4. Погребальный обряд, отражающий и выражающий конкретную форму культа предков на том или ином этапе, свидетельствует, что с появлением кремации оформился следующий комплекс представлений о предках: предки связаны с небом, с отлетом в ирье душ предков; прах предков предается земле, источнику благ земледельцев ("священная земля предков"); принадлежностью и местом отправления культа предков является дом мертвых, домовина – модель жилища, около которой справляются поминки в дни радуницы, дни поклонения предкам. Вместилище праха – горшок для приготовления пищи – связывал воедино идею культа предков и магическое содействие предка благополучию живых.
§2 Погребальная обрядность праславян-сколотов
Обряд трупосожжения появляется почти одновременно с обособлением праславян от общего индоевропейского массива в XV в. до н.э. Сосуществуя, в той или иной мере с ингумацией, он бытует у славян двадцать семь столетий вплоть до эпохи Владимира Мономаха, когда для окраин Руси современники отмечали, что так "творят вятичи и ныне".
Прежде чем мы ознакомимся с реальными археологическими остатками славянского погребального обряда, следует расшифровать свидетельство летописца Нестора, содержащее несколько архаичных речений, затрудняющих понимание драгоценного текста.
Знаменитая характеристика быта славянских племен в Повести временных лет всегда интересовала историков России, но в большинстве случаев воспринималась ими как этнографическая запись киевского летописца о своих современниках.
Историки-норманисты смаковали слова Повести о том, что славяне "живяху звериньскомъ образомъ", "живяху в лесе, якоже вьсякый зверь", считая, что комментарии здесь и не нужны. Другие комментировали этот раздел исходя из позиции летописца-христианина, хвалившего крещеных полян и умышленно чернившего язычников лесной полосы.
Задача критики этого текста распадается на две части: во-первых, надо установить хронологию той эпохи, о которой пишет Нестор, а, во-вторых, проверить (например, по археологическим данным), был ли на самом деле тогда столь контрастен быт славян на берегах Днепра и вдали от Днепра.
Установление первоначального порядка перепутанных двумя редакторами отрывков Повести временных лет дает нам следующую последовательность изложения:
1. Вавилонское столпотворение.
2. Расселение славян в Европе.
3. Описание быта древних славян.
4. Построение Киева. Князь Кий – федерат Византии.
5. Появление хазар (VI-VII вв.).
6. Расселение славян по всему Балканскому полуострову (вторая половина VI-VII вв.).
7. Нападение "белых угров" и авар на славян при императоре Ираклии (610 – 641 гг.).
8. Гибель Аварского каганата (803 г.).
9. Появление печенегов и венгров (конец IX-середина X в.).[23]
10. Как видим, все поддающиеся датировке события поставлены в хронологическом порядке. Наиболее глубокая дата – VI в. н.э. К сожалению, нельзя точно датировать время княжения Кия, но такая ситуация, когда славянского князя приглашает к себе в Царьград сам император и поручает ему охрану дунайской границы империи, могла возникнуть только в конце V – первой половине VI в.
Итак, описание быта древних славян помещено между расселением славян (что относится к незапамятным временам) и различными событиями VI в., что заставляет нас обратиться к археологическим материалам до VI в., т.е. к культурам первой половины I тысячелетия н.э. здесь мы и найдем тот резкий контраст, о котором пишет Нестор.
Поляне "бяху мужи мудры и смыслены", они строят города, придерживаются хороших обычаев своих отцов.[24] У них правильные семейные взаимоотношения, "стыденье" к женской половине семьи, нормальный патрилокальный брак с приданным.
Единственным минусом древних полян, с точки зрения Печерского монаха, было то, что они "бяху же поганее: жрущее озером, и кладязем и рощением, якоже прочии погани".[25]
Земля полян применительно к первой половине I тысячелетия н.э. – это одна из основных областей черняховской культуры с ее высоким уровнем земледелия, скотоводства и ремесла, с ее устойчивой хлебной торговлей с Римом, с ее огромными открытыми селами и богатыми кладбищами. Даже культ священных озер и колодцев отразился в Черняховском инвентаре, о чем свидетельствует аграрно-магический календарь летних языческих молений о дожде, нанесенный на тулове кувшина для священной воды. Черняховское поселение было и на месте Киева, первого княжеского центра полян.
Если бы какой-нибудь римский путешественник времени Птолемея побывал в богатых селах полян-черняховцев, а потом посетил бы позднезарубинецкие городища в землях древлян или радимичей с их примитивным натуральным хозяйством, родовым строем и полным отсутствием связей с римскими городами Причерноморья, то он должен был бы так же контрастно описать эти племена, как это сделал Нестор в XII в.
