Смекни!
smekni.com

Зигмунд Фрейд о самоубийстве (стр. 5 из 6)

Синтез и оценка

Опыт подтвердил точку зрения Фрейда, что каждое самоубийство обусловлено взаимодействием нескольких различных мотивов. Оно ни в коей мере не является гомогенной или единой формой человеческого поведения. Напротив, самые разнообразные формы поведения сочетаются в нем с другими важными аспектами - историческими, юридическими, социальными, философскими, медицинскими и психологическими. Психоаналитическое объяснение психопатологии самоубийства является сложным, многомерным, а в некоторых случаях неоднозначным и избыточным.

В соответствии с представлениями Фрейда, по крайней мере в западной цивилизации, присутствуют общие особенности человеческого состояния, которые в некоторой степени каждого индивида делают ранимым в отношению самоубийства. К ним относятся: (1) инстинкт смерти с его клиническими производными, агрессивным инстинктом, обращенным наружу, и деструктивным инстинктом, направленным внутрь; (2) расщепление Эго; оно является неизбежным в силу беспомощности человеческого Эго в младенчестве, когда оно не в состоянии справиться с своими инстинктами и вынуждено подчиниться родителям или погибнуть; и (3) групповые институты, семья и цивилизация, требующие от каждого члена группы уступчивости и проявления чувства вины.

Описание этих особенности лишь отчасти объясняет индивидуальное самоубийство, в котором обычно задействованы специфические суицидальные механизмы. Они включают срыв механизмов психологической защиты Эго и высвобождение повышенной деструктивной инстинктивной энергии. Примерами могут служить: (1) утрата объектов любви, особенно тех, любовь к которым сочеталась с опасностью; (2) символическая нарциссическая травма, вследствие серьезной неудачи и поражения или прямая психологическая травма, вызванная истощением или интоксикацией; (3) необычайной силы аффект: ярости, вины, тревоги или их сочетания; (4) чрезмерное расщепление Эго с декатексисом большинства элементов и противопоставление одной части Эго другой; и (5) особое суицидальное отношение и план, часто основанные на идентификации с человеком, выявлявшим суицидальное поведение.

Наконец, существует множество специфических предрасполагающих условий, в разной степени способствующих самоубийству, которые не являются усугубляющими механизмами. К ним относятся: (1) дезорганизованная или дисгармоническая структура Эго, расщепляющаяся уже в условиях сравнительно слабого стресса; (2) тенденция либидо к фиксации на доэдиповых позициях, особенно сильные тенденции к садизму или мазохизму; (3) болезнь Супер-Эго, вызванная жестокостью, пожеланиями смерти со стороны родителей, их смертью, или какой-нибудь конституциональный наследственный порок Супер-Эго, ведущий к его чрезмерной деструктивности; (4) сильная привязанность либидо к смерти, умершим любимым людям, фантазии о своей смерти; (5) яркие эротические фантазии, символизирующие и скрывающие желание смерти; например, фантазия рождения ребенка от отца, символически проявляемая падением с высоты; и (6) хроническая модель саморазрушения жизни, выражающаяся, например, в пристрастии к азартным играм или в гомосексуализме.

Мои дальнейшие оценки и замечания основаны на многолетнем опыте работы главным психиатром мультидисциплинарного проекта, охватывавшего научные исследования, обучение и создание клинических служб в сфере суицидальной превенции. В целом он согласуется со схематическими представлениями Фрейда. В глубине каждого из нас таятся суицидальные тенденции. Они укрощаются, контролируются и преодолеваются с помощью наших здоровых идентификаций, защитных механизмов Эго и конструктивных стереотипов жизни и любви. Если обычные механизмы защиты и контроля, образы жизни и любви нарушаются, то индивид легко подталкивается к суицидальному кризису. Он испытывает беспомощность, безнадежность, покинутость и может осознавать или нет сильное, неподдающееся выражению агрессивное напряжение.

Вне зависимости от конкретной вербализации большинство терапевтических действий специалистов Центра превенции самоубийств были ориентированы на укрепление защитных механизмов Эго, обновление чувств надежды, любви и доверия, а также обеспечение неотложной поддержкой и ресурсами, связанными с восстановлением и заживлением разрывов в Эго пациента. Психологические техники, направленные на обращение агрессии наружу, в нашей практике не приводили к особому успеху. Чтобы справиться с бурей эмоций, переживаемых пациентом, мы нередко используем лекарственные препараты. Надеюсь, в итоге нам удастся подойти к будущему, предсказанному Фрейдом: "Возможно, будущее с помощью особых специфических химических веществ научит нас оказывать непосредственное влияние на количество разных видов энергии и их распределение в психическом аппарате". При этом он добавлял: "Может быть, существуют еще неизвестные возможности психотерапии, о которых мы и не мечтаем, однако на данный момент в нашем распоряжении нет ничего лучше, чем техника психоанализа. По этой причине, несмотря на ограничения, ею не следует пренебрегать" (v. 23, p. 180-182).

