ГЛАВА 4.
СРАВНИТЕЛЬНЫЙ МЕТОД В ПРИМЕНЕНИИ К ГЮГО И ДОСТОЕВСКОМУ.
В. Гюго и Ф.М. Достоевского с полным правом можно назвать величайшими писателями своего времени, оказавшими (и до сих пор оказывающими) огромное влияние как на французскую и русскую литературу в частности, так и на мировую литературу в целом. Поскольку в данной квалификационной работе я сравниваю произведения вышеназванных авторов, то считаю нужным рассмотреть сам принцип компаративизма, особенно широко используемый в данной главе, ибо сравнение – важнейший инструмент «понимания» как такового.
Специальной областью сравнительного литературоведения является сопоставительное изучение явлений, принадлежащих к литературам разных наций, разных эпох, разных авторов. В данном случае речь пойдет как раз о сопоставлении произведений разных авторов, принадлежащих к разным национальным литературам, но творившим приблизительно в одно время, и даже знакомым лично.
Влияние может носить как односторонний, так и двусторонний характер. Другими словами, речь идет о проникновении и взаимопроникновении произведений друг в друга. Возможно влияние одного автора на другого (как в нашем случае; ибо хотя воздействие Гюго на творчество Достоевского доказуемо, об обратном направлении – влиянии Достоевского на Гюго – говорить не приходится), или обоюдное взаимопроникновение мыслей, идей, сюжетов, тем и пр. в творчестве авторов-современников.
При помощи метода компаративистики тексты могут сопоставляться по генетическому и типологическому признакам. В ситуации с Ф.М. Достоевским и В. Гюго с большой долей уверенности можно говорить о генетической связи, поскольку влияние творчества Гюго на писательский гений Достоевского признавалось последним неоднократно, как в личной переписке с братом, так и в литературных трудах.
Генетическое сходство возникает в результате непосредственного контакта. Однако сам контакт может быть различного свойства. В учебном пособии Зинченко, Зусмана и Кирнозе[133] приводятся следующие варианты:
1) «личное знакомство писателей-современников». Авторы приводят несколько примеров, и среди них – «личное знакомство А. Белого с немецким поэтом Кристианом Моргенштерном. Этот эпизод явился важной вехой внутреннего развития русского поэта. Во время единственной встречи не было сказано ни слова. Однако для А. Белого эта встреча приобрела символическое значение. Позднее эта встреча стала важным мотивом его поэзии. С Моргенштерном связывал А. Белый свое истолкование современности».[134] В случае с Достоевским и Гюго нельзя говорить о влиянии личного знакомства на творчество Федора Михайловича. Достоевский воспринимал великого французского писателя через его произведения, которые начал читать еще с юности. А встретиться им посчастливилось уже в зрелые годы, намного позже написания «Записок из Мертвого дома».
2) Заочное знакомство писателей удаленных эпох. «Таково, например, тяготение О.Э. Мандельштама к Данте Алигьери. Произведения писателей прошлого оказываются тем самым вовлеченными в динамическое, «сегодняшнее» развитие культуры, переходя с оси диахронии на ось синхронии».[135] Причислить Достоевского и Гюго к писателям «разных эпох» мы не можем, поскольку эти авторы были современниками. Не можем мы говорить и о «тяготении» Достоевского к Гюго, так как творчество русского писателя глубоко самобытно, индивидуально. Однако влияние на определенные произведения, на «Записки из Мертвого дома» в частности, прослеживается довольно четко.
3) «случаи, когда произведение, не имевшее большого значения для собственной литературы, подвергаются мифологизации в другой литературе. Такая судьба выпала, например, на долю романов Р. Джованьоли «Спартак» и «Овод» Л. Войнич. В советской литературе они были усвоены с особой интенсивностью, поскольку совпали одновременно с социальными и художественными запросами времени».[136][137]
Также авторы Учебного пособия придают большое значение владению «воспринимающего» писателя иностранным языком, на котором написан «воспринимаемый» им источник. Ведь переводное издание в той или иной степени не может не отличаться от оригинала; порой в перевод вплетается мировосприятие самого переводчика, его владение ситуацией, играет роль его словарный запас и т.д. В связи с этим аспектом следует вспомнить о том, что перед изданием «Записок из Мертвого дома» родной брат Ф.М. Достоевского, Михаил, переводит «Последний день приговоренного», в котором не исключена правка самого Федора Михайловича. Русский писатель владел французским языком и мог воспринимать произведения Гюго, не опасаясь возможных при переводе искажений текста.