По сравнению с "мудрыми и смысленными" полянами их лесные соседи, древляне и радимичи, действительно производили впечатление малокультурных племен, "живущих скотьскы". Первобытнообщинный строй здесь был в полной силе. Из летописи мы узнаем то, что невозможно выяснить по археологическим материалам, но что очень гармонично с ними сочетается: у лесных соседей полян была примитивная форма брака – умыкание девиц на игрищах, допускалось многоженство. По перечню того, чего не делали поляне, мы можем установить то, что допускали противопоставляемые им соседи: отсутствие "стыдения" к снохам, сестрам и свояченицам, пережитки матрилокального брака ("хожоще зять по невесту"). Древляне "убиваху друг друга", в чем, очевидно, следует видеть родовую кровную месть.
В итоге мы должны признать, что несторовская характеристика лесостепных (поляне) и лесных славенских племен, как резко различных по уровню своего развития, верна, но относить ее нужно не к современникам Нестора и Мономаха, а к отдельным их предкам времен Римской империи или к еще более ранним временам.
Далее рассмотрим текст Нестора, относящийся к славянам лесной зоны.
"А Радимич и Вятичи и Север один обычай имеяху – живяху в лесе, якоже вьсякый зверь… И аще къто умьряше, - творяху тризну над нимь. И посемь сътворяху краду велику и възложаху на краду мьртвьца и съжьжаху и, Посемь, събравъше кости, въложаху в судину малу и поставляху на стълпе на путьх, еже творять Вятичи и ныне. Сиже творяху обычая и Кривичи и прочии погании, не ведущее закона божия, нъ творящее сами себе закон".[26]
Первым комментатором текста Нестора был летописец из Переславля-Залесского, закончивший свою летопись в 1214 г.
Слово "тризна" было ему понятно, и он оставил его без перевода. Загадочную "краду велику" он перевел словами: "громада дров велия", а к словам о поставлении погребальной урны на столпе он сделал интереснейшее дополнение: "…и в курганы сыпаху".[27] Действительно, в начале XIII века у вятичей еще существовал курганный обряд погребения, о чем вполне мог знать переяславский летописец, живший в трех днях пути от земли вятичей.
Возвращаясь к вопросу о хронологии Несторова описания, обратим внимание на то, что сам Нестор ни слова не сказал о насыпке каких бы то ни было насыпей, могил, курганов, следовательно, он писал о временах, когда курганный обряд погребения не стал еще повсеместным. Его описание очень точно соответствует археологическому понятию "полей погребальных урн". Окончательно утвердиться в этом мы сможем после того, как разберем всю погребальную терминологию Нестора, ставшую частично непонятной уже в XIII в.
Под словом "тризна", творимая над покойником, надо понимать, конечно, не поминальный пир по умершему (носивший название "стравы"), а боевые игры, ристания, особые обряды, призванные отгонять смерть от оставшихся в живых, демонстрировавшие их жизнеспособность.
В памятниках XI в. слово "тризна" (трызна) означает "борьбу", "состязание" и соответствует греческим словам, означающим состязания в палестре или на стадионе. "Тризнище" – арена, стадион, место состязаний.
В слове Крада велика нередко видели искажение слова "колода", "клада", т.е. выдолбленный из целого бревна гроб. Однако по прямому смыслу Несторова текста крадой называли тот погребальный костер, на который возлагали труп умершего для кремирования его. Обычно Трупосожжение производилось на стороне, поодаль от самого места погребения, и подготовленный для кремации костер, вероятно, действительно представлял собою "громаду дров велию". В тех случаях, когда сожжение производилось на месте погребения, кострище предстает перед археологами как круг около 10 м в диаметре при толщине спрессованного слоя золы и угля в 30-40 см.[28]
"Крада" означало не только погребальный костер, но и всякое жертвенное сожжение: "крады и требища идольская", где "крада" в переводе с греческого означает – горящий жертвенный алтарь.[29]
А. Котляревский сближал интересующее нас слово с санскритским cradda – "священная жертва в честь мертвых".[30]
Слово "крада" мы встречаем в ранних русских переводах с греческого. Такова Хроника Георгия Арматола, переведенная при Ярославле Мудром, когда еще во многих местах Руси возжигали погребальные костры. В Хронике несколько раз встречается слово "крада", но оно соответствует двум совершенно различным по смыслу греческим словам: огонь и круг.[31] Очевидно, в понимании русского переводчика "крада" означала какой-то "огненный круг".