Но что, собственно, значит «верить» или «не верить»? Существует достаточно хорошо известный каждому психологический закон: свое поведение (и тем более свои неудачи) мы склонны объяснять стечением внешних, случайных, независимых от нас обстоятельств, даже чьей-то злой волей, а поступки окружающих – особенностями их характера, личности. «Другим мы приписываем больше диспозиций (внутренних установок. – Л.Р.), чем самим себе. Описывая себя и других при помощи биполярных шкал, предусматривающих вариант ответа «в зависимости от ситуации», мы гораздо чаще пользуемся этим вариантом при самоописании, чем при описании других». Так вот – верить клиенту – значит, как правило, верить, что в его бедах и проблемах мы не знаем, точнее, знаем только с его слов. Тогда, чтобы помочь клиенту (не выходя из своего кабинета!), нужно быть или аббатом Фариа из «Графа Монте-Кристо», разъяснявшим простодушному Дантесу подлинные причины его злоключений, или мисс Марпл из романов Кристи – во всяком случае, психологом либо психотерапевтом быть не обязательно.
«Психолог вообще не специалист по житейским советам, полученное им образование отнюдь не совпадает с обретением мудрости».
Когда человек начинает верить, что не от объективных, не зависящих от него причин, а наоборот, от него самого исходят его проблемы, это вызывает угрызения совести, раскаяние, самобичевание, словом, мучительные, неприятные ощущения. Но, с другой стороны, подобная переоценка резко изменяет роль и место человека в ситуации, которая, как оказывается, порождена им самим. Он попадает в ее центр, он становится демиургом в своей ситуации, когда у него формируется «стихийно-идеалистский» (точнее – субъективно-идеалистический, «стихийно-солипсистский») взгляд на свои проблемы, я и называю «психотерапевтической лестью». Это сопровождается и болезненными, горькими чувствами, и одновременно чувством облегчения. Такая позиция в принципе глубоко органична, естественна для человека. Ему действительно свойственен стихийно-эгоцентрический взгляд на мир. Вольно или невольно человек всегда смотрит со своей «колокольни». Формулы человеческой гносеологии: «Человек – мера всех вещей», «Человек – вот правда!» Подразумевается, что человек не какое-то родовое обозначение, а попросту Я, я сам. В наиболее прямом и непосредственном виде это мироощущение, как известно, проявляется у детей и связано с двумя вещами: ощущением своего бессмертия и своего «почти-всемогущества». Нормальный ребенок, которого любят родители, - самое естественно-религиозное, непосредственно-религиозное существо. Связь взрослого религиозного чувства с инфантильным отношением к отцу прослежена многими авторами,начиная с Фрейда