6. Конкретные процессы функционирования имиджей в группе опосредованы ее спецификой, видом лидерства в ней, ситуацией и нравственностью, духовностью и энергетикой человека, который может блокировать мощную тягу к имиджам.
7. Имидж есть один из так называемых феноменов группового поведения, выражающих именно социальность вообще, безразлично к воззрениям членов группы. Иначе говоря, имиджи с высокой вероятностью возникают в колоссальном большинстве групп.
8. Представима система конкретных параметров, отслеживаемых специфическими и обычными социологическими методами, позволяющих оценить качество имиджа лидера.
9. Индивидуальный имидж имеет высокие степени свободы, заполняя некоторую детерминистскую нишу для него, всегда имеющуюся в жизни групп.
10. Такой имидж имеет границы пластичности, заложенные в практике группового стигмирования, бракующего неудачные имиджи или людей, пробующих обойтись без них.
11. Возможна просчитанная система практических рекомендаций, вариант которой приводился в тексте, по конструированию индивидуального имиджа с минимальным риском и избегая грубых ошибок.
12. Этапами такой системы последовательных рекомендаций непременно должны быть: сбор предварительной информации, пилотажная встреча с подэтапами социопсиходиагностики, провоцирования симпатий и других, заполнение дневника имиджа, выбор типа индивидуального имиджа и опробование его.
13. Критериями эффективности индивидуального имиджа является самоощущение, факт возникновение групповой симпатии, факт достижения заранее поставленной цели.
14. Существуют редчайшие варианты группового общения без имиджей в коллективах и так называемых толерантных группах, которые почти не поддаются моделированию.
Такие процессы ограничения эффективности имиджа исследуются в следующем разделе. Пока же отметим, что личные, индивидуальные имиджи особенно ярко показывают нас, как охотников за социальным успехом даже в самом интимном по форме общении в том, разумеется, случае, если такая погоня не воспринимается людьми как спрятавшийся внутри враг. Впрочем, последнее большая редкость, поскольку, по меткому замечанию Ф. Ницше, «охота была главным занятием в течение многих тысячелетий, и теперь еще в науке мы такие же охотники».
3. Границы эффективности индивидуального имиджа
Данный раздел работы посвящен достаточно техническим аспектам базовой модели природы индивидуального имиджа выяснению границ ее применимости. Такое знание необходимое условие фальсифицируемости, открытости теории, претендующей хоть на какую-нибудь значимость в фундаментальных вопросах современной науки, в чем автор совершенно согласен с К. Поппером. Поэтому в двух параграфах главы рассматриваются соответственно проблемы социально-психологических границ эффективности индивидуальных имиджей и роль управления в воспроизводстве таких границ, в третьем специфика их эмпирических социологических исследований. Порядок сносок, принятый в предыдущих разделах, сохраняется.
3.1 Социально-психологические границы эффективности индивидуальных имиджей
В предыдущих разделах работы автор пробовал передать свою уверенность в том, что, в конечном счете, судьба конкретных имиджей решается не упоминавшейся детерминистской «нишей», жестко провоцирующей вероятность имиджей, а волей человека, субъективно оценивающего желаемость ее заполнения своим собственным отчужденным качеством имиджем.
Естественные и очевидные границы таких желаний, анализирующиеся в этом разделе работы особые, «внеимиджевые» состояния человеческой души, аномальные состояния самой группы и социального управления в целом, общая внутригрупповая конфликтность и социально-психологическая напряженность. Рассмотрим в данном разделе такие состояния подробнее.
Любая форма объединения людей опосредована временем его существования, и ни одна из них не является вечной. Сам факт неизбежного существования кризисных состояний любой социальной группы показывает, как кажется автору, безнадежный сентиментализм теорий, аппелирующих к некоей «внутренней гармонии» как идеалу групповых объединений. Гармония, видимо, вообще есть особая форма существования противоречия, и особенность эта каким-то образом связана с попаданием событий на идеальную временную шкалу саморазвертывания логики групповых отношений. Глубинные основы такой логики темны, и прикосновения к ним часто вызывает чувство опасности. Во всяком случае, при беседах с руководителями разного ранга автор, чаще всего, встречал попытки объяснить кризисы в трудовых коллективах не только очевидными причинами, но и тем, что такие кризисы вовсе непредсказуемы и выражают зависимость, которую можно сформулировать примерно так: «Если управленческие воздействия логичны и кажутся правильными и очевидными, но сделаны не вовремя, слишком рано или поздно, – значит, они суть неправильные и непродуманные воздействия».