Я уверен, что для лечения многих хронических невротических реакций и слабостей в нашем распоряжении до сих пор нет ничего лучшего, чем психоанализ и психоаналитическая терапия. Без коррекции они в конечном счете могут привести к самоубийству, не будучи усугубляющими механизмами суицидального кризиса. Прошедшие годы принесли новые способы лечения, прямо или косвенно основанные на принципах психоанализа, которые существенно расширяют наши терапевтические возможности. В их число входят различные методы кратковременной психотерапии, групповая психотерапия, а также терапия с помощью окружающей среды в больницах и клиниках. Эти и многие другие подходы являются эффективными, если их применяют в свое время и в подходящих случаях.

Многие из перспективных идей Фрейда исследовались и были подтверждены его последователями. Например, он нередко писал об некоторых опасных формах любви, когда Эго оказывается "переполнено" объектом. В типичных случаях речь идет о слиянии психической репрезентации своего Я и другого человека, в силу чего последний воспринимается абсолютно необходимым для выживания. Подобные привязанности современные авторы называют "симбиотическими", выявив аналогию с примитивными отношениями зависимости между младенцем (или плодом) и матерью. Сегодня подтвердилось наблюдение Фрейда о том, что симбиотическая любовь является потенциальной предпосылкой самоубийства.

Его положение, что самоубийство начинается с пожелания смерти другому человеку, которое затем меняет свое направление, обращаясь на идентификацию внутри своего Я, по-моему, чрезмерно подчеркивалось некоторыми психотерапевтами и превратилось в клише. Высказывания Фрейда приводят в подтверждение большего значения агрессии и вины как компонентов самоубийства, при этом недооценивая элементы беспомощности, зависимости и эрозии. Однако нередко суицидальная драма воспроизводит не столько вину за бессознательное желание ребенка убить родителя, сколько детскую реакцию покинутости, возникшую в ответ на бессознательное желание родителя его смерти. На меня в суицидологии наиболее глубокое впечатление произвели механизм регрессии и темы беспомощности, аффективно-когнитивного сужения и параноидного недоверия.

Фрейд указывал, что детская беспомощность является необходимым обстоятельством, приводящим к мазохизму, однако как исходную точку развития психопатологии он привычно использовал теорию эдипова комплекса, в соответствии с которой вина за соперничество с родителями, особенно с отцом, принимает преувеличенные, угрожающие размеры. В Центре превенции самоубийств качестве исходной концепции я больше привык опираться на особенности доэдиповых отношений между матерью и ребенком. Надеюсь, что дальнейшие исследования прояснят этот вопрос.

Примечательно, что Фрейд очень мало говорил об отношении матери, необычайно важном для формирования у ребенка желания жить. Этот факт является любопытным, ибо он хорошо осознавал роль своей матери, вселявшей в сына чувство уверенности и вкус к жизни (Jones, 1953-1957, v. 1, p. 5). Более того, он неоднократно подчеркивал, что мысль о боли, которую причинит матери преждевременная кончина, служила веским аргументом для продолжения его собственной жизни и жизни его пациентов. Когда в 1930 году его мать умерла в возрасте 95 лет, Фрейд почувствовал освобождение: "Мне не разрешалось умереть, пока она была жива, а теперь это стало возможно" (Jones, 1953-1957, v. 1, p. 153).

Как отмечал своим острым взором Джонс, личное отношение Фрейда к смерти являлось неоднозначным и сложным во многих аспектах. "В мире реальности он был необычайно мужественным человеком, смело встречавшим беды, страдания, опасности и, наконец, смерть. Но в его фантазии существовали и другие элементы". Иногда у него возникало странное желание смерти. "Однажды он сказал, что думает о ней ежедневно, что, конечно, нельзя назвать обычным" (Jones, 1953-1957; v. 1, p. 275-280).

В трех очерках о войне и смерти Фрейд показал себя реалистом, с осторожностью высказывающим надежды. Приведенный в ужас и подавленный жестокостью, обманом, предательством и варварством Первой мировой войны, но смело признавший некоторые нелицеприятные истины, он постарался извлечь из разрушения иллюзий по крайней мере какую-то пользу (1915). "В конце концов, терпимое отношение к жизни остается первейшим долгом всех живых существ. Если из-за иллюзии нам становится труднее исполнять его, то она обесценивается". И не изменив себе, добавляет: "Если хотите суметь вынести жизнь, готовьтесь к смерти" (v. 14, p. 289-300). Фрейд называл себя пацифистом (1933). "Мы, пацифисты, отличаемся конституциональной нетерпимостью к войне : то, что способствует развитию цивилизации, одновременно работает против войны" (v. 14, p. 325). Очевидно, некоторые психотерапевты, постоянно подвергающиеся в работе воздействию аффектов, рождающих насилие, садизм и смерть, увеличивают гибкость и веру в себя путем идентификации со сложной личностью Фрейда.