополнительную эмоциональную нагрузку, наполняют произведение повышенной экспрессией, редкой выразительностью.
На сегодняшний день также известны следующие факты, касающиеся создания работы «Жертвы революции 1905 года»: «…И там, в Гаграх, в Баку, Эрьзя не раз вглядывался в высокогорный пейзаж, крепко запала в его упрямую голову «уральская» идея творить совместно с природой. Не оставлял и замысел отразить трагедию братоубийственной войны. Отметим: окна художественной школы глядели на черные глазницы Дома Ипатьевых, где всего за несколько дней до приезда Эрьзи совершилось кровавое злодеяние... Горизонтальная композиция из железобетона — молодые, сильные, красивые, мертвые тела... и ребенок — была им названа «Жертвы гражданской войны». Один из мордовских исследователей творчества Эрьзи убедительно предполагает ассоциативную связь между скульптурой и расстрелом в подвале Ипатьевского дома. Хотя, думаю, Эрьзя мыслил более обобщенно, что, впрочем, ничуть не притупило бдительность наших давних цензоров и парткомов — на всех выставках эту работу заставляли именовать не «Жертвы гражданской войны», а «Жертвы 1905 года»….»[7].
На творчество Степана Эрьзи обратил внимание народный комиссар просвещения СССР А.В.Луначарский. В газете «Правда» от 1 мая 1926 года, в статье «Достижения нашего искусства» Луначарский, в частности, писал: «Не могу не сказать несколько слов о скульптурной выставке: Она показала мне новое лицо, глубоко меня заинтересовавшее, мало оцененное у нас, но уже имевшего громкое имя за границей, мастера Эрьзи».[8]
При поддержке А.В.Луначарского в ноябре 1926 года С.Д. Эрьзя с выставкой своих произведений отправился в заграничную командировку. Во Франции, в Париже, во Дворце работников профсоюза изящных искусств 18 января 1927 года открылась выставка произведений скульптора. Парижский критик Андре Верно в статье, озаглавленной "Великолепная карьера Степана Эрьзи, крестьянина, ставшего скульптором", писал: "Мы сразу были поражены размахом его творчества, такого страстного и прямого, талантом этого скульптора, обладающего огромным потенциалом:"
В том же 1927 году он экспонирует свои произведения в столице Аргентины Буэнос-Айресе, заслуженно получив высокую оценку аргентинской печати.
Вероятно, творчество скульптора сложилось бы иначе, не открой он для себя в этой экзотической стране особые породы субтропического дерева: кебрачо, альгарробо и урундай, обладающие удивительной твердостью, плотностью, необыкновенно красивыми теплыми оттенками цвета и своеобразной фактурой. В Аргентине эти породы как художественный материал до Эрьзи почти не использовались, а шли в основном на изготовление шпал и выработку дубильных веществ. И вот понадобился художник, обладающий такой творческой фантазией, таким удивительным видением и чувством материала, как Эрьзя, чтобы с большим мастерством превратить причудливые наросты и изгибы этих необыкновенных пород дерева в произведения искусства. Эрьзя любил дерево с детских лет, когда мальчишкой восхищенными глазами следил за работой деревенских резчиков по дереву, украшающих избы и домашнюю утварь искуснейшими узорами. Однако в дальнейшем редко применял его из-за недолговечности. Пожалуй, только кавказский орех и дуб удовлетворяли его требованиям. И вот кебрачо и альгарробо надолго привлекают внимание ваятеля. Вначале охваченный неукротимым желанием творить в этом сказочном материале, а потом и в силу сложившихся политических условий, скульптор на долгие годы остается в Аргентине. Эрьзя не был эмигрантом в общепринятом смысле этого слова. Он всегда оставался советским гражданином, не принимал аргентинского подданства и как охранную грамоту хранил свой просроченный советский паспорт. Все эти долгие двадцать с лишним лет он не оставлял надежды вернуться на родину и вернулся, наконец, но не с пустыми руками, а с замечательной коллекцией своих произведений.
Аргентинский период сыграл большую роль в творчестве Эрьзи. Здесь он вырабатывает свой стиль, находит свою тему, создает самобытное искусство, берущее свое начало в народном творчестве мордвы.
В первых произведениях, созданных в Аргентине, таких, как «Фантазия» (1929), «Парижанка в шляпке» (1927), «Иоанн Креститель» (1928), (все—МРМИИ), скульптор как бы исследует возможности кебрачо, работая, по его выражению, в соавторстве с природой. Обрабатывая небольшую часть куска дерева, шлифуя его и тонируя мастикой особого состава, Эрьзя выявляет лишь лицо и иногда руки, естественную же часть поверхности заставляет органично вплетаться в композицию в виде волос, шляпки или развевающейся одежды. И вот это сочетание необработанного дерева с тщательно полированной поверхностью красивых в своей одухотворенности лиц и создает художественный образ, поражающий нас своей оригинальностью. Однако следует отметить, что при всем своеобразии и достоинствах первых аргентинских работ Эрьзи в них чувствуется некоторая подчиненность скульптора материалу, сдерживающая его творческое начало. Но в дальнейшем, лучше изучив и подчинив себе полюбившееся ему дерево, Эрьзя создает произведения, в которых отказывается от чисто внешних декоративных эффектов, придавая каждому «завитку» кебрачо нужный смысл, выявляя внутреннюю сущность естества древесины, используя ее структуру. Так плавное течение волокон кебрачо играет немаловажную роль в пластическом построении «Обнаженной» (1930, МРМИИ), передавая гибкое движение головы и рук, создавая прекрасные формы скульптуры, символизирующей здоровую красоту и нравственную чистоту женщины.
Обладая прекрасной зрительной памятью и удивительной фантазией, Эрьзя работал без подготовительных этюдов и набросков, почти никогда не делал натурных портретов, во всяком случае, в зрелые годы. большинство из них сделано по памяти или воображению, часто с отходом от натуры в целях усиления выразительности, но во всех его работах чувствуется крепкое архитектоническое начало. Эрьзю привлекают прежде всего сильные, мужественные характеры, высокий интеллект, несгибаемая воля людей талантливых, одержимых идеей. В портретах писателей, художников, исторических и политических деятелей он достигает подлинной глубины реализма, точной психологической характеристики. Особенно выразительными являются портреты Бетховена (1929, ГРМ), Л. Толстого (1930, ГРМ), Александра Невского (1931, МРМИИ) и др. Прекрасен своей романтической взволнованностью портрет Бетховена, в экспрессивной моделировке лица которого Эрьзя сумел передать одухотворенную стихию движения мысли и гений великого композитора В портрете Льва Толстого, поражающем смелостью композиционного решения, скульптор достигает художественного совершенства. Если его «Бетховен» еще в какой-то степени традиционен, то «Толстой» — порождение его собственного мировосприятия, глубоко индивидуального и самобытного. Образ великого писателя необычен, мало совпадает с общим представлением о нем. В нем нет той сосредоточенности и самоуглубленности, которая нам привычна по портретам И. Репина, И. Крамского. Его Толстой — одержимый горением, раздираемый внутренними противоречиями бунтарь. В этом портрете ярко выражены мощь интеллекта, сила творческой мысли, озаряющей лицо гения, его метущаяся душа. «Толстой» Эрьзи — это и философ, и правдоискатель, и пророк.