Приход же греков интересен особо. Мало того, что они раскрывают скрытые аспекты магометанской веры, которые не могли понравиться князю («вьсѧ творѧщаӕ безаконьє. и сквѣрны дѣющаӕ. си бо ѡмывають ѡходы своӕ. поливавшесѧ водою и въ ротъ влнвають. и по брадѣ мажютсѧ. наричюще Бохмита. тако же и жены ихь творѧт. ту же сквѣрну. и ино же пуще. ѿ совокуплениӕ мужьска вкушають»), так еще присылают они, заметьте, не монаха или высокопоставленное религиозное лицо, а философа. Философы всегда являлись не только экспертами в вопросах мироздания (а в данном случае, и богословия), но и отличались искусством диалога-то есть шансы на склонение Владимира к вере греческой явно увеличивались. Возможно, потому и речь философа превращается в небольшой диалог с Владимиром. Он расспрашивает о тех, кто приходил до греческого философа, и тот разъясняет различия меж «немецкой» верой и верой греческой, а потом пускается в длинный пересказ Ветхого Завета и Нового Завета, заканчивая (как бы случайно подводя итог именно таким эпизодом) сценой Страшного Суда. Но несмотря на то, что Владимиру это «запало в сердце», он не торопится и решает еще разузнать о разных верах.
И Владимир созвал вече, дабы решить, как же выбрать веру. Бояре дают ему совет послать нескольких послов, чтобы они разузнали, какая у кого служба, кто как служит Богу. В итоге греки, предварительно приготовившись, больше всего впечатлили русских посланцев. После их возвращения и описания различных служб (в котором они вполне четко и экспрессивно отдали предпочтение грекам), бояре тоже склонились на сторону греков («аще лихъ бы законъ Грѣчкыи. то не бы баба твоӕ. Ѡлга приӕла крщениӕӕже бѣ мудрѣиши всих̑ чл҃вкъ»).
В 988 году, когда, собственно, и была крещена Русь, Владимир пошел на Корсунь. Этот отрывок очень важен, ибо в нем много символизма и он, несомненно, приближает нас к теме Владимира и крещения. Во время его пребывания близ Корсуни с ним случается три чуда (в связи с чем он трижды дает обещание креститься), которые доказывают ему, что христианство – это действительно правильная вера. Первое чудо – это помощь предателя-Анастаса, который посоветовал Владимиру перекрыть секретные трубы, которые снабжали водой Корсунь. Уже тогда Владимир дал себе (скорее всего, на глазах дружины) слово креститься, если это правда: «Володимеру Ж же се слыша. възрѣвъ на н҃бо и реч̑ аще сѧ сбудеть се имамъ крс̑титисѧ». Второй раз он дл обещание креститься уже в письменном виде, когда договаривался с греческими царями о своей женитьбе на царевне Анне. По ее прибытии в Корсунь у Владимира разболелись глаза «по Бж҃ью же строєнью», и только после крещения он излечивается, что является как бы доказательством правильности христианской веры. При этом «си же оувидивше дружа Но, раз уж мы заговорили о крещении не только Владимира, но и его дружины, то стоит сказать и о крещении всей Руси. Не стоит комментировать, что, несмотря на всю идеальность картины, она, конечно же, в значительной степени приукрашена. Вопрос крещения Руси – это один из самых спорных вопросов в истории. Естественно, в этой работе я не буду показывать всю неоднозначность этого события (хотя бы просто из-за недостатка информации и опыта), но некоторые аспекты данной темы считаю необходимым показать.
Как мы видели ранее, Владимир очень тщательно выбирал веру, в которую впоследствии стремился обратить весь свой народ. Но зачем он это делал? Смена религии – важный политический ход, дающий свои привилегии в одних странах и определенную окраску с точки зрения внешней политики – в других. Это изменение не только религиозной, но и вообще культурной структуры, а во многом – и изменение вообще мышления народа. Какие бы ни были тут соображения с точки зрения власти, на подобную реформу, естественно, будет реагировать и сам обращаемый в новую веру народ. Следовательно, сильно верующий в какую-то единую религиозную систему народ очень сложно было бы заставить поверить в другую религиозную систему.
Гумилев пишет, что уже ко времени изгнания варягов (эпизод, насколько мы помним, 980-го года) многие киевляне крестились. На тот момент культ Перуна был непопулярен на юге Руси. (Кардинально отличалась ситуация в Новгороде). По сути, во многом война Владимира против Ярослава была и противостоянием двух религий – Ярослав, находясь в Киеве, боролся с культом по сути, не совсем-то и русского бога Перуна, которому приносили человеческие жертвы (русскими можно считать Мокошь, Волоса – скотьего бога, Хорса – солнце, Даждьбога – бога небес). Культ Перуна был скорее варяжским, который в некоторых регионах страны просто не прижился, во многих – деформировался и принял свои очертания, а в некоторых, как, например, в Новгородском регионе, почти не изменился. Собственно, из-за такой неустойчивости попытка Владимира в 980 году упорядочить пантеон богов в Киеве, сделав главным богом Перуна, и потерпела крах – мало кто из язычников относился в Киеве к Перуну как к главному богу.
Видя такую неустойчивость в религиозном плане, Владимир, естественно, захотел укрепить страну единой верой – тем более, что многие страны косились на Русь как на варварскую страну, где в жертву приносят людей и где обитает диавол (я не сомневаюсь, что все «монологи» дьявола в Повести временных Лет – это более поздние вставки летописцев, идея которых, возможно, взята из греческих хроник).
Подведем итог: что получает Владимир, учреждая одну религию? Первое: единство вероисповедания, следовательно, духовное единство народа. Второе: почитание и уважение Византии, а, следовательно – приобретение сильного союзника, с помощью самого лучшего способа сближения – не договора о взаимовыручке или мирного договора, а на основе единой религии. Третье: уничтожение точки зрения, что Русь – варварская страна нехристей и невежд.
Так как же примерно выглядело крещение, если опираться не только на данные Повести Временных Лет? Если Киев крестился более или менее добровольно (причины такого предположения указаны выше), то как дело обстояло с другими городами? «Многочисленные письменные свидетельства демонстрируют порой весьма бесцеремонное отношение миссионеров средневековья к святыням местного населения. Христианские храмы часто возводились на месте языческих святилищ и, соответственно, сопровождались публичным (во имя торжества христианства) разрушением последних», – пишет Травкин в уже упомянутом мною труде[7]. Возьмем Иоакимовскую летопись – единственную, которая сохранила рассказ о крещении Новгорода огнем и мечом дядей Владимира Добрыней с его воеводой Путятой. Если вкратце, то можно сказать – это была скорее битва за город, чем произношение проповедей и растолковывание основных христианских заповедей. Согласно летописи, «уговаривать» креститься новгородцев прибыл дядя крестителя Руси, Добрыня, которого в Новгороде знали, он имел там дом и семью. С ним прибыл и епископ Иоаким Корсунянин. Предполагая сопротивление, князь отправил с Добрыней немалое войско из киевлян и ростовчан. Новгородцы на вече поклялись не пускать крестителей в город. Разметали Великий мост через Волхов, отрезав сторону с городским детинцем от плохо укрепленного Славенского конца, от которого было недалеко до Рюрикова городища, в котором обосновались княжьи люди. К остаткам моста подкатили две метательные машины – «пороки», как их тогда называли на Руси. Добрыня увещевал и грозил карами, но для новгородцев важнее были слова верховного жреца Богомила Соловья, воспрещавшего им покоряться. На захваченной княжескими войсками стороне Новгорода крестили несколько сот человек («людие невернии вельми о том скорбяху и роптаху, но отрицатися воев ради не смеяху»). Тысяцкий Угоняй ездил по улицам оставшейся свободной части Новгорода, крича: «Лучше нам помереть, чем отдать богов наших на поругание!» Дом Добрыни разметали, двор разграбили, жену и некоторых домочадцев убили, то есть, поступили с его жильём так, как в Новгороде поступали с домами преступников и изменников.
В силу рассмотренных фактов, мы можем теперь понимать цель Владимира, но едва ли можем оправдать его средства, которые он использовал для крещения своего народа. Однако столь серьезные меры предпринимались, конечно, не в каждом городе, а лишь в крупных центрах Руси: например, в Плёсе вплоть до 14–16 веков можно найти настолько яркие примеры языческой символики в оберегах, на нательных иконках и на крестиках, что их с трудом относишь к двоеверию. Более того, сам символ креста имеет там более языческий смысл, чем христианский.
Владимир-Христианин (Владимир-Благодетель)
Но вот, преодолев этот неоднозначный отрывок, сколь смягчающий, столь и обличающий личность и портрет Владимира, переходим к последней, третьей ступени его летописного описания. Длится он с 989 до 1015 года и не сильно богат на события, несмотря на то, что длится он 26 лет.
Вообще с этого момента начинается как бы описание жизни совершенно другого человека – да и дела его все больше претендуют на названия «деяний». Он как будто полностью очищается от своей склонности к блуду, в которой его осуждали летописцы, вдруг резко становится честным воином, вдохновленным «воздвигателем церквей» и истым слугой Бога. Хотя по многим менее известным провинциальным письменным источникам мы видим, что в некоторых регионах до сих пор орудует «непотопляемый» Добрыня, обращая в новую веру с таким же неугасаемым радением, с каким раньше притеснял и убивал христиан-проповедников, приходивших на Русь, ничего подобного в Ипатьевской или в Несторовой летописях не указывается – как будто вся страна резко крестилась, с таким же светлым и радужным настроем, как описано крещение в Киеве. Как бы то ни было, за эти двадцать шесть лет летописец ни разу не осуждает действия Владимира.