Выделим потому с самого начала, и в качестве еще одной аксиомы, тезис о том, что кризисные состояния в жизни социальных групп, помимо частных связей и зависимостей, выражают и общую упоминавшуюся необходимость взрывных процессов в бытии любой системы. Разрушение сингулярности, образование планет, самой жизни, разума, государственности, и прежде всего российской, дают достаточные основания для размышлений по такому поводу.
Необходимость взрывных процессов в группе связана, как кажется автору, с накоплением образцов поведения, лишь виртуально присутствующего в устоявшихся групповых нормах и ритуалах. Такие образцы поведения неустранимы, хотя бы потому, что они постоянно «проверяют», испытывают жизнеспособность чисто социальных стереотипов поведения в группе, как бы «тренируя» таким образом группу на выживаемость. Качество же и структура имиджей в группе являются еще и своеобразным индикатором накопления девиантного поведения и их групповой оценки.
Разумеется, таков лишь общий тезис к началу разговора о первом ограничении эффективности индивидуальных имиджей роли имиджей в кризисных состояниях группы. Формальная потенция, необходимость кризисных состояний группы в данном случае объясняется прежде всего, но не исключительно, через вызревание, неравноускоренное и противоречивое, взрывных процессов, которые либо превращают группу во что-то новое, либо губят. Во всяком случае, автор уверен в методологически житейском принципе: если в том, что ты хочешь понять, нет самоотрицания, значит тебе надо отдохнуть, ты стал явным образом ошибаться.
Кризисные состояния группы выражают, исходя из предыдущих посылок, опосредованные временем, – средой и ситуацией взрывные, энтропийные и негэнтропийные процессы. При данной трактовке общие черты таких кризисных состояний очевидны:
– бурное выплескивание социальной и психической энергии в небольшой промежуток времени;
– падение почти до нуля вероятности возврата к старым мотивам и практике функционирования после окончания кризисного состояния; плавная, или тоже взрывная, децентрализация власти, включая групповые нормы, ритуалы, имиджи, общий рост неврозов, особенно у сенситивов и шизоидов.
– почти неизбежное падение производительности труда; падение, объема актов девиантного поведения, поскольку негативные групповые оценки многих образцов такого поведения при кризисных состояниях группы пересматриваются;
– резкое изменение мотивов вхождения в группу. Например, у многих членов группы провоцируются сомнения в полезности для них именно данной группы;
– невозможность открытого единоличного лидерства, смена внешних ориентаций, и многое другое.
По представлениям автора, всей системой таких характеристик обладают лишь масштабный социальный конфликт, вплоть до описанного впервые Э. Дюркгеймом состояния аномии.
Однако, прежде чем попытаться приступать к исследованию и того, и другого, определим позиции относительно более конкретных причин самого факта девиантного группового поведения. Представляется целесообразным классифицировать такие причины по трем группам: генные, или врожденные, социальные и психические. Рассмотрим их подробнее.
Генные источники девиантного поведения. Вопрос о мере врожденности девиантного поведения в сущности, вопрос о мере фатальности, предопределенности особого типа поведенческих актов, в том числе и в социальной группе.
Оговоримся сразу относительно попыток объяснения девиантного группового поведения через фрейдистскую гипотезу либидо, тем более, что сейчас в России такие попытки куда более популярны, чем на Западе.
По представлениям автора, термин девиантного поведения полностью бессмысленен, как и любое конвенциальное понятие вне конвенции, вне группы, или иной формы человеческого общежития. Проще всего было бы сводить сложнейшую диалектику духовной жизни группы к простому противостоянию животного родового начала в человеке и родового опыта ограничения такого начала в группе. Вообще, фрейдистская трактовка личности как некоего «приводного ремня», не имеющего высокой значимости в психике, между первым и вторым, не представляется автору исчерпывающей.
Исходя из целого ряда данных, гипотез и теорий, автор представляет себе формирование ярких предрасположенностей к девиантному поведению примерно следующим образом.
Самый механизм формирования мозга плода показывает целый ряд врожденных комплексов человека, которых речь шла выше. Р-комплекс, выраженные физиологические и психические предрасположенности, интуитивное чувствование пространства и времени; мощную боязнь личности своих же собственных основ в психике, что описывалось и аргументировалось выше, результатом чего является врожденная склонность человека к приоритету простого подражания, копирования, над самоанализом, выражающие хранение опыта разнополых предков в индивидуальной психике и, возможно, общий ментальный настрой человека.