« - А уж и не знаю, чего вам пожелать со своей стороны! – подхватил Раскольников… - Пожелал бы больших успехов, да видите, какая ваша должность комическая!
Почему же комическая-с? – тотчас навострил уши Порфирий Петрович…
Да как же, вот этого бедного Миколку вы ведь как, должно быть, терзали и мучали, психологически-то, на свой манер, покамест он не сознался; день и ночь, должно быть, доказывали ему: «Ты убийца, ты убийца…» - ну, а теперь, как он уж сознался, вы его опять по косточкам разминать начинаете: «Врешь, дескать, ты не убийца! Не мог ты им быть! Не свои ты слова говоришь!» Ну, как же после этого должность не комическая!»
В самом деле, преодолевая отчаянное, дикое сопротивление традиционных структур общественного и индивидуального сознания, фрейдовская парадигма с «эдиповым комплексом», «комплексом кастрации» и т.д. в конце концов утвердилась в общественном мнении. Теперь психотерапевт знает до чего он должен «дошептаться» с клиентом, как расшифровывать его слова, какую «тайну» искать в его подсознании (или «вкладывать» туда). Это же знает (предчувствует, предвидит) и клиент.
Как известно, время рождения психоанализа – конец Х Х века. Что же касается места рождения, то пожалуй, логичнее всего таковыми должен был быть «остров лицемеров» - викторианская Англия, где в приличном обществе не произносились тогда не только слова «грудь» или «зад», но и «ноги». История, однако, редко оказывается столь уж логичной.
Как бы то ни было, элемент эпатажа вовсе не случайный «накладной» расход в психоанализе. Работало своего рода «перевоспитание взрывом», как по иному поводу выражался Макаренко. Действительно, если бы специально заняться поисками чего-то самого кощунственного, оскорбительного для пуритански-ханжеской морали среднеинтеллигентского общества конца Х Х века, то едва ли можно было бы найти нечто более подходящее, чем идея, что в глубине психики человека скрыто неосознанное сексуальное влечение к своим родителям. Эта идея великого Фрейда ошеломляет куда сильнее, чем, скажем, очевидно противоречащая здравому смыслу гипотеза, согласно которой Земля не плоская и неподвижная, а круглая и вертится!
Не буду касаться вопроса, как победила в сознании научного сообщества сумасшедшая идея Коперника, но теория Фрейда завоевала признание не вопреки, а благодаря своей, мягко говоря, парадоксальности. Во-первых, чисто логически. По Фрейду, в глубине психики «таится» нечто такое, что человек «вытесняет», ибо хочет скрыть от себя неприемлемое – с точки зрения социальных норм – для его сознания. Следовательно, чем более «ужасное», непереносимое для человека и общества Фрейд «обнаружит» в глубине подсознания (или, как утверждают его критики, искусственно «вложит» туда), тем убедительнее будет сама гипотеза о «вытеснении».
Во-вторых, собственно психологически, эмоционально. Нужно, чтобы клиент был потрясен открывшейся картиной. Конечно, заявление о скрытом сексуальном влечении к своей матери способно было (особенно в начале ХХ века) вызвать подлинный шок. Однако в принципе важен не только и не столько конкретный повод для такой реакции (т.е. конкретный способ интерпритации бессознательных переживаний), сколько то, что ее так или иначе удавалось вызвать.
Войдя в культуру, став мощным элементом общественного сознания, пропитав собой искусство, психоанализ – именно потому – стал утрачивать свое терапевтическое воздействие. Противники и сторонники теории по-разному объясняют уменьшение ее «практической» отдачи. Первые считают, что психоаналитический миф разоблачен; по логике вторых можно предположить, например, что после того, как раскрылась тайна Эдипова комплекса, в «коллективном бессознательном» начали образовываться новые, небывалые ранее (и непонятные) комплексы – бессознательное защищается, отвечает на вторжение в его пределы.
Разумеется, нелепо говорить о закате психоанализа. Есть еще громадные культурные ареалы, например, наша страна, где его основные постулаты по-прежнему непривычны, не проникли сколь-либо заметно в культуру, не говоря уже о массовом сознании. А главное, люди, хотя и знакомые с общей теорией, все-таки могут воспринимать как откровение то, что им говорят про них (так, человек, все знающий о любви из книг, ошеломлен, когда это чувство вспыхивает в нем самом).
И все же надо отдавать себе отчет: один из основных рычагов психоаналитического воздействия подорван, эффективность его, несомненно, снижена. Созрела потребность в появлении новой, столь же неожиданно-ошеломляющей теории, принципиально нового способа прочтения человеческих бессознательных переживаний, включая и те, что уже выявлены психоанализом. В самом деле – не слишком ли велики претензии, действительно ли расшифрованы истинные, имманентные законы бессознательных переживаний? В крайнем случае, можно утверждать, что расшифровали определенный слой, за которым лежит следующий. Ведь очевидно, что удариться о твердое, непробиваемое «дно души» невозможно.
