Hinauf in Todesglut?
Ach wüßtest du, wie's Fischlein ist
So wohlig auf dem Grund,
Du stiegst herunter, wie du bist,
Und würdest erst gesund.
Labt sich die liebe Sonne nicht,
Der Mond sich nicht im Meer?
Kehrt wellenatmed ihr Gesicht
Nicht doppelt schöner her?
Lockt dich der tiefe Himmel nicht,
Das feuchtverklärte Blau?
Lock dich dein eigen Angesicht
Nicht her in ewgen Tau?
Das Wasser rauscht', das Wasser schwoll,
Netzt' ihm den nackten Fuß;
Sein Herz wuchs ihm so sehnsuchtsvoll,
Wie bei der Liebsten Gruß.
Sie sprach zu ihm, sie sang zu ihm;
Da wars um ihn geschehn:
Halb zog sie ihn, halb sank er hin,
Und ward nicht mehr gesehn.
Рыбак Рыбак
Бежит волна, шумит волна! Неслась волна, росла волна,
Задумчив, над рекой, Рыбак над ней сидел,
Сидит рыбак; душа полна С душой, холодною до дна,
Прохладной тишиной. На уду он глядел.
Сидит он час, сидит другой; И как сидит он, как он ждет,
Вдруг шум в волнах притих… Разверзлась вдруг волна,
И влажною всплыла главой И поднялась из шума вод
Красавица из них. Вся влажная жена.
Глядит она, поет она: Она поет, она зовет:
«Зачем ты мой народ «Зачем народ ты мой
Манишь, влечешь с родного дна Людским умом и злом людским
В кипучий жар из вод? Манишь в смертельный зной?
Ах, если б знал, как рыбкой жить Ах, если б знал, как рыбкам весть
Привольно в глубине, Отрадно жизнь на дне,
Не стал бы ты себя томить Ты сам спустился бы, как есть,
На знойной вышине. И был здоров вдвойне.
Не часто ль солнце образ свой Иль солнце красное с луной
Купает в лоне вод? Над морем не встают
Не свежей ли горит красой Иль лики их, дыша волной,
Его из них исход? Не вдвое краше тут?
Не с ними ли свод неба слит Иль не влечет небес тайник,
Прохладно- голубой? Блеск голубой красы,
Не в лоно ль их тебя манит Не манит собственный твой лик
И лик твой молодой?» К нам, в вечный мир росы?»
Бежит волна, шумит волна… Шумит волна, катит волна
На берег вал плеснул! К ногам из берегов,
В нем вся душа тоски полна, И стала в нем душа полна,
Как будто друг шепнул! Как бы под страстный зов.
Она поет, она манит- Она поет, она зовет,-
Знать, час его настал! Знать, час его настал:
К нему она, он к ней бежит… Влекла ль она, склонялся ль он,-
И след навек пропал. Но с той поры пропал.
В. Жуковский. А. Фет
В переводе В. Жуковского мы узнаём, что рыбак якобы сидит «над рекой», хотя у И.В. Гете об этом ничего не сказано, и тогда какие же волны на реке, но вот в подлиннике упоминается «Flut» - прилив, а затем «Мeer» - море, следовательно, В. Жуковский ошибся, «расплескав» волны на реке. Далее рыбак сидит «…ruhevoll,/ Kühl bis ans herz hinan», что следовало бы перевести – рыбак «спокоен, и холоден до самого сердца», у В. Жуковского – его душа «полна прохладной тишиной», А. Фет перевёл это «с душой, холодною до дна», ничего не сказав о спокойствии. У И.В. Гете из волн реки подымается «влажная женщина», А. Фет же вообще решил назвать её «влажной женой», - вряд ли она была женой рыбаку, возможно, он подразумевал какого-нибудь морского царя. В.Жуковский, по нашему мнению, выразился более поэтично: «красавица всплывает влажною главой». Выражение И.В. Гете «das veuchtverklärte Blau», возможно, более уместно было бы перевести как «голубизна неба, просветленная влагой», у В. Жуковского получился свод неба «прохладно-голубой», и А. Фет также, судя по всему, ознакомившись с переводом В. Жуковского, не изобрёл ничего нового.
Два данных стихотворных перевода являются, возможно, примером большого поэтического таланта авторов, но наблюдаются также многочисленные отступления от подлинника, а вследствие этого и семантическое несоответствие.
Следующее стихотворение называется «Gefunden» и написано оно в 1813 году. Это маленькая история, похожая на детскую песенку, однозначная и всем понятная. Это одно из многочисленных лирических стихотворений И. В. Гёте:
Ich ging im Walde
So für mich hin,
Und nichts zu suchen,
Das war mein Sinn.
Im Schatten sah ich
Ein Blümlein stehn,
Wie Sterne leuchtend,
Wie Äuglein schön.
Ich wollt es brechen,
Da sagt' es fein:
Soll ich zum Welken
Gebrochen sein?
Ich grubs mit allen
Den Würzlein aus,
Zum Garten trug ichs
Am hübschen Haus.
Und pflanzt es wieder
Am stillen Ort;
Nun zweigt es immer
Und blüht so fort.
Предлагаемые нами переводы, - это работы двух профессиональных переводчиков С. Шервинского (слева) и И. Миримского(справа):
Я шел по лесу. Бродил я лесом…
Войдя в него, В глуши его
Искать не думал Найти не чаял
Я ничего. Я ничего.
В тени – увидел – Смотрю, цветочек
Стоит цветок, В тени ветвей,
Звездой сияет Всех глаз прекрасней,
Его глазок. Всех звезд светлей.
Сорвать собрался,- Простер я руку,
Но голос вдруг: Но молвил он:
«Иль чтоб увял я, «Ужель погибнуть
Ты хочешь, друг? Я осужден?»
Я с корешками Я взял с корнями
Его извлек Питомца рос
И взял для сада И в сад прохладный
К себе в домок. К себе отнес.
Он в тихом месте В тиши местечко
Сидит опять Ему отвел.
И продолжает Цветет он снова,
Цветы давать. Как прежде цвел.
Как уже было сказано выше, смысловое значение данного стихотворения представляется довольно ясным и, казалось бы, оно не таит в себе никаких подводных камней, которых следовало бы опасаться человеку, берущемуся за его перевод. Но всё же необходимо отметить, что попытка уместить свой перевод в стихотворный размер, которым воспользовался для своего творения И.В. Гёте, стоила, по всей видимости, большого труда обоим переводчикам. Уже в первом четверостишии видна ощутимая разница в переводе; на наш взгляд, более достоверным можно считать работу И. Миримского, который перевёл две строки Гёте «Ich ging im Walde/ So für mich hin,» как «Бродил я лесом…». Именно глагол «бродить» в русском языке передаёт бесцельное хождение, прогулку по лесу для собственного удовольствия. Следующее четверостишие снова наиболее удачно получилось у И. Миримского, правда в последних двух строках он предпочёл заменить гетевское сравнение цветочка со звёздочкой и глазком превосходной степенью «всех глаз прекрасней,/ всех звёзд светлей». Вопрос цветочка «Soll ich zum Welken/ Gebrochen sein?» правильнее было бы перевести следующим образом: «Я буду сорван лишь чтоб увять?», но разве можно уместить это предложение в две строки. Вероятно, обоим переводчикам удалось найти оптимальное решение. В следующей строфе у С. Ширвинского можно вполне удавшимися считать первые две строки, а И. Миримскому удалось весьма удачно вывести концовку. Последнее четверостишие, как по стихосложению, так и по семантическому значению удалось И. Миримскому. Его вариант перевода стихотворения можно охарактеризовать как более выразительный, более удачный в плане попытки передать тонкость лирического гения Гёте.
Следующее стихотворение, можно сказать, является самым популярным по количеству переводов. Оно написано под знаком элегии, на сегодняшний день И. В. Гете воспринимается русским читателем именно как элегический поэт:
Die Nähe des Geliebten
Ich denke dein, wenn mir der Sonne Schimmer
Vom Meere strahlt;
Ich denke dein, wenn sich des Mondes Flimmer
In Quellen malt.
Ich sehe dich, wenn auf dem fernen Wege
Der Staub sich hebt;
In tiefer Nacht, wenn auf dem schmalen Stege
Der Wandrer bebt.
Ich höre dich, wenn dort mit dumpfem Rauschen
Die Welle steigt.
Im stillen Haine geh ich oft zu lauschen,
Wenn alles schweigt.
Ich bin bei dir, du seist auch noch so ferne,
Du bist mir nah!
Die Sonne sinkt, bald leuchten mir die Sterne.
O wärst du da!
В лицейских тетрадях Дельвига (1845) находится перевод этого стихотворения под заглавием «Близость любовников»:
Близость любовников
(из Гете)
Блеснет заря, и все в моем мечтаньи
Лишь ты одна,
Лишь ты одна, когда поток в молчаньи
Сребрит луна.
Я зрю тебя, когда летит с дороги
И пыль и прах,
И с трепетом идет пришлец убогий
В глухих лесах.
Мне слышится твой голос несравненный
И в шуме вод;
Под вечер он в дубраве оживленной
Меня зовет.
Я близ тебя, как ни была б далеко,
Ты все ж со мной;
Взошла луна! Когда б в сей тьме глубокой
Я был с тобой.
В 1824 г. в «Новостях литературы» А. Ф. Воейкова появился другой перевод, принадлежащий перу А. Мещевского, поэта, близкого к кругу Жуковского и Арзамаса. Мещевский был сослан в Сибирь в 1816 г. по неизвестным причинам, но продолжал анонимно сотрудничать в журналах при посредстве Жуковского;
(подражание немецкому)
Я мышлю о тебе, когда денницы свет
На озере играет;
Я мышлю о тебе, когда луна взойдет
И волны осребряет;
Я зрю тебя, когда густая пыль столбом
Дорогою несется;
Я зрю тебя во тьме, когда в лесу густом
Прохожих сердце бьется;
Я слышу голос твой, когда вдали шумит
Источник говорливый;
В безмолвии ночном, когда природа спит,
Я слышу голос милый.
Я вместе завсегда, и где б ты не была,
Душа моя с тобою.
День светлый о тебе и тихой ночи мгла
Беседует со мною.
Одновременно «Вестник Европы» печатает то же стихотворение в переводе А. Глебова:
(из Гете)
Я мыслю о тебе, когда луч солнца знойный
В струях горит;
Я мыслю о тебе, когда их луч спокойный
Луна златит;
И вижу образ твой, когда в дали грядою
Несется прах;
И путника во мгле над узкою стезею
Объемлет страх;
Я слышу голос твой, когда с глухим роптаньем
Встает волна;
Мне в роще мнится он, где лист без трепетанья,
Где область сна;
Повсюду я с тобой: не суждено судьбами
Разлуки нам!
Во влаге солнца лик; лазурь блестит звездами.
Ах! — будь и там!
Последний стих, не удавшийся переводчику, поясняется им в подстрочном примечании: «О währst du da!»
Еще через год «Дамский журнал» Шаликова (1825) печатает новый перевод А. Бистрома, присланный из Козельска, представляющий в сущности вольную амплификацию первой строфы стихотворения Гете с помощью традиционной образности сентиментальной элегии и в ее метрической форме (шестистопный ямб). Этот перевод был положен на музыку Алябьевым и в таком виде переиздавался неоднократно:
РОМАНС
Я вижу образ твой, когда зари дыханье
С природы дремлющей свевает мрак густой,
И льется по полям цветов благоуханье;
Я вижу образ твой.
Я вижу образ твой, когда слеза катится
И в голубых очей дениицы золотой,
И роза в ручеек серебряный глядится;
Я вижу образ твой.