Сенситивность и регрессия
Но возникает вопрос об источнике этой чувствительности, имевшей столь пагубные последствия. Анализ открывает нам наличие чрезвычайно богато развитой сексуальности, имеющей фактически инфантильный характер и, кроме того, кровосмесительную фантазию, обращенную на отца. Предположим, что эти фантазии уже давно живут и действуют, тогда проблема чувствительности разрешается удобно и быстро. Чувствительность молодой девушки становится понятной: ведь она была совершенно
111
опутана своими фантазиями и тайно связана с отцом — при таких обстоятельствах подготовленность к любви и браку была бы положительно чудом.
392 Чем дальше мы прослеживали развитие этих фантазий на пути к своему первоисточнику, следуя нашей потребности в каузальном объяснении, тем труднее становится анализ, т. е. тем сильнее становились так называемые «сопротивления». В конце концов мы дошли до впечатляющей сцены — именно до непристойного жеста отца — неправдоподобность которой мы уже установили: она имеет совершенно ясный характер конструкции, придуманной пациенткой впоследствии. Поэтому, по крайней мере в момент анализа, нам следует понимать затруднения, эти «сопротивления», не как предохранительную меру против осознания тяжелых воспоминаний, а как противодействие против конструирования подобных фантазий.
393 Но, спросят с удивлением, что же заставляет пациента придумывать подобные фантазии? Может даже возникнуть предположение, что аналитик насильственно
. толкает пациента на это, иначе ему никогда и в голову не пришла бы такая нелепая мысль. Я не имею права сомневаться в том, что бывают и бывали случаи, когда каузальная тенденция аналитика — особенно под влиянием теории травм — толкала пациента на изобретение таких фантазий. Однако, аналитик, со своей стороны, никогда не дошел бы до этой теории, если бы он не поддался направлению мыслей пациента, вследствие чего аналитику и пришлось констатировать то вспять обращенное движение либидо, которое мы называем возвращением вспять или регрессией. Таким образом, аналитик лишь последовательно проводит и признает то, что пациент боялся провести и признать, а именно: регрессию либидо, обращение его вспять, отступление до последних пределов.
394 В сущности, анализ, прослеживая регрессию либидо, отнюдь не всегда идет по пути, предназначенному историческим развитием, а нередко следует за фантазией, сформированной позднее и лишь отчасти основанной на действительном прошлом. В нашем случае мы имеем дело с лишь отчасти реальными переживаниями, кото-
112
рые, со своей стороны, приобрели большое значение только впоследствии, а именно — когда либидо обратилось вспять. А раз либидо овладевает каким-либо воспоминанием, то с уверенностью можно сказать, что это воспоминание будет обработано и преобразовано. Ибо все, чего касается либидо, оживляется, драматизируется и систематизируется. Надо признать, что в данном случае большая часть материалов лишь впоследствии приобрела значение, ибо устремленное вспять либидо на своем пути подбирало все подходящее и из всего собранного образовало фантазию, которая в соответствии с его регрессивным движением наконец привела назад, к отцу, и пристроила к нему пресловутые инфантильно-сексуальные желания. Все это происходило на том же пути, по которому люди издавна шли, предполагая, что золотой век или рай находятся в прошлом.
395 В нашем случае мы, стало быть, установили, что фантастические материалы, извлеченные анализом, лишь впоследствии получили значение; поэтому мы не можем объяснить возникновение невроза именно этими материалами. Иначе нам пришлось бы все время вращаться в заколдованном круге. Критический момент, который мог бы послужить объяснением невроза был именно тот, когда, собственно говоря, оба были готовы найти друг друга, но пропустили этот момент вследствие несвоевременной чувствительности пациентки, а может быть, и ее партнера.
Первична ли сенситивность?
396 Можно было бы предположить — и психоаналитическое понимание склонно к тому — что источником критической чувствительности было некое психологическое прошлое, которое предопределило этот исход. Мы знаем, что в рамках психогенных неврозов чувствительность всегда является симптомом разлада с самим собой, симптомом столкновения двух расходящихся тенденций. Каждая из этих тенденций имеет свою психологическую историю в прошлом, и в данном случае можно с очевидностью доказать, что определенная сила сопротивлений, бывших содержанием критической чувствительности, исторически
113
примыкает к некоторым инфантильно-сексуальным действиям, равно как и к пресловутому травматическому переживанию, а все это способно представить сексуальность в дурном свете. Это было бы довольно правдоподобно, если бы сестра пациентки не имела почти тех же переживаний, однако без всяких последствий, ибо она не стала нев-ротичной.
Итак, приходится предположить, что пациентка по-особенному воспринимала все эти переживания, а именно гораздо интенсивнее, нежели младшая сестра. Значит, события раннего детства имели на нее гораздо более длительное и значимое влияние? Но если бы это было так в том возрасте, то такое сильное влияние уже тогда было бы заметно. А между тем позднее, в пору юности, детские события так же бесследно прошли и были забыты пациенткой, как и ее сестрой. Относительно этой критической чувствительности можно, поэтому, сделать еще одно предположение, а именно: она не была вызвана той пресловутой историей в прошлом, а, может быть, существовала всегда. И действительно, внимательный наблюдатель маленьких детей может иногда констатировать повышенную чувствительность даже у грудного младенца. Я однажды лечил истеричку, которая смогла показать мне письмо своей матери, написанное в ту пору, когда пациентке было два года. Мать пишет о пациентке и о ее сестре: первая — ласковый, всегда на все согласный ребенок, последней же трудно приспосабливаться к людям и вещам. Первая впоследствии заболела истерией, вторая — кататонией. Такую глубокую разницу, замеченную уже в младенческие годы, не следует сводить к случайным событиям жизни, а необходимо рассматривать как прирожденное различие. С этой точки зрения нельзя утверждать, что причиной чувствительности является будто бы особенная психологическая история; вернее, что тут имеет место прирожденная чувствительность, которая сильнее всего обнаруживается, конечно, в то время, когда пациент попадает в непривычные для него условия.
Такая сильная чувствительность чрезвычайно часто присуща человеку и иногда не только не портит характера, но придает личности особенную прелесть. Но стоит
появиться трудным и непривычным ситуациям, и это положительное свойство превращается в отрицательное, ибо спокойная рассудительность нарушается несвоевременными аффектами. Но было бы совершенно ложно, если бы мы эту ступень чувствительности ео ipso (саму по себе) сочли за болезненный элемент характера. Будь это так, то пришлось бы вероятно считать больной четвертую часть всего человечества. Однако необходимо заметить, что, если чувствительность имеет столь разрушительные последствия для индивида, то ее уже нельзя считать нормальной.
399 К этому противоречию нас неизбежно приводит это резкое противопоставление двух взглядов относительно значения психологической истории в прошлом. В действительности же такого резкого противопоставления нет: нельзя принимать за истину только либо одно, либо другое. Некоторая прирожденная чувствительность обусловливает собою особенности в истории прошлой жизни, т. е. особенное переживание инфантильных событий, которые, в свою очередь, влияют на развитие детского миросозерцания. События, производящие сильное впечатление, никогда не проходят бесследно для чувствительных людей. Известно, что следы их часто остаются действенными на всю жизнь. И такие переживания также могут иметь обусловливающее влияние на духовное развитие человека в его целом. Грязные и разочаровывающие переживания в сексуальной области способны надолго оттолкнуть чувствительного человека, так что одна мысль о половой жизни уже вызывает в нем сильнейшие сопротивления.
400 Травматическая теория показывает, что люди, знакомые с такими случаями, слишком часто склонны искать причину аффективного развития — всецело или отчасти — в случайном. Прежняя травматическая теория в этом отношении заходит слишком далеко. Никогда не следует забывать, что мир есть также — и даже прежде всего — субъективный феномен. Переживание случайных впечатлений является также и нашим субъективным действием. Впечатления не навязываются нам безусловно извне, но наше предрасположение обусловливает впечатление. У челове-
115
ка с запруженным либидо впечатления будут обыкновенно совсем иные, т. е. гораздо более сильные, нежели у человека, чье либидо приспособлено для широкой деятельности. Человек, и без того чувствительный, вынесет сильное впечатление от такого события, которое вовсе не тронет человека менее чувствительного.
401 Наряду со случайным впечатлением следует, стало быть, весьма внимательно относиться к условиям субъективного момента. Наши предыдущие рассуждения, особенно рассмотренный нами конкретный случай, показали нам, что самым важным субъективным условием является регрессия. Практический опыт показывает нам, что действенность возвращения вспять так велика и так длительна, что можно было бы, пожалуй, увидеть причину воздействий со стороны случайных переживаний исключительно только в механизме регрессии. Есть, несомненно, множество случаев, где все инсценировано, где и травматические переживания являются чисто фантастическими, притом искусственными, построениями, а немногие реальные переживания вполне искажаются последующей фантастической обработкой. Мы имеем полное право сказать, что во всех случаях невроза степень чувства, окрашивающего такое переживание, которое явилось прецедентом, значительно повышается благодаря регрессии либидо и что многие моменты инфантильного развития приобретают чрезвычайное значение, между тем как они тоже имеют лишь значение регрессивное (например, отношение к родителям).