В чем же причина такого необычайного успеха трагедии и что нового открыл ею драматург для русских зрителей?
Само обращение Озерова к сюжету из античной мифологии не было случайным на фоне общего увлечения античностью, которое на исходе XVIII столетия получило новый импульс под влиянием трудов И.И. Винкельмана и И.Т. Гердера. Распространяясь по Европе, оно достигло и России, чему свидетельством могут служить опыты таких современников Озерова, как начинавшие свой творческий путь В.Т. Нарежный, А.Н. Грузинцев и более опытный В.В. Капнист. В конце 1790-х гг. Нарежный пишет трехактную трагедию «Кровавая ночь, или Падение дому Кадмова». Несколько позже, уже не без влияния Озерова, к сюжету из фиванского цикла обратились Грузинцев, написавший трагедию «Эдип царь», и Капнист, разработавший сюжет последней части цикла в трагедии «Антигона». Последний прямо говорил о влиянии Озерова, на отзыв которому он и послал свою пьесу. В 1814 г. «Антигона» была даже представлена на сцене петербургского Малого театра.
Непосредственными источниками трагедии Озерова могли служить и лежащая, у истоков традиции пьеса Софокла «Эдип в Колоне», и целый ряд французских пьес XVIII в., разрабатывавших тему Эдипа, в частности трагедия Ж.Ф. Дюсиса «OedipeaColone».
Как указывал П.О. Потапов, Озеров, используя общую канву заимствованного у Софокла мифологического сюжета, сохранил полную самостоятельность в осмыслении драматического конфликта.[34] Гонимый волей богов, подавленный тяжестью невольно совершенных им преступлений и ослепивший себя, Эдип, изгнанный из родных Фив, достигает Афин, где правит храбрый и великодушный Тезей. Единственным утешением слепого старца остается нежно любящая его дочь Антигона, которая делит с ним все невзгоды странствий. Одновременно Афины приходит коварный и честолюбивый Креон. свое время он сыграл роковую роль в судьбе Эдипа, способствуя его изгнанию из Фив. Теперь ему нужна помощь Тезея, чтобы отразить грозящее Фивам нападение второго сына Эдипа, Полиника. Афинский народ в смятении, ибо оракул храма Эвменид извещает о внезапном гневе богов.
В целом ряде деталей при разработке сюжета Озеров отступает от первоисточника, т.е. от трагедии Софокла. Его Эдип не знает о предначертании богов, избравших Афины местом последнего приюта несчастного царя. Нет у Софокла и ключевой сцены примирения Эдипа со своим сыном Полиником, когда-то изгнавшим отца из Фив. Наконец, и это главное, в финале трагедии полностью переосмысливается традиционная трактовка античного сюжета. После неудавшейся попытки похищения Эдипа обличенный перед всем народом Афин гибнет коварный Креон. Он находит смерть в храме Эвменид, где его поражает гром богов и где незадолго до этого оспаривали свое право исполнить волю богов и принести себя и жертву Эдип и его дети.
Источник драматизма пьесы кроется в тонко используемом Озеровым приеме «ложного конфликта». Воля богов, заключенная в предсказаниях оракула, скрыта от смертных. Грозные предзнаменования связаны с появлением в Афинах лица, неугодного богам. Тяготеющее над Эдипом проклятье как будто бы указывает на него как на объект божественной кары. Народ требует изгнания слепца, а позже принесения в жертву ого дочери. И хотя великодушный Тезей защищает несчастного, оракул требует выполнения воли богов. И только в финале раскрывается подлинный смысл предзнаменований.
Таким образом, в трагедии Озерова, пожалуй, впервые в русской драматургии проблема царской власти решалась с общечеловеческих и потому гуманистических позиций. Образ Эдипа, бывшего царя, оказавшегося в положении гонимого странника-слепца, представал своеобразной иллюстрацией тезиса, заявленного еще в XVIII в. Державиным в его оде «На смерть князя Мещерского»: «Монарх и узник – снедь червей».
Эта мысль о равенстве всех перед смертью, идея преходящности, зыбкости всего сущего, в том числе и судеб венценосцев, обретала особую актуальность в эстетической системе сентиментализма. Озеров воплотил ее в драматургии:
Родится человек лет несколько поцвесть,
Потом скорбеть, дряхлеть и смерти дань отнесть.
Один, шед малый путь, другой, прошед подоле,
В гробу покоятся сном крепким в равной доле.
Но ты, о дочь моя, печаль свою умерь:
Смерть к светлой вечности нам отверзает дверь.
(с. 142)
Эти слова Эдипа, с которыми он обращается к своей дочери Антигоне, могут служить ключом к пониманию мировосприятия, запечатленного в трагедии. Существенна очевидная близость этого отрывка с программными стихотворениями Жуковского «Цвет завета», «Невыразимое» и др.
Совершенно справедливо поэтому утверждение Т.М. Родиной, подчеркнувшей новаторское значение «Эдипа в Афинах»: «…весь философский смысл трагедии Озерова заключался в утверждении превосходства просто человеческого над царственным. «Эдип» Озерова был ближе к сентименталистски интерпретированному «Королю Лиру» Шекспира, чем к традициям классицистической трагедии».[35]
Все это также может служить объяснением причин небывалого успеха трагедии у тогдашних зрителей.
Не меньшим успехом у современников пользовалась и третья трагедия Озерова «Фингал», представленная в декабре 1805 г. на сцене придворного театра в Петербурге. Оригинальность замысла Озерова состояла в необычности материала, использованного им в качестве сюжета пьесы. Драматург обратился к одноименной поэме Оссиана, и на сцене впервые ожили образы суровых и мужественных героев скандинавского эпоса.
Владетель Морвены Фингал прибывает в землю Локлинскую, чтобы сочетаться браком с Мойной, дочерью царя этой земли Старна. Когда-то Фингал воевал с лок-линским царем и победил его. В одной из битв им был убит сын царя, юный Тоскар. Все эти годы Старн хранил в душе желание отомстить за смерть сына. И вот теперь, вызвав Фингала для брака с дочерью, он хочет воспользоваться удобным случаем, хотя тщательно скрывает свой замысел от Моины.
Такова экспозиция трагедии, в которой заключены предпосылки драматической ситуации, напоминающей сюжетную коллизию первой пьесы драматурга. Злодейство, обусловленное жгучей жаждой мести за потерянного сына, олицетворяемое в образе стареющего отца, к там и здесь оказывается источником скрытого конфликта. Правда, у Фингала нет соперника и поэтому судьба ого предопределена.
Отмечавшаяся многими исследователями статичность «Фингала» объясняется тем, что в этой трагедии Озеров в отличие от ранних своих опытов не склонен к анализу внутреннего состояния страдающих героев. В душе Старна нет колебаний и сомнений. Что же касается великодушного и ничего не подозревающего Фингала, то, уверенный во взаимности Моины, он ждет лишь часа свадебного обряда. Но зато очень важная роль и трагедии отводилась воссозданию сурового духа скальдической поэзии. Посланник Фингала, бард Уллин, в сопровождении хора исполняет в 1-ом акте хвалебную песню в честь своего вождя:
Ударили в медяный щит
Ко брани глас обыкновенный, –
Во броню ратник облеченный
Воинским гневом уж кипит;
Дубы столетни загорелись,
И тучи заревом оделись,
– поет хор бардов. Их песню подхватывает Уллин:
Встает Морвены вождь Фингал;
Оружье грозное приял;
Стрела в колчане роковая;
На груди рдяна сталь видна;
Копье как сосна вековая,
И щит как полная луна,
Воссевшая над океаном
И вся подернута туманом.
(с. 190–191)
До начала свадебного обряда Старн велит Фингалу почтить память убитого сына и поклониться локлинскому богу Одену. Уступая мольбам Моины, Фингал идет к могиле Тоскара. У надгробного холма совершается обряд поминовения и ритуальные игры. По обычаю Старн просит Фингала отдать свой меч отличившемуся в играх юноше. И вот, когда безоружный Фингал принимает жертвенную чашу, воины Старна набрасываются на него. Меч Тоскара, висящий на дереве, становится защитой Фингалу. Появившиеся воины Морвены вместе с Мойной спасают вождя. Фингал прощает коварного отца возлюбленной. Но не таков Старн:
Нет, нет, Фингал, меж нас несбыточен союз.
Отмщение… других мне нет с тобою уз.
Мне брак предлогом был, но смерть твоя желаньем;
Дарить тебя хотел не дочерью… страданьем.
Не храм готовил – гроб; не брачных свет огней,
Но блеск, но грозный блеск убийственных мечей…
(с. 224)
Старн устремляется с кинжалом на Фингала. Моина бросается спасти возлюбленного, останавливая отца, и тогда тот поражает кинжалом дочь:
Несчастная, умри, коль долгу изменяешь!
И пусть со мною здесь погибнет весь мой род!
(с. 224)
Потрясенный Фингал хочет покончить с собой, но бард Уллин напоминает ему, что «царь… для подданных… жизнь хранить обязан». Фингал подчиняется голосу рассудка:
Увы, жестокий долг! Мой друг, из сей земли
Ты извлеки меня, из сей земли плачевной;
Но в облегчение моей тоски душевной
(указывая на тело Моины)
Возьми ты сей предмет, чтобы я каждый день
Из гроба вызывал Моины легку тень.
(с. 226)
Так заканчивается трагедия. В ней заключена все та же идея скрытой от взора смертных предопределенности их судеб. Со смертью Моины и Старна пресекается род локлинских царей. Причина безвременной гибели Моины – ее роковая любовь к Фингалу. В минуту опасности героя спасает меч убитого им юного Тоскара. В данном эпизоде Озеров искусно использовал зафиксированный в поэмах Оссиана обычай древних шотландцев помещать на могиле павшего воина его боевой меч, хотя вся сюжетная линия, связанная с Тоскаром, вымышлена драматургом. Отступлением от оссиановской поэмы являлось и самоубийство Старна, определяемое логикой драматического сюжета.