Франкл говорит о свободе человека по отношению к влечениям, наследственности и внешней среде. Наследственность, влечения и внешние условия оказывают существенное влияние на поведение, однако человек свободен занять определенную позицию по отношению к ним. Свобода к влечениям проявляется в возможности сказать им "нет". Даже когда человек действует под влиянием непосредственной потребности, он может позволить ей определять свое поведение, принять его или отвергнуть. Свобода к наследственности выражается в отношении к ней как к материалу –тому, что дано нам в нас же. Свобода к внешним обстоятельствам тоже существует, хоть она конечна и не беспредельна, она выражается в возможности занять по отношению к ним ту или иную позицию. Тем самым влияние на нас внешних обстоятельств опосредуется позицией человека по отношению к ним.
Все эти детерминанты локализованы в биологическом и психологическом измерениях человека, а свобода – в высшем, поэтическом или духовном измерении. Человек свободен благодаря тому, что его поведение определяется прежде всего ценностями и смыслами, локализованными в этом измерении. Свобода вытекает из фундаментальных антропологических способностей человека к самодистанцированию (принятию позиции по отношению к самому себе) и самотрансценденции (выходу за пределы себя как данности, преодолению себя). Поэтому человек свободен даже по отношению к самому себе, свободен подняться над собой, выйти за свои пределы. "Личность – это то, что я есть, в отличие от типа или характера, которым я обладаю. Мое личностное бытие представляет собой свободу – свободу стать личностью. Это свобода от того, чтобы быть именно таким, свобода становиться иным" .
Р. Мэй рассматривал свободу как осознание возможностей в рамках судьбы. Наше сознание, пишет ведущий теоретик экзистенциальной психологии Р. Мэй, находится в состоянии постоянных колебаний между двумя полюсами: активного субъекта и пассивного объекта. Это создает потенциальную возможность выбора. Свобода заключается не в способности быть все время чистым субъектом, а в способности выбирать либо один, либо другой вид существования, переживать себя либо в одном, либо в другом качестве и диалектически двигаться от одного к другому. Пространство свободы – это дистанция между состояниями субъекта и объекта, это некоторая пустота, которую нужно заполнить.
Р. Мэй прежде всего отличает свободу от бунта, который хоть и представляет собой "нормальное внутреннее движение в направлении к свободе" однако структурирован той внешней структурой, против которой он осуществляется, и тем самым от нее всецело зависит. "Когда нет тех установленных стандартов, против которых направлен бунт, он лишен силы". Свобода – это не попустительство, отсутствие плана и цели. Это не жесткая определенная доктрина, ее нельзя сформулировать в виде конкретных установлении, это нечто живое, изменяющееся.
В наиболее общем виде свобода – это способность человека управлять своим развитием, тесно связанная с самосознанием, гибкостью, открытостью, готовностью к изменениям. Благодаря самосознанию мы можем прервать цепь стимулов и реакций, создать в ней паузу, в которой мы можем осуществить сознательный выбор нашей реакции. Создавая эту паузу, человек каким-то образом бросает свое решение на чашу весов, опосредует им связь между стимулом и реакцией и тем самым решает, какова будет реакция. Чем менее развито самосознание человека, тем более несвободным он является, т.е. тем в большей степени его жизнью управляют различные вытесненные содержания, условные связи, образовавшиеся в детстве, которые он не держит в памяти, но которые сохраняются в бессознательном и управляют его поведением. По мере развития самосознания соответственно увеличивается диапазон выбора человека и его свобода.
Свобода не противоположна детерминизму, а соотносится с конкретными данностями и неизбежностями (их необходимо сознательно принять), только по отношению к которым она и определяется. Эти данности, неизбежности и ограничения, образующие пространство детерминизма человеческой жизни, Мэй называет судьбой. Парадокс свободы заключается в том, что своей значимостью она обязана судьбе и наоборот; свобода и судьба немыслимы друг без друга. "Любое расширение свободы рождает новый детерминизм, а любое расширение детерминизма рождает новую свободу. Свобода есть круг внутри более широкого круга детерминизма, который, в свою очередь, находится внутри еще более широкого круга свободы, и так далее до бесконечности". Свобода всегда проявляется в соотношении с какими-то реалиями и данностями жизни, как, скажем, потребность в отдыхе и в пище или неизбежность смерти. Свобода начинается там, где мы принимаем какие-то реальности, но не по слепой необходимости, а на основе собственного выбора. Это не значит, что мы уступаем и сдаемся, принимая какие-то ограничения нашей свободы. Наоборот, в этом состоит конструктивный акт свободы. Парадокс свободы заключается в том, что своей жизненностью свобода обязана судьбе, а судьба своей значимостью обязана свободе. Они обусловливают друг друга, не могут существовать друг без друга.
Свобода - это возможность изменения того, что есть, способность трансцендировать свою природу. Делая свободный выбор, мы одновременно в сознании прокручиваем и сопоставляем ряд различных возможностей, при этом еще не ясно, какой путь мы выберем и как будем действовать. Поэтому свобода всегда принципиально имеет дело с возможным. В этом заключается суть свободы: она превращает возможное в действительное благодаря тому, что, принимая в любой данный момент пределы действительного, работает в основном с реалиями возможного. Противоположность свободы – автоматический конформизм. Поскольку свобода неотделима от тревоги, которая сопровождает новые возможности, очень многие люди мечтают только о том, чтобы им сказали, что свобода – это иллюзия и им нет необходимости ломать над этим голову. Достичь такого состояния, в котором человек ощущает свободу выбирать свой образ жизни, принимать ситуацию в той мере, в какой она неизбежна, и что-то изменять в той степени, в какой это реалистически возможно, занимается психотерапия
Неизбежность зла – это та цена, которую мы платим за свободу. Если человек свободен выбирать, никто не может гарантировать, что его выбор будет таким, а не иным. Восприимчивость к добру означает чувствительность к последствиям своих действий; расширяя потенциальные возможности для добра, она одновременно расширяет возможности и для зла.
В отличие от экзистенциально ориентированных теорий Фромма, Франкла, Мэя и ряда других авторов клинической ориентации, пишущих о проблемах человеческой свободы на языке, близком и понятном для неспециалистов, в академических работах редко встречается понятие "свобода". Как правило, эта проблематика носит названия автономии, самодетерминации или некоторые другие обозначения. Одно из терминологических обличий проблемы свободы представляет собой понятие "эйдженси" (agency), точный перевод которого на русский язык невозможен. Наиболее правильный его перевод соответствует понятию "субъектность" (речь идет о способности выступать "агентом" или субъектом, т.е. действующим лицом, движущей силой действия).
Одной из наиболее разработанных и признанных является теория субъектности, разработанная Р. Харре в русле его широко известного подхода к объяснению социального поведения [3]. Модель субъекта находится в центре его теории. "Наиболее общим требованием к любому существу, чтобы его можно было считать субъектом, является то, чтобы оно обладало определенной степенью автономии. Под этим я подразумеваю, что его поведение (действия и акты) не полностью детерминированы условиями его непосредственного окружения". Автономия, согласно Харре, предполагает возможность дистанцирования как от воздействий окружения, так и от тех принципов, на которых основывалось поведение до настоящего момента. Полноправный субъект (agent) способен переключаться с одних детерминант поведения на другие, делать выбор между равно привлекательными альтернативами, сопротивляться искушениям и отвлекающим факторам и менять руководящие принципы поведения. "Человек является совершенным субъектом по отношению к определенной категории действий, если и тенденция действовать, и тенденция воздерживаться от действия в его власти". Наиболее глубинным проявлением субъектности являются два вида "самоинтервенции": 1) внимание и контроль над воздействиями (в том числе собственными мотивами и чувствами, которые обычно управляют нашими действиями, минуя сознательный контроль), и 2) изменение своего образа жизни, своей идентичности. Логически в качестве предпосылок субъектности выделяются два условия: во-первых, способность репрезентировать более широкий спектр возможных будущих, чем те, которые могут быть реализованы, и, во-вторых, способность осуществить любое выбранное их подмножество, а также прервать любое начатое действие. Реальные люди различаются по степени их соответствия этой идеальной модели, а также по способам порождения действия.
Таким образом, детерминация человеческих действий весьма далека от простой линейной причинности. Харре характеризует систему регуляции человеческих действий в кибернетических понятиях многоуровневости и многовершинности. "Это система, которая может исследовать каждое причинное влияние на нее под углом зрения его соответствия набору принципов, встроенному в более высокие уровни системы. Если система многовершинна, высший уровень ее тоже будет сложным, способным переключаться с одной подсистемы этого уровня на другую. Такая система может иметь бесконечное число уровней и на каждом из них – бесконечное число подсистем. Подобная система способна осуществлять горизонтальные сдвиги, т.е. переключать управление нижележащими уровнями с одной подсистемы на другую того же уровня. Она также способна к переключениям на верхние уровни, т.е. к помещению горизонтальных сдвигов под наблюдение и контроль критериальных систем высших уровней. Эта система – бледная тень тех сложных сдвигов и переключении, происходящих во внутренней активности реальных субъектов".