О каком же случае «контакта» можно говорить, исследуя отпечатки, реминисценции «Последнего дня приговоренного» в «Записках из Мертвого дома»? Зинченко, Зусман, Кирнозе считают, что «гораздо чаще, говоря о «знакомстве» того или иного автора с иноземным писателем, имеют в виду не личное общение, а круг чтения, театральные впечатления, переводы. Высшей формой «контакта» двух авторов является оригинальное художественное произведение, созданное с опорой на воспринимаемый образец. Часто компаративистские исследования построены именно по аспектному принципу. Все виды откликов одного автора на творчество другого рассматриваются во взаимосвязи, в системе».[138]
Аспекты, на основании которых может происходить сравнение, достаточно многочисленны. «Сравнивая два произведения, следует учитывать соотношение жанров, способ повествования, композицию, систему персонажей и способы их построения, тематику и мотивную структуру. Доказательствами генетических связей являются свидетельства на уровне стиля и языка. Предметом компаративистского анализа становится также сопоставление сходных (или контрастирующих) жанровых структур, композиционных схем, типов конфликта, сочетаний мотивов и тем, способов построения и расположения персонажей».[139]
Иначе говоря, генетическое сходство можно проследить по одному, двум или одновременно нескольким аспектам. При этом следует определять и степень «разности» произведений, их отличия друг от друга. «Обнаруженное сходство не следует абсолютизировать»[140], - подчеркивают авторы пособия. В самом деле, абсолютное сходство, без ссылки на источник, будет попросту плагиатом, а данный термин в отношении Достоевского совершенно не применим. «Сопоставление подразумевает не только сходство, но и различия»[141].
Здесь также встает вопрос об определенных законах, по которым происходит восприятие. Два основных механизма рецепции (т.е. пересечения воздействия и восприятия, приводящего к порождению смысла) можно обозначить как «пересоздание» и «воссоздание». В.М. Жирмундский писал, что «пересоздание» представляет собой «новое творчество из старых материалов»[142]. Отсюда следует, что в типологическом плане В.М. Жирмундский считает восприятие родственным творчеству. «По мнению Л.Я. Гинзбург, «пересоздание» предполагает также проецирование на другого автора своей картины мира и способов ее воплощения. «Воссоздание» же предполагает исторический подход, ощущение дистанции, открытие «чужого» как такового»[143].
Мы можем сказать, что Ф.М. Достоевский, создавая свое совершенно исключительное, самобытное произведение, основанное на пережитых лично, реальных событиях, перечитал и прочувствовал глубоко «Последний день приговоренного» Виктора Гюго. Он не мог не пересоздать, творчески переосмыслив, отдельные картины, чувства, тональности и пр., речь о сходствах и различиях в которых пойдет в данной главе.
Но вначале хочу добавить, что наряду с генетическим видом взаимодействия в произведениях Достоевского присутствует вид типологический. Как пишет Г. Фридлендер в своей монографии «Достоевский и мировая литература», «представление о единстве литератур разных народов, опирающихся на общность проблем, поставленных перед ними историей человечества, преломилось в отношении Достоевского к крупнейшим писателям – его современникам. Речь идет…о сознательном интересе Достоевского к литературным явлениям времени, которые, по его убеждению, ставили проблемы, сходные с теми, которые занимали его мысль, давая такое их решение, к которому он как художник и мыслитель не мог остаться нейтрален».[144]
К одному из таких современников – Виктору Гюго – Достоевский испытывает интерес на протяжении всей жизни, начиная с юности и до конца дней.
Вскоре после поступления в Инженерное училище в письме к брату Михаилу от 9 августа 1838 года молодой Федор Достоевский, перечисляя книги, прочитанные во время учений в летних лагерях под Петергофом, скажет, что прочел всего Гюго, кроме пьес «Кромвель» и «Эрнани» (Письма, 1, 47). Юноше не было еще 17-ти лет. О повести Гюго «Последний день приговоренного» молодой писатель вспоминает перед эшафотом 22 декабря 1849 г., цитируя ее строки в прощальном письме к брату из Петропавловской крепости (9. 429-432). Отдельные подробности этой же повести пересказывает князь Мышкин, герой романа Достоевского «Идиот», в доме Епанчиных. Мышкин передает повесть Гюго почти дословно, он – свидетель казни. (Примечательно, что сам Достоевский гильотинирования никогда не видел. А точнее: видел глазами Виктора Гюго!)
В предисловии к публикации «Собора Парижской Богоматери» Достоевский скажет: «Виктор Гюго, бесспорно, сильнейший талант, явившийся в 19-м столетии» (20. 29). На закате жизни, в мае 1879 года, отвечая на приглашение принять участие в Международном Литературном конгрессе, Федор Михайлович признается: «Лично меня особенно влечет к этому литературному торжеству то, что оно должно открываться под председательством Виктора Гюго, поэта, чей гений оказывал на меня с детства такое мощное влияние» (Письма, IV, 55, 380). Вот далеко не все слова, сказанные Достоевским о Гюго; они лишь частично иллюстрируют уважение и восхищение классиком французской литературы.