Ведет — и некая громада,
Гигант перед ним восстал в пути;
Главой небес, ногами ада
Касаяся...
Он гром и бури презирает;
Нахмурясь смотрит Сен-Готар
(2, 175)
После смерти Суворова Державин написал несколько стихотворений: «На смерть Суворова», уже упоминавшийся нами «Снигирь», в которых всячески подчеркивал качества, сближавшие полководца с солдатами.
...Ездить на кляче, есть сухари;
В стуже и в зное меч закаляя,
Спать на соломе, бдеть до зари.. (2, 220)
Опасения Державина за судьбу Суворова оправдались: Павел I и его «гатчинское» окружение понимали, что Суворов не примирится с прусскими порядками, вводимыми в армии. Обвинив Суворова в неисполнении указа, запрещающего держать в армии дежурного генерала, император подвергнул полководца новой опале, которая для Суворова стала последней.
В стихотворении «Восторжествовал и усмехнулся» Державин выразил свое негодование по поводу жестокости, проявленной Павлом I:
Восторжествовал и усмехнулся
Внутри души своей тиран,
Что гром его не промахнулся,
Что им удар последний дан
Непобедимому герою
Академик Я. К. Грот писал о том, что Державин имел в виду Суворова в «Первой песне Пиндара пифической» (1800), где герой выведен в образе больного Хирона. В 1804 г. были написаны четверостишия: «На смерть Суворова» и «На гробницу Суворова», и в позднейших стихотворениях Державин вспоминал Суворова неоднократно.
Наполеоновские войны вызвали в Европе активный национальный подъем. Они послужили как бы толчком к новому расцвету творчества Державина. Правда, в литературе XIX в. господствовали уже новые направления и течения. Передовыми русскими людьми поэзия Державина воспринималась как старомодная, но она не утратила своего патриотического значения. В 1805 г. арьергард русской армии Милорадовича и Витгенштейна отразил на Дунае атаку корпуса Мюрата. В «Друге просвещения» (1805, № 12, стр. 228) Державин опубликовал на это событие «Кантату». В ней использовались традиционные средства поэтики XVIII в.: французы сравнивались с ураганом, который боится только северного ветра — борея. Кантата, созданная, как писал автор, «на скорую руку, при первом получении известия о победе», сопровождалась музыкой Бортнянского.
Державин внимательно следил за ходом Отечественной войны 1812 г. и отозвался па многие ее события. Необходимо отметить быстроту, с какой поэт реагировал на них.
Державин умел подметить индивидуальные качества полководцев, особенности их тактики и стратегии. Это было новым для литературы XVIII в. Если в стихотворениях, посвященных Суворову, он писал о стремлении полководца сокрушить противника молниеносным ударом, отмечал быстроту и решительность его действий, то совершенно другие качества он находит у Кутузова.
Смоленский князь, вождь дальновидный...
Великий ум в себе являл,
Без крови поражал,
И в бранной хитрости противника, без лести
Превысил Фабия он в чести
(3, 113—114)
В стихотворении «К портрету кн. Кутузова-Смоленского» Державин опять сравнивал Кутузова с фабием Максимом «Кунктатором», римским полководцем III в. до н. э., который прославился тем, что, воюя с Ганнибалом, применил тактику изматывания противника.
У Державина слагается идеал личности, который он неустанно пропагандировал в своих произведениях. В человеке поэт выше всего ценил «великость» духа, его способность к подвигу. Первая обязанность — быть деятельным, трудиться. Без деятельности, «Без славных дел, гремящих в мире, ничто и царь в своем кумире...» («Мой истукан»). Человек должен быть прост в обращении, непритязателен в быту, силен и вынослив. Эти качества необходимо воспитывать с младенчества («Пролог на рождение порфирородного отрока»). Человек должен проявлять во всех случаях жизни смелость».
Старый Державин неоднократно пытался поучать Александра I. Так, в стихотворении «Облако», написанном в связи с поданным Державиным проектом обороны России на случай возможного вторжения Наполеона, поэт предостерегал царя от лукавых и льстивых царедворцев. Сословная принадлежность или чин, по мысли поэта, не имеют значения. Суворов велик не потому, что он дворянин и фельдмаршал, а потому, что обладал качествами полководца и был близок солдатам.
Глава 2. Стилистические особенности описания батальных сцен в поэзии М.В.Ломоносова и Г. Р. Державина
2.1.Использование поэтических средств Ломоносовым в произведениях на героическую тему
Война — это всегда потрясение, всегда горе и несчастье для народа. У Ломоносова война — «буря шумная», «зверское неспокойство». В оде 1742 г. Россия сравнивается с «сильным вихрем», а Швеция—с гонимым из полей «прахом» (8, 87); в трагедии «Тамира и Селим» Мумет уподобляет татарские орды на Куликовом поле «буре шумной», Нарсим «тучей бурной» называет уже не татар, а русских; в поэме «Петр Великий» обступившие Шлиссельбург русские войска ассоциируются в сознании поэта с «тучей грозной». Известно, что у древних земледельческих народов, жизнь которых зависела от природных условий, широкое распространение в поэзии получило изображение стихийных сил природы. В батальных описаниях Ломоносов широко использовал традиционный для этого случая образ огня, молнии, пожара. В оде 1742 г. На прибытие Елизаветы Петровны в Петербург война, начатая шведами, изображается как пожар, повергший в оцепенение мирных жителей:
На нивах жатву оставляет
От мести устрашенный Фин,
И с гор, оцепенев, взирает
На дым, всходящий из долин,
На меч, на Готов обнаженный,
На пламень, в селах воспаленный:
Там ночью от пожаров день,
Там днем в пыли ночная тень;
Багровый облак в небе рдеет,
Земля под ним в крови краснеет... [8, 93]
Иногда битва сравнивалась с извержением вулкана, с потоком горящей лавы. Это уподобление пришло из западной литературы, где имело свою давнюю традицию.
Будучи поэтом классицизма, Ломоносов тем не менее не ограничивал свою поэтику рамками рационализма и старался воздействовать не только на разум, но и на эмоции читателей. Он писал о том, что человеческие страсти больше всего приходят в движение от живо представленных описаний и зрительно осязаемых картин. В описании войны в целом и отдельного сражения в частности он не ставил перед собой цели изобразить их конкретные черты. Главная задача поэта состояла в том, чтобы создать глубоко эмоциональный образ, нарисовать грандиозную выразительную картину стихии — бури, втянувшей в свои водоворот многих людей. Реальные события вплетались в ткань поэтического повествования и усиливали его воздействие.
В одах Ломоносова широко использовалась гипербола. Во многих стихотворных сценах от гула сражения трясется «понт», «стонут громады», в крови тонут молдавские горы, стрельба пушек подобна грому, который заставляет «завыть» Ладогу. О Карле XII говорится, что он «...пал, и звук его достигнул во все страны и страхом двинул с Дунайской Вислу быстриной» [8, 223]. Подобно тому как в фольклоре рассказ о могучей силе богатыря является средством сосредоточить внимание на великой силе народа, возвеличивание Ломоносовым подвигов Петра I, его соратников и последователей служило цели возвеличивания России.
Выдвижению существенных черт того или иного образа или предмета способствовало и широкое использование Ломоносовым сравнений. Так, в «Оде на взятие Хотина» Россия сравнивается поэтом с мирным пастухом, а турки — с хищными волками. Прямые сравнения боя с бурей-непогодой и пожаром подчеркивают присущие этому явлению стремительность, неудержимость, стихийный характер.
Со времен французского поэта Малерба, изображавшего врагов королевской власти в виде поверженных титанов, в одической поэзии опасных противников сравнивали с гигантом, исполином, великаном, драконом, Антеем [с.114] Так, в оде Ломоносова 1754. фигурируют «дракон ужасный», «необузданный гигант», «сверженный гигант».
В поэзии классицизма широко использовалось олицетворение. Ломоносов представлял Стокгольм в образе спящего человека, пушки—в виде извергающего огонь дракона («рыгал огонь жерлами», «громады вкруг ревут»), смерть—в виде чудовища с косой: «Там смерть меж Готфскими полками бежит, ярясь из строя в строй. И алчну челюсть отверзает...»
Высокая выразительность достигалась также использованием перифраз. Количество образов при перифрастическом обозначении явления или предмета часто зависело от важности изображаемой темы. Смелость воинов и решимость добиться победы, состояние возбужденности перифразировались, например, как «жар в сердцах», а стрельба из пушек — «огня ревущего удары», «громады вкруг ревут» и т. д.
Исследователи уже отмечали неожиданность эпитетов в произведениях Ломоносова, их колоссальную эмоциональную выразительность и психологическую значимость, остроту. Эмоционально-метафорические эпитеты с далекой ассоциативной связью расширяли предметное значение слова: «шумный меч», «бурные ноги» , «скорая корма»; лирические эпитеты с оценочным значением: «прехрабрый воин», «орлиные полки», «беглые полки», «разумная храбрость», «правдивый меч».
В одах Ломоносова происходит дальнейшее развитие образа Марса. Марс—Градив, подобно солдату, бродит среди снегов России, спит у финских озер, накрывшись травой. Марс нужен поэту главным образом для того, чтобы, как и у Тредиаковского, подчеркнуть воинственность Петра I («В полях кровавых Марс страшился, свой меч в Петровых зря руках»), либо рассказать о мирных устремлениях дочери Петра I — Елизаветы Петровны.
В батальных сценах поэт использует образ древнеславянского языческого бога Перуна — покровителя воинов. В представлении древних славян он являлся с молниями и громом. В поэзии Ломоносова слово «Перун» близко по значению к слову «молния» и употреблялось обычно с глаголами: «блещут», «мещут», « разделяют», «разят».