Однако дальнейшее развитие психотерапии (поэтому его и не решаешься назвать «прогрессом») пошло иначе. Не к более невероятным, фантастическим – а к более нормальным интерпритациям, не глубже – а ближе к поверхности; не парадоксальнее – а банальнее. Таковы, на мой взгляд, почти все «декаденты психоанализа», составляющие корпус современной психотерапии – теории (учения) Франкла, Эриксона, Фромма, Берна, Хорни и, конечно же, гуманистическая психология, вообще отменившая саму идею «интерпретации», навязывания чего-либо клиенту и отмечающая едва ли не крайнюю точку на пути разрушения психоанализа. Быть, может, с этим и связано то, что ни одно из названных направлений не может сравниться по своему воздействию на человека и культуру с теорией «Старика». Более того, некоторые из них (например, гештальттерапия) с целью спровоцировать эмоциональную реакцию, собственно «отреагирование» клиента, прибегают к довольно сильным внешним «механическим» приемам.
Однако в арсенале практически всех школ содержательной психотерапии остался еще один важнейший элемент, обеспечивающий успех.
Утверждение, что психотерапевт льстит клиенту, звучит по меньшей мере странно. Хороша лесть – мучающая, часто оскорбляющая! Однако эта лесть «хороша» именно потому, что психологически глубока и убедительна, недаром исходит она не от дилетанта, а от профессионального психолога.
В романе Ф. Мориака «Клубок змей» невзначай дан пример такой «психотерапевтической лести». Муж бросил страстно любящую его и богатую жену и бежал с не слишком молодой и небогатой женщиной. Жена в полном отчаянии. Ее мать, Женевьева, разумеется, всячески, поносит зятя (Фили), но отец матери (т. е. Дед женщины, Янины, которую бросили) неожиданно высказывает иную точку зрения: «Я заявил, что вовсе не собираюсь защищать Фили, а только хочу сказать, что мы были к нему несправедливы: он оказался не таким уж низким человеком, как мы его считали. Вероятно, ему слишком бесцеремонно показывали, что, раз супругу Янины обеспечена роскошная жизнь, то он должен терпеть все унижения, ходить у вас на цепочке, - никуда ему теперь не убежать. Но люди не такие уж подлецы, как нам кажется…
Ах, вот что? – упрямо твердила Женевьева. – Ты, значит, считаешь, что муж поступает благородно, бросив двадцатидвухлетнюю жену и дочку?
… - Нет, ты слишком глупа…Но я вот что скажу: Фили кажется мне не такой уж дрянью с тех пор, как…
Женевьева прервала меня и принялась кричать, чтобы я хоть подождал, пока Янина уйдет из комнаты, - для нее, бедняжки, оскорбительно, что я защищаю ее мужа. Но Янина, упорно молчавшая до той минуты, вдруг заговорила изменившимся, неузнаваемым голосом:
Мама, зачем отрицать? Мы все старались на каждом шагу унизить Фили, мы готовы были с грязью его смешать. Вспомни, - как только разделили наследство, мы стали командовать…Да, я вообразила, что его можно водить на поводке, как породистого красивого песика. Мне даже не так было больно , как прежде, что он не любит меня. Ведь я им владела, он принадлежал мне, стал моей собственностью: деньги-то были у меня в руках, - пусть попрыгает около меня, постоит на задних лапках. Это собственные твои слова мама…Мы думали, что для него деньги дороже всего. Может быть, он и сам так думал, и все же стыд и гнев оказались сильнее. Ведь он не любит эту женщину, которая отняла его у меня, - он мне сам признался, когда уходил. И, несомненно, это правда. Он высказывал мне столько горьких, жестоких истин, что можно этому поверить. Он ее любит, но она не презирала его, не старалась унизить. Она отдалась ему, а не купила его А я купила его, как приглянувшуюся безделушку.
… - И вдруг Янина сказала: «Увезите меня с собой, дедушка».
Да, дед, не будучи психотерапевтом (впрочем, он адвокат, представитель родственной профессии), попал «в точку». Что же произошло?
Попробуем разобраться. Прежде всего здесь явственно просматривается типично психотерапевтическое построение. Центральный момент – «обернуть проблему», выставить в качестве причины (виновника) несчастья самого потерпевшего. Далее. В таком «оборачивании» и содержится то, что я назвал специфической «психотерапевтической лестью». Наконец, как правило (во всяком случае, очень часто), подобная лесть оказывается как раз тем, что нужно клиенту, она в значительной мере обеспечивает лечебный эффект.
Теперь попытаюсь обосновать эти положения.
Первое. Психотерапевт вынужден «оборачивать» проблему на клиента просто по определению – по своей социальной роли и возможностям. Ну, в самом деле – ведь «…психолог при всем желании не может улучшить его (клиента – Л.Р) материальное или социальное положение. Исправить внешность или вернуть утраченного близкого человека, т. е., не может воздействовать на внешний, бытийный аспект его проблем». Больше того – чаще всего психолог и в ситуации-то, с которой к нему пришел клиент, разобраться не в состоянии, ведь перед ним только один участник, одно действующее лицо излагаемых событий. Тут у психотерапевта могут быть две стратегии: верить клиенту на слово или не